– Об этом ты должен поговорить со своим адвокатом, – посоветовала Анника. – Я не могу влиять на испанское правосудие. Я хочу взять у тебя интервью о том, как ты оказался здесь, для этого и пришла сюда.
– Мне нужны гарантии, – гнул свое парень.
– Какие гарантии?
– Что я буду отбывать срок в Швеции.
Анника покачала головой:
– Я не могу дать тебе таких гарантий. Единственное, что могу для тебя сделать, – это написать о тебе в газете, создать общественное мнение…
Он слушал Аннику, потом взмахнул руками.
– Да! – сказал он. – Это хорошо – создать общественное мнение, чтобы меня отсюда забрали. Здесь невозможо сидеть.
Анника облегченно вздохнула и села на край койки. Оставалось еще пятьдесят пять минут.
– Мы начнем с самого начала? – сказала она.
Она задала ему множество вопросов о его детстве, о том, как и в каких условиях он рос. Условия жизни его были не намного хуже, чем у многих. Третий этаж бетонной коробки в Шерхольмене, разведенные родители. В этом пригороде до сих пор жили старший брат, младшая сестра, мать и тетя. Он с удовольствием рассказал о школьных годах и о юношеской шайке, в которую входил. Они болтались по центру и по мелочи воровали в магазинах. Украденное продавали на блошином рынке в подвале шерхольменского торгового центра. Этот рынок работал по субботним вечерам. Брат, который был старше его на десять лет, занялся торговлей наркотиками уже в гимназии и сделал своего младшего братишку наркокурьером. Это была удачная карьера, но два месяца назад удача изменила Мартинесу.
– Я начал заниматься этим делом, еще когда не подлежал уголовной ответственности, – признался Хокке Мартинес. – Это было супер как клево. Меня не могли судить, даже если попадусь, но я всегда выходил сухим из воды.
– Как это получалось? Чем ты промышлял?
– Больше всего коксом. Это железная вещь, она всегда шла на ура.
Он произнес это с невероятно довольным видом.
– Но ведь во время поездок ты не ходил в школу?
Он недоуменно пожал плечами:
– Ну и что? Братец звонил в школу и говорил, что я заболел. Они и правда думали, что я очень хилый и болезненный.
Он довольно улыбнулся.
– Что говорила твоя мама? Что ты говорил ей?
Хокке Мартинес поморщился, в его взгляде появилось беспокойство.
– Я жил у папаши, а когда меня не было, он думал, что я у мамаши. Они друг с другом никогда не разговаривали.
Аннике стало не по себе. Она явственно представила своих собственных детей сидящими в камере без окон в какой-то чужой стране и так же объясняющими свое положение: я здесь потому, что мои родители не общались.
Она сменила тему, заметив, что голос ее стал хриплым.
– Как это происходило? Как ты встречался со своими шефами?
Он пожал плечами:
– Сначала этим занимался братец. Потом у меня появились контакты.
– Люди, которых ты знал, знакомые знакомых, или ты встречался с ними в бюро по трудоустройству?
Он широко улыбнулся, оценив шутку.
– Нет, никакого бюро по трудоустройству не было. Это были мои приятели. Все кого-то знали.
– Ты сам употребляешь наркотики?
– Нечасто. Почти нет, я больше люблю пиво.
Анника страшно жалела, что у нее нет с собой ручки и блокнота. От напряжения и стремления все запомнить болела голова.
– Ты всегда сопровождал грузы из Испании в Швецию?
– Не только. Я еще ездил в Голландию и Германию. Там рынок лучше.
– Ты помнишь свою первую поездку?
Он рассмеялся:
– Конечно, помню. С самого начала это было очень легко. Я поехал поездом, получил товар, положил его в спортивную сумку. В первый раз с лепешками было хуже. Трудно, когда чего-то не умеешь.
Анника недоуменно моргнула.
– Лепешками?
Парень наклонил голову и усмехнулся. В другой ситуации Анника сказала бы, что улыбка была просто очаровательной.
– Ты думаешь, что кокс выглядит как в фильмах? Такой белый порошок? Это вранье. Кокс твердый. Его везут в палочках, размером примерно в палец.
Он поднял левую руку, чтобы продемонстрировать размер своего товара.
У Анники занемела спина. Она откинулась назад и прижалась к бетонной стене.
– Мы тренируемся с виноградинами. Крупными виноградинами. Мы учимся проглатывать их целиком, не раскусывая и не раздавливая. Нас посадили в комнате отеля. Было нас восемь человек. Мы сидели там два дня и глотали. Потом начали глотать лепешки с палочками кокса.
Анника почувствовала, как к горлу подступает тошнота.
– Как же вы глотали лепешки, полные кокаина? И сколько же надо было глотать?
– Я знаю одного парня, он может проглотить до килограмма зараз. Но это мировой рекорд. Я глотаю полкило – это нормально.
– Это не опасно?
