И еще я размышлял о сделанном мною открытии: О том, что я, оказывается, хочу владеть мисс Беверли Хендерсон. Именно владеть, как землянин может владеть парой сапог, свиньей или собакой, а житель Гора — тарном, домашним слином или существом еще более ничтожным и низким. Рабыней.
— Не надо! — крикнул я человеку, который скрючился над мечом, приставив его острие к собственному животу. — Нет!
Прежде чем он успел хоть как-то отреагировать, я прыгнул и ударом ноги выбил у него меч. Клинок, успев все-таки скользнуть вверх и разрезать его тунику, со звоном покатился по темной улочке. Человек упал на колени. Его вырвало, но он потянулся за своим мечом, схватил его снова, шатаясь, поднялся на ноги. В ярости он прорычал:
— Кто ты такой? Зачем ты лезешь не в свое дело?
Самоубийца двинулся на меня, выставив перед собой меч, однако я приметил, что клинок дрожит, и ему даже пришлось взяться за рукоять обеими руками. Острие смотрело прямо на меня, но я не отступил, уверенный в том, что удара не последует.
Так и вышло. Опустив меч, незнакомец попятился, сполз, сотрясаясь от рыданий, по каменной стене и, уже сидя у ее подножия, обхватив голову руками, повторил свой вопрос:
— Кто ты такой? Зачем лезешь не в свое дело?
— Да хоть бы затем, чтобы сказать: если уж тебе приспичило проткнуть кого-нибудь мечом, так неужели ты не можешь найти другое брюхо?
— Дай выпить, — простонал он.
— Неужели дошло до этого? — спросил я. — А как же слава, честь, сталь?
— Мне нужно выпить! — угрюмо повторил человек.
— Я только что вернулся с пристани, — сказал я. — Ты как и все прочие в таверне Тасдрона, не мог не слышать набата.
— Мне нет дела ни до какого набата! И в порту мне делать нечего!
— Однако из таверны ты все-таки ушел, — заметил я. — Хочешь сказать, что направлялся вовсе не в порт?
— Я все равно ничего не мог поделать! — прохрипел он, — Ничего!
— Мутит, да? Гляжу, ты вышел из таверны не в лучшем виде. Но почему-то оказался на улице, ведущей к порту.
— Я упал, — проворчал мужчина. — Я не мог даже идти.
— Не можешь — не надо. А хочешь узнать, что произошло на пристани?
— Какая разница? От меня все равно никакого толку.
— Нет, ты все-таки послушай. Там, у пристани, причалили две пиратские галеры. Пираты, числом чуть поболее полусотни, под началом известного Поликратова подручного Клиомена…
— Я не хочу слышать об их делишках!
— На виду у сотен жителей Виктории они разграбили и пожгли портовые склады. Прямо на глазах у сотен негодующих, но отчаявшихся, дрожавших от страха людей они, с наглым смехом потешаясь над ними, творят все, что им заблагорассудится. Со свободных женщин срывают одежду и привязывают их к судовым бортам, чтобы потом обречь на ношение пиратских ошейников.
— Ошейник для женщины — самое подходящее украшение, — хмуро заметил мой собеседник.
— Может быть, но чей? Неужели ты, подобно этим трусам, с готовностью уступил бы свою женщину первому попавшемуся насильнику? Выходит, Поликрат с Клиоменом настоящие мужчины в отличие от тебя и прочих местных ротозеев. Ты находишь справедливым, чтобы лучшие красавицы Виктории стояли на коленях у ног пиратов, вместо того чтобы валяться у твоих ног?
Он со стоном обхватил голову руками.
— А мне-то думалось, — продолжил я, — что именно такие мужчины, как ты, способны внушать настоящий ужас, и, значит, робеющие перед плетью, готовые пресмыкаться рабыни должны бояться их больше, чем любых пиратов.
— Дай выпить! — прохрипел он.
— Но, оказывается, ты так боишься Поликрата с Клиоменом, что готов уступить им и женщин, и все прочие богатства своего города.
— Я родом не отсюда.
— Мало кто из жителей Виктории является здешним уроженцем, однако все они постоянно живут здесь. Кто, если не мы, — настоящие граждане Виктории?
— Мне плохо…
— В порту пираты нанесли оскорбление всему городу и его жителям, потому что горожан некому было возглавить. Я видел сотни людей, толпившихся у причалов, но не решавшихся воспрепятствовать грабежу, потому что у них не нашлось вождя. Наглые, тщеславные, безжалостные разбойники заставляли свободных людей грузить награбленные товары на разбойничьи суда! Я видел, как люди, чье добро расхищали или просто уничтожали ради потехи, не осмеливались поднять в свою защиту не только руку, но даже и голос. В порту до сих пор не продохнуть от дыма, а некоторые строения еще полыхают.
Он молчал.
— Кого там не хватало, так это тебя, — сказал я.
— Что ты ко мне цепляешься?
— Как-то раз в таверне Тасдрона ты спас мне жизнь. Разве я не вправе в ответ спасти твою?
— Коли так, значит, мы квиты, — с горечью промолвил мужчина. — Больше никто из нас никому ничего не должен. Ступай своей дорогой и оставь меня в покое.
— Я заметил, что Глико, не последний человек в купеческой гильдии Порт-Коса, в последнее время постоянно вел с тобой какие-то разговоры. И хотя содержание ваших бесед мне, конечно, неизвестно, можно предположить, что он, опасаясь объединения пиратов востока и запада, уговаривал тебя принять участие в каком-то плане, имеющем целью воспрепятствовать этому объединению.
— Голова у тебя, вижу, варит…
— Однако, как я понимаю, все уговоры оказались тщетны.
— Я ничего не могу для него сделать.
— Позволь заметить, что раз уж он счел нужным обратиться по такому вопросу именно к тебе, значит, у него были на то основания. Видимо, люди помнят о твоем мужестве и воинском искусстве.
— Все это в прошлом. Нынче я уже не тот, что был прежде.
— Мне кажется, когда-то ты занимал высокое положение среди стражей Порт-Коса, — сказал я.
— Я был их капитаном, — признался мой собеседник. — Да, именно я прогнал оттуда взашей шайку Поликрата. Это дело давнее. Но того капитана больше нет.
— А что с ним случилось?
— Да то, что он стал больше интересоваться нагой, чем законами чести, опозорил свое имя — и в результате был уволен со службы. Покинул свой город и обосновался в Виктории.
— А как звали того доблестного капитана? — осведомился я.
— Имя этого опозорившего себя пьяницы я забыл, — мрачно ответил он.
— Окажись ты в порту, все могло бы сложиться по-другому, — сказал я.
— А почему ты сам не возглавил народ?
— Куда мне? Я не воин, не владею оружием и не умею вести людей за собой.
Он промолчал.
— А вот такой человек, как ты, мог бы в корне изменить ход событий.
Вместо ответа мужчина вытянул вперед правую руку. Большая, сильная, она ощутимо дрожала. Да что там дрожала — тряслась.
