Рейтинговые книги
Читем онлайн Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков - Александр Амфитеатров

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 83

Пятая мука. Привел к червям не осыпающимся. Речет Пресвятая Богородица: „Сии люди о каких грехах мучатся?“ — „Сии люди жили на земле, не знали ни постов, ни сред, ни пятниц, не получали церковных заповедей, оставляли святость, возлюбили тьму, за то и мучатся“.

Шестая мука. Привел к змеям лютым, зубом грызут тело человеческое и сердца их сосут. Речет Пресвятая Богородица: „Сии люди о каких грехах мучатся?“ — „Сии люди чародею прислужники, отцов и матерей с детьми разлучали — за то и мучатся“.

Седьмая мука. Привел к смоле кипучей. Речет Пресвятая Богородица: „Сии люди каким грехом мучатся?“ — „Сии люди сребролюбники, торгующие грабители, за то и мучатся вечной мукой“».

Но из всех описаний ада, оставленных нам Средними веками, самою возвышенною поэзией ужаса дышит и наибольшею изобретательностью сверкает «Видение» Тундала. Избежав лап бесчисленных демонов, душа Тундала, сопровождаемая светлым ангелом, достигла сквозь густейший мрак ужасной долины, усеянной пылающим углем и покрытой небом из раскаленного железа толщиною в шесть локтей. На эту ужасную крышу непрерывным дождем падают души убийц, чтобы растаять в ее жару, подобно жиру на сковороде; сделавшись жидкими, они протекают сквозь металл, как воск через сукно, и капают на горящие внизу угли, после чего принимают свой первичный вид, обновляясь для вечного страдания. Далее возвышается гора невиданной громадности, ужас наводящая своим пустынным величием. На нее поднимаются по узкой тропинке, по одну сторону которой пылает серный огонь, зловонный и дымный, а по другую — падают град и снег. Гора заселена демонами, вооруженными крюками и трезубцами; они ловят души интриганов и вероломцев, вынужденных идти по этой тропе, тащат их вниз и переменно перешвыривают из огня в лед, изо льда в огонь. Вот другая долина, такая угрюмая и мрачная, что не разглядеть в ней дна. Бушующий в ней ветер зверем воет, разнося грохот протекающей в ней серной реки и непрерывный стон казнимых грешников, и невозможно дышать в ней от зловредного серного дыма. Через бездну эту перекинут мост длиною в тысячу шагов, а шириною не более одного вершка для гордецов, которых гонят по нем, покуда они не сорвутся и низвергнутся в муку вечную. Долгий и трудный путь приводит душу, изумленную ужасом, к зверю, величайшему высочайших гор и нестерпимо страшного вида. Его глаза подобны пылающим холмам, а пасть могла бы вместить десять тысяч вооруженных воинов. Два гиганта, подобные двум колоннам, держат эту пасть всегда разверстую, и она дышит неугасимым огнем. Торопимые и понуждаемые полчищем чертей, души скупцов устремляются против огня в пасть зверя и падают в чрево его, из коего вырывается вопль тьмы там мучимых. Затем следует озеро, огромное и бурное, населенное свирепыми, ужасно ревущими зверями. Через него тоже переброшен мост, длиною в две мили, шириною в четверть аршина и утыканный острейшими гвоздями. Звери сидят под мостом, изрыгая пламя, и поглощают падающие к ним души воров и похитителей. Из колоссального здания, имеющего вид круглой печи, вырывается пламя, язвящее и обжигающее души на расстоянии тысячи шагов. Перед вратами, среди лютого огня, расположились дьяволы-палачи, вооруженные ножами, косами, буравами, топорами, мотыгами, заступами и другими острыми инструментами. Тут казнь обжор. С них дерут кожу, рубят им головы, нанизывают их на шесты, четвертуют, режут на мелкие куски и наконец бросают в огонь чертовой лечи. Далее, на озере, покрытом льдом, сидит зверь, совершенно не похожий на других: у него две ноги, два крыла, длиннейшая шея и железный клюв, извергающий неугасимое пламя. Этот зверь пожирает все души, которые к нему приближаются, и, переварив, выбрасывает их калом на лед озера, где каждая душа принимает свой первоначальный вид и — тотчас же каждая становится беременною, все равно, душа ли то женщины или мужчины. Беременность души протекает в обычном порядке, причем они все время остаются на льду и изнывают от боли во внутренностях, раздираемых носимым ими потомством. В назначенный срок они разрешаются от бремени, — мужчины, как женщины! — чудовищными зверями, имеющими головы из раскаленного железа, острейшие клювы и хвосты, усаженные острыми крючками. Эти звери выходят из какой угодно части тела и при этом разрывают и тащат за собою внутренности, грызут тело, царапаются, ревут. Это, по преимуществу, казнь сладострастников, в особенности тех, кто нарушил данный Богу обет целомудрия. Еще долина. Она застроена кузницами. Бесчисленные черти в виде кузнецов хватают души раскаленными щипцами, бросают их в жар, постоянно поддерживаемый раздувалом, и когда душа накалится до ковкости, берут ее из огня большими железными вилами и, наткнув таким образом двадцать, тридцать, сто душ, бросают эту пламенную массу на наковальни под молоты других чертей, которые стучат без перерыва. Когда молоты сплющат души в лепешку, ее перебрасывают другим кузнецам, не менее свирепым, которые перековывают их обратно в первобытный вид, чтобы потом повторить всю игру сначала. Сам Тундал подвергся этой муке, установленной для тех, кто беспечно накопляет грехи, не избывая их исповедью. Выдержав последнее мытарство, душа достигает жерла последней и самой глубокой адской пропасти, похожей на четырехугольную цистерну, из которой поднимается высочайший столб огня и дыма. Бесконечное множество душ и демонов крутятся в столбе этом наподобие искр, а потом опять падают в бездну. Здесь, в недосягаемой глубине провала, лежит Князь тьмы, растянутый цепями на громадной железной решетке. Вокруг него теснятся черти, разжигая и раздувая под решеткой с треском пылающий уголь. Князь тьмы — необычайной величины, черен, как вороново крыло; он машет во мраке тысячей рук, вооруженных железными когтями, и длиннейшим хвостом, усаженным преострыми стрелами. Корчится и тянется во мраке страшное чудовище и, бесясь от боли и злобы, вскидывает руки свои в воздух, напитанный душами, и все их, сколько ни схватит, выжимает в свою пересохшую пасть, подобно тому как жаждущий крестьянин делает это с кистью винограда. Потом он выдыхает их, но только что они полетели во все стороны, как новый вздох исполинской груди опять тянет их в нее. Это казнь атеистов, скептиков, сомневающихся в милосердии Божием, а также всех великих грешников, для которых прочие мучения были только подготовительною ступенью к этому — высшему и вечному.

