– Нам надо сесть и подумать, как организовать завтра интервью с несколькими людьми, – сказала Анника. – С каким-нибудь подпольным торговцем наркотиками, со специалистом по отмыванию денег и со шведкой, ведущей великосветский образ жизни…
Лотта уставила в Аннику удивленный взгляд.
– Мне с тобой очень трудно, – сказала она. – Сначала пришлось встать в несусветную рань, а потом ты куда-то исчезаешь. Я хочу поехать в отель, распаковать вещи и поесть.
Анника посмотрела на стоявшую перед ней женщину, на гриву ее светлых волос, обиженное выражение лица, длинные ноги и угловатые плечи.
– Распаковать вещи? – переспросила она.
Она вспомнила мудрые слова Андерса Шюмана: каждый должен сам выбрать свою войну. Они должны вернуться домой в субботу. Значит, остается всего два дня на то, чтобы начать и закончить серию статей.
– Да, конечно, – сказала Анника. – Езжай. Отель «Пир» находится в Пуэрто-Банусе, ты увидишь его с шоссе.
Она сунула мобильный телефон обратно в сумку.
– Что такое? – спросила Лотта. – Ты со мной не поедешь?
– Мне надо переделать еще кучу дел.
– Но…
– Надо надеяться, что сегодня мне удастся взять интервью у одного шведского контрабандиста, который сейчас сидит в тюрьме в Малаге. Кто-то из нас должен об этом позаботиться. Давай договоримся так: встречаемся завтра за завтраком в отеле в восемь часов.
Лотта хотела что-то сказать, но Анника уже отвернулась и пошла к машине Никласа Линде. Это был уже не БМВ, а небольшая копия «ягуара».
– Это твой фотограф? – спросил полицейский и с интересом посмотрел на Лотту.
– Нет, – ответила Анника, открывая дверь машины. – Это не мой фотограф, это фотограф «Квельспрессен». Можешь нанять ее, если хочешь.
Он весело засмеялся.
– Я предпочитаю репортеров, – сказал он и сел за руль.
Анника махнула Лотте рукой, когда они проезжали мимо парковки.
Движение было плотное, временами приходилось стоять в пробках. Никлас поднял стекло и включил кондиционер. Термометр в салоне показывал температуру снаружи: двадцать девять градусов.
– Здесь всегда такая жара? – спросила Анника, чувствуя, как под грудями под футболкой собирается пот.
– Да, такая погода продержится до октября, – ответил он. – Летом за полгода обычно не выпадает ни капли дождя.
Яркий солнечный свет начал тускнеть, окрашиваясь в розоватые тона. Анника сняла темные очки и посмотрела на море.
– Что-нибудь прояснилось в деле Себастиана Сёдерстрёма?
Никлас наморщил лоб.
– Ты знаешь, что пришли результаты вскрытия? – спросил он и мельком взглянул на нее. – Вскрытия грабителей?
Анника покачала головой.
– Они умерли не от газа, а из-за угнетения дыхания, вызванного передозировкой морфина.
Анника посмотрела на загорелые до черноты руки полицейского.
– Передозировки морфина? Они были морфинистами?
– Морфин обнаружили в бутылках пива, которое они пили.
Анника стала смотреть на дорогу, вспоминая кабину грузовика, в которой обнаружили трупы грабителей: грязные окна, растрескавшийся винил водительского сиденья, пакет из-под гамбургеров под ветровым стеклом, карту Марбельи, глину на полу, две недопитые бутылки пива…
– Я вспоминаю, – сказала она. – Бутылки стояли в нише радиоприемника.
– Литровые бутылки пива «Сан-Мигель» с откручивающейся крышкой.
– Значит, кто-то их подготовил, – предположила Анника. – Похоже, что.
– их кто-то убил, вот так.
– Но кто и зачем?
– А ты как думаешь?
Она помолчала, глядя прямо перед собой.
– Собственно, это очень умно, – сказал Никлас Линде. – Морфин можно добыть в любой больнице. Сейфы с морфином всегда заперты, но их легко взломать. Жидкие препараты морфия обладают специфическим вкусом, поэтому эксперты считают, что в данном случае использовали таблетированную форму морфина.
– Какая же это масса таблеток должна быть, чтобы свалить насмерть здоровых мужчин? – удивилась Анника.
– Для непривычного человека достаточно шестидесяти миллиграммов хлорида морфия. Это от трех до шести таблеток. Яда, который остался в бутылках, хватит на то, чтобы убить слона.
Анника ухватилась за бардачок, когда Линде обогнал автобус с пенсионерами, едущими играть в гольф.
– Но как было совершено само преступление? – спросила она. – Грабители вкололи себе противоядие от газа…
– Они ввели себе производное налоксона, да, это так, следы этого лекарства были обнаружены в их крови.
