— Когда-то, — мрачно промолвил он, — я мог нанести тысячу ударов подряд с точностью до волоска. Произведя тысячу выпадов, я всякий раз попадал в кольцо диаметром с медную монету. Но теперь… Сам видишь, что теперь со мной стало.
Он уронил трясущуюся руку, ударил кулаком по каменной кладке и зарыдал.
— Тогда в таверне Поликрат запросто мог меня убить. Ему прекрасно известны все мои слабости, и если он не сделал этого, то лишь в память о былом. Дело в том, что мы вместе росли на причалах Порт-Коса, и лишь потом наши пути разошлись. Оба мы посвятили себя мечу, но я стал служителем закона, а он — разбойничьим вожаком.
— Чего хотел от тебя Глико? — поинтересовался я.
— Много чего. Ему нужен тот, кто сможет собрать вокруг себя людей, воодушевить их и подвигнуть на осуществление плана штурма цитадели Поликрата.
— И что ты ответил ему? — спросил я.
— Для того чтобы такой план стал реальностью, потребовались бы сотня осадных кораблей и десять тысяч человек.
Я кивнул, подумав, что такая оценка вполне реалистична. Для тех сил, которые речные города были в состоянии собрать на реке, твердыня Поликрата, пожалуй, и впрямь могла считаться неприступной. Мне уже доводилось слышать такие отзывы от других, и сказанное бывшим воином лишь подтвердило печальный факт. Печальный, ибо красота мисс Беверли Хендерсон сделалась достоянием тех, кто укрывался за мрачными стенами разбойничьего оплота.
— Значит, положение безвыходное? — спросил я.
— Совершенно безвыходное.
— Завтра Виктория должна уплатить дань Поликрату.
Мой собеседник пожал плечами.
— Люди говорят, будто пираты — подлинные хозяева города.
— Так оно и есть.
— И никто не в состоянии бросить им вызов?
— Никто.
— Могу ли я чем-то тебе помочь? — спросил я с печальным вздохом.
— Можешь. Дай мне выпить…
Я отвернулся и зашагал по улице к таверне Тасдрона. Она оставалась открытой, хотя обычное оживление в ее зале сменилось всеобщим унынием. Когда я зашел внутрь, никто со мной не заговорил. Люди старались не встречаться со мной взглядом. Вместо обычной кружки я приобрел бутыль паги навынос и вернулся к бывшему капитану стражи, понуро сидевшему под каменным забором.
Когда я остановился перед ним, он вскинул на меня мутные глаза. При виде бутыли, однако, взгляд его оживился. Схватив протянутую мною бутылку, спившийся воин зубами вытащил пробку и припал к горлышку.
— Прости за мои необдуманные слова, — сказал я. — Никто не давал мне права так говорить с тобой. Гнев и досада не оправдание — мне следовало быть сдержаннее.
— Ты жалеешь меня?
— Да, — сказал я, — мне тебя жаль.
Медленно, собрав все остатки воли, понукаемый холодной яростью, бывший стражник поднялся на ноги. Глаза его были полны гнева.
— Жалеешь? — повторил он. — Меня?
— Мне известно, что ты проштрафился и лишился права на алые одежды воина.
— Вздор! Никто не может лишить меня пурпура, коль скоро он мне дарован.
Он разорвал на груди верхнюю тунику, и под ней обнаружилась вторая, в лунном свете отливавшая алым.
— Видишь! Отобрать у меня это можно только мечом! И пусть кто-нибудь, если ему надоела жизнь, попытается оспорить мое право на ношение одеяния воина!
— Ты сам лишаешь себя всех прав, — заметил я. — Ты конченный человек. Пей!
Он злобно воззрился на бутылку. — Ты ведь даже забыл имя того капитана, который отогнал пиратов от Порт-Коса. Его больше нет. Пей!
Бывший воин, обеими руками сжимавший бутыль близ горлышка, понурясь, уставился на него, а потом неожиданно вскинул глаза к двум горианским лунам и издал долгий громкий крик, начавшийся как горестный стон, но закончившийся яростным ревом. Неожиданно он развернулся и изо всех сил ударил бутыль о каменную стену. Она разлетелась вдребезги, осыпав его острыми осколками.
— Я вспомнил того воина, — промолвил он.
— Как его звали? — спросил я.
— Каллимах. Его звали Каллимах из Порт-Коса.
— Но его больше нет, не так ли? — спросил я.
— Он жив! — проревел бывший стражник и со страшной силой обрушил на камень оба тяжелых кулака. Между его пальцами сочилась густая темная кровь.
— И где же он?
— Здесь, — ответил мой собеседник, медленно поворачиваясь ко мне лицом. — Это я.
— Рад слышать, — произнес я и, наклонившись, поднял с земли его упавший клинок. — Возьми меч, Каллимах. Он твой и тебе еще пригодится.
Вложив меч в ножны, воин смерил меня долгим, очень долгим взглядом, после чего сказал:
— Ты оказал мне услугу. Чем я могу отплатить тебе?
— Как раз на сей счет у меня имеется некий план. Научи меня владеть мечом.
23. МЕНЯ ВСТРЕЧАЮТ В ЦИТАДЕЛИ ПОЛИКРАТА. КЛИОМЕН УСТРАИВАЕТ МНЕ ИСПЫТАНИЕ. Я ВЫБИРАЮ СЕБЕ ДЕВУШКУ НА НОЧЬ
Обнаженная рабыня, обвешанная цепочками и бубенцами, извивалась перед нами на красных плитках пола.
Поликрат, сидевший рядом со мной за широким низеньким столиком, задумчиво соединил вместе куски желтовато-коричневого камня, две половинки некогда расколотого топаза. После соединения осколков из коричневых прожилков на их поверхности образовался контур речной галеры. Не могло быть никаких сомнений в том, что две эти части некогда представляли собой единое целое.
— Замечательно, — сказал Поликрат. — А как поживает мой друг, Рагнар Воскджар?
— Прекрасно, — ответил я, — и, конечно же, он велел справиться о твоем самочувствии.
— У меня все в порядке, и ты по возвращении можешь заверить его, что я готов поучаствовать в нашем общем деле.
— Через двадцать дней, — сказал я, — считая время на мое возвращение и подготовку наших кораблей, мы будем у ворот твоей гавани.
— Превосходно, — одобрил Поликрат.
— Потом, — продолжил я, — мы проследуем к Арской фактории, чтобы разорить ее пакгаузы и сжечь тамошние суда. Вслед за этим настанет черед Порт-Коса. Оба этих порта, обеспечивающих контроль над рекой, должны стать нашими.
— Забавно, — сказал Поликрат, — что в то время, как мы объединяем свои усилия, раздоры между Аром и Косом не позволяют им выступить против нас совместно.
— Их недальновидность и глупость, — подхватил я, — должны стать залогом нашего успеха.
— Верно, — рассмеялся Поликрат. — Давай же выпьем за это!
Он поднял свой кубок. Чокнувшись с ним, я протянул свой кубок и к Клиомену, сидевшему с хмурым видом по правую руку от Поликрата.
Соприкоснувшись краями бокалов, мы выпили. Клиомен не переставая сверлил меня взглядом, но я отвернулся и сосредоточил внимание на рабыне, продолжавшей извиваться по полу, выложенному красной плиткой. Она исполняла танец желания, весьма распространенный среди горианских невольниц, состоящий, как правило, из нескольких четко разделяющихся фаз, каждой из которых, согласно ее эмоциональному и сексуальному настрою, соответствует определенный набор поз и движений. При этом изменяется и характер музыкального сопровождения.