Другие описывали ад огромною кухнею или трапезною, в которой дьяволы — повара и едоки, а души осужденных — кушанья разного приготовления. Уже Джиакомино Веронский изображает, как Вельзевул «поджаривает душу, что добрую свинью» (com’un bel porco al fogo), заправляет ее соусом из воды, сажи, соли, вина, желчи, крепкого уксуса и несколькими каплями смертельного яда и в таком аппетитном виде отправляет ее к столу адского царя; но тот, попробовав кусочек души, сейчас же отсылает ее обратно, жалуясь, что она не дожарена. Современник Джиакомино, французский грубадур Радульф де Гудан,{334} описывает в своей поэме «Сон об аде» («Le songe d’enfer») большое пиршество, на котором-де и он присутствовал в день, когда король Вельзевул держал открытый стол и общее собрание. Едва он вошел в ад, как увидел множество чертей, накрывающих стол к обеду. Всходил всякий, кто желает, никому не было отказа. Епископы, аббаты и клирики ласково приветствовали трубадура. Пилат и Вельзевул поздравили его с благополучным прибытием. В урочный час все сели за трапезу. Более пышного пиршества и более редких яств никогда не видал ни один королевский двор. Скатерти были сделаны из кожи ростовщиков, а салфетки — из кожи старых потаскушек. Сервировка и кушанья не оставляли желать ничего лучшего. Жирные шпигованные ростовщики, воры и убийцы в соусе, публичные девки с зеленой подливкой, еретики на вертеле, жареные языки адвокатов и много лакомых блюд из лицемеров, монахов, монахинь, содомитов и другой славной дичины. Вина не было. Кто хотел пить, тому подавали морс из ругательств. Со временем тема пиршества в аду стала одною из любимых форм, которыми пользовалась и до сих пор пользуется художественная сатира. Таков веселый ад Беранже. У нас в России к ней обращался даже А. С. Пушкин. Сатирический образ дьявола, пожирателя душ, вдохновил Эдгара По на известный рассказ «Бон-Бон». В русской литературе им воспользовался О. И. Сенковский в «Большом выходе у Сатаны».