– Мы больше не летаем в Арланду. Там нас научились хорошо раскалывать. Ездим через Скавста или Вестерос. У меня всегда все проходило нормально, трясут в основном западноафриканцев.
– Я имею в виду, не опасно ли это для здоровья?
– Если глотать целиком, то нет. Опасность возникает, когда лепешку раскусывают.
– Тогда человек умирает?
Парень в ответ только улыбнулся.
– Но ты всегда доезжал до конца, – сказала Анника. – Как это получалось?
Улыбка исчезла мгновенно, словно парню дали пощечину.
– Кому-то же должно везти, – отрезал он и поджал губы.
– Никто тебя не встретил, когда ты приехал в этот раз, – сказала Анника. – Все твои компаньоны исчезли. Ты был последним, кого задержали. Почему ты не бежал? Ведь у тебя был шанс.
– В этом не было надобности, – пожал плечами он. – Люди должны уметь держать язык за зубами.
– Ты и в самом деле уверен, что никто тебя не выдал? – спросила Анника. – Ты не думал, что тебя прослушивают?
Он коротко рассмеялся. Его смех был больше похож на звериный рык.
– Это понятно, что прослушивали. Но по телефону никогда не говорят важных вещей.
– Но как ты получаешь задания?
Он промолчал.
– Ну, ты свое дело сделал? – задала очередной вопрос Анника. – Что потом? Зачем тебе возвращаться в Швецию?
– Но я же говорил вполне нормальные вещи. Я сказал то, что они уже и без меня знали! Я ничего не сказал про «Апитс». Они хотели, чтобы я все им рассказал, но я же ничего не знаю.
– «Апитс», – задумчиво повторила за ним Анника. – Это транспортное предприятие, которое владеет складами товара, так?
– Я ничего не скажу об «Апитсе» или колумбийцах. – Парень съежился в своем углу.
– Даже если это признание будет означать билет до Швеции? – уточнила Анника.
Он обнял руками колени.
– У меня есть мамаша и сестра. Все знают, где они живут.
Он посмотрел на Аннику, и в его глазах было такое отчаяние, что у нее на затылке зашевелились волосы.
– Что? Что ты хочешь этим сказать?
Он покачал головой. Анника постаралась заглянуть ему в глаза.
– Что ты имел в виду, говоря, что все знают, где живут твоя мама и сестра? Ты боишься за их жизнь и поэтому не рассказываешь то, что знаешь?
– Я ничего не буду больше говорить, – твердо произнес парень.
В камере повисло тяжелое и плотное молчание. Стало слышно, как гудит и потрескивает вентиляция. Хокке Зарко Мартинес изо всех сил чесал руку. Карита перебирала пуговицы на блузке. Анника посмотрела на часы. Оставалось пять минут.
– Ты не интересовался какими-то другими вещами? – спросила она. – Например, газовыми ограблениями?
Парень поднял одну бровь.
– Что это такое – газовое ограбление?
– Ты ничего не слышал о таких делах?
– Этим занимаются румыны, – сказал он. – Я не имею дел с румынами.
– Ты ничего не слышал об ограблении и убийстве семьи Сёдерстрём? Это была газовая атака, в результате которой все они умерли. Это случилось сразу после Нового года, как раз перед тем, как тебя задержали.
Раздался стук в дверь. Надзиратель давал знать, что осталось несколько минут.
Парень забеспокоился и выпрямился на койке.
– Когда ты напишешь статью в газету? Когда я смогу отсюда выйти?
Анника встала и размяла затекшие ноги. Карита оправила юбку и тоже встала. Только Хокке Зарко Мартинес остался сидеть на месте.
– Вам пора, – коротко сказал надзиратель.
Анника подошла к молодому человеку и протянула ему руку.
– Надеюсь, у тебя все будет в порядке, – сказала совершенно искренне она.
Прежде чем она успела сообразить, что произошло, парень соскочил с койки, бросился к Аннике и неуклюже, как медведь, обнял ее.
– Помоги мне, – шепнул он ей на ухо. – Помоги мне выбраться отсюда.
Лотта сидела в машине, включив кондиционер.
– Малага – это аутентичный испанский город, – сказала она. – Здесь просто кипит настоящая народная жизнь, соблюдаются традиции работы и фиесты.
– Ты не сфотографировала тюрьму? – спросила Анника.
Фотограф удивленно посмотрела на нее:
– Она непригодна для фотографирования. Да и свет очень жесткий.
Анника на несколько мгновений прищурилась. Фотографии надо сделать, а интервью надо записать. Она полезла в сумку, вытащила мобильный телефон, отметила про себя, что у нее три пропущенных вызова, и вышла на ослепительный солнечный свет. Она выбрала функцию фотокамеры, обошла все здание и сделала несколько снимков с расстояния около десяти метров. Вернувшись к машине, она открыла правую дверцу и заглянула в салон.