– Они проехали через ворота, набрав код. Откуда они могли его знать?
– Код, который они набрали, замыкается на центральном пульте, а не в частных домах. Это обычные замки, которые можно купить в магазине. За многими кражами стоят охранные предприятия, которые их и организуют, среди прочих ограблений квартир в Новой Андалусии.
Анника задумчиво провела ладонью по щеке.
– Потом они отравили семью газом, вошли в дом без противогазов, разбили стену, в которую был вмурован сейф, перетащили его в машину, ограбили дом, перенесли добро в грузовик и уехали.
– Да, приблизительно так все и было.
– Когда же они почувствовали себя в безопасности, открыли бутылки и выпили пива, чтобы отпраздновать успех предприятия.
Никлас Линде кивнул.
Они съехали с запруженного шоссе и въехали на платную дорогу.
– Но уколы сделали их нечувствительными к яду? – спросила Анника. – Наверное, противоядие блокирует эффекты всех успокаивающих средств. Почему же они умерли от морфина?
– Производные налоксона действуют один-два часа. Потом морфин начинает оказывать обычное действие. Именно поэтому, правда, он действовал так долго. Должно быть, грабители ощутили усталость и остановились передохнуть на парковке в Ла-Кампане.
– Я полагаю, что на бутылках остались только их отпечатки пальцев.
– Совершенно верно.
Некоторое время они молчали. Мимо окон проносились горы, море и зелень. Анника закрыла глаза и представила себе спальню девочки, неубранную кроватку, акварельные краски, куклу с каштановыми локонами. Вспомнила она и коридор с закрытыми дверями родительской спальни, пол, на котором умерли дети.
– Это какое-то очень странное преступление, – сказала она. – Или я не права?
Линде смотрел прямо перед собой и ничего не ответил.
Аннику вдруг озарило. Это была тяжелая и неприятная мысль.
– Никто не станет заранее подсыпать в пиво смертельную дозу морфина, если не собирается убить тех, кто будет его пить, – сказала Анника.
– Совершенно правильно.
Она вздрогнула. Никлас заметил это и убавил мощность кондиционера.
– Значит, это было хорошо спланированное массовое убийство, закамуфлированное под ограбление, – сказала она. – У вас есть какие-нибудь версии на этот счет?
– Они очень старательно замели за собой следы. Грабители, которые взломали дом, представляли собой опасных свидетелей и были убиты. Наверное, объяснение можно было найти в сейфе, но мы его не видели.
Анника рассеянно смотрела на пробегавший мимо ландшафт.
– Что делает испанская полиция?
– Ничего. С их точки зрения, дело расследовано, и его можно закрывать. Грабители мертвы. Осталось несколько сомнительных моментов, но они обычно не обращают на это внимания.
– Ты допускаешь критику?
Он пожал плечами.
– Формально я не участвую в расследовании, – сказал Линде. – Мое дело – международная торговля наркотиками, а не локальные преступления.
– Но ты же считаешь, что испанцы ведут себя, скажем так, легкомысленно?
Линде поерзал на сиденье и откашлялся.
– Должен существовать мотив преступления, а он совершенно неясен, – сказал он. – Истребление целой семьи говорит о невероятной жестокости. Преступники обозначили это очень четко. Мы даже не знаем, кто из жертв, собственно, был истинной мишенью. Было ли целью убийство всей семьи или только одного человека?
– Едва ли мишенью преступников были дети, – стала рассуждать Анника, – значит, ею был кто-то из взрослых. Вы этим занимались?
Никлас Линде вздохнул.
– Глубоко этим не занимался никто. Себастиан Сёдерстрём был совершенно безалаберным человеком, не умевшим обращаться с деньгами. Вероника Сёдерстрём была известным и уважаемым адвокатом. Астрид Паульсон была пенсионеркой по старости. Сюзетта была школьницей, желавшей работать в конюшне.
– Может быть, причина в расстроенных финансах Себастиана?
– Возможно и это, но если никто об этом не спрашивет, то, естественно, нет и ответа.
– Но что же все-таки случилось с Сюзеттой? Вы что-нибудь об этом знаете?
Он покачал головой:
– О ней не слышно ни звука. Она растворилась в тумане 30 декабря прошлого года.
– Продолжают ли ее до сих пор активно искать?
– Нет, сейчас ее уже никто не ищет.
– Как ты думаешь, она жива?
Никлас Линде помедлил с ответом.
– Она не подает о себе никаких вестей вот уже пять месяцев. Она не пересекала границ, она не снимала с карты деньги, она не звонит по телефону и не выходит в Интернет. Если она жива, то сидит где-то взаперти, без возможности общения с внешним миром. Наверное, это хуже, чем если бы ее убили.