В качестве мучителей и палачей дьяволы распределялись и по рангу; как бесы-искусители группировались по специальностям управляемых ими грехов, так на каждую категорию последних предполагались и особые черти-мстители.

Теперь вопрос: исполняя свои палаческие обязанности, эти мстители страдали ли сами? Муча преступных людей, отбывали ли они в то же время и собственными муками кару за преступления своей извечной злобы?

Мнения расходятся. По мнению Обера, «Бог неоднократно удостаивал святых своих чести быть очевидцами мучений демонов». В доказательство он ссылается на известное письмо бл. Иеронима к Евстохии{335} — «Похвала св. Павле». Именно на то место, когда, описывая паломничество св. Павлы и, в частности, посещение ею Себастии (древней Самарии), бл. Иероним говорит: «Там задрожала она, испуганная множеством чудесного: ибо она видела демонов, рыкающих от различных мучений, а пред гробами святых людей, воющих как волки, лающих как псы, рычащих как львы, шипящих как змеи, ревущих как быки. Были и такие, которые оборачивали кругом голову и через спину касались земли макушкою; а у женщин, висевших вниз головою, одежда не опускалась на лицо. Она сострадала всем и, пролив слезы за каждого, молила Христа о милосердии». Но, вопреки мнению Обера, можно думать, что тут скорее имеются в виду мучения бесноватых от демонов, чем самих демонов, к которым может быть с грехом пополам отнесена только первая фраза. По другим писателям, бесы не страдают от адских мучений, так как если бы они страдали, то весьма неохотно исполняли бы обязанности искусителей и палачей, тогда как, наоборот, известно, что это для них — величайшее удовольствие. В «Видениях», и в «Божественной комедии» Данте Люцифер, согласно словам Апокалипсиса, терпит жесточайшую муку, но о других бесах обыкновенно не говорится того же. Конечно, в общежитии своем они иногда мучают и колотят друг друга: примеры имеются и в «Видении» Тундала, и у Данте — в круге, где мучаются корыстолюбцы. У бесов не было недостатка в развлечениях и радостях. Как всякое доброе дело их огорчало, так всякое дурное радовало, и, следовательно, по естественному ходу дел человеческих, поводов к радости у них было гораздо больше, чем к огорчению. В благочестивых легендах мы часто видим, как бесы ликуют вокруг души, которую они к себе заманили. Петр Келиот{336} (ум. 1183) уверяет в одной из проповедей своих, что дьявол, постоянно пребывая в адском огне, давно бы умер, если бы силы его не подкреплялись грехами людей. Данте утверждает, что дьявол в аду гораздо спокойнее, потому что очевидность уверяет его, что история мира слагается по его воле. Так что, если даже допустить, что наказание бесов было очень серьезно, все же было у них довольно и чем утешиться.

1 ... 43 44 45 46 47 48 49 50 51 ... 83
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков - Александр Амфитеатров бесплатно.
Похожие на Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков - Александр Амфитеатров книги

Оставить комментарий