Тотчас же с трех сторон набежали монахи с криком:
– Держи его!
«Этого мне только не хватало», – подумал Ёсицунэ.
Обнаживши меч, он прижался спиной к ограде и приготовился. Выпад алебардой: он отбил. Выпад секирой: он отбил. Отражая удары секир и мечей, он зарубил четверых.
Так, рубя направо и налево, он уложил пятерых, а остальные, получив раны, пустились наутёк. Ёсицунэ догнал Пресветлого Тадзиму, припёр его к ограде, ударил мечом плашмя и схватил.
– Как тебя прозывают в Наре? – спросил он.
– Пресветлый Тадзима.
– Жить хочешь?
– Жить хочет каждый, кто рождён на свет.
– Вопреки слухам, ты оказался всего лишь трусливым мошенником, – произнёс Ёсицунэ. – Меня так и подмывает отрезать твою голову и бросить собакам, но ведь ты монах, а я мирянин. Не подобает мирянину резать монаха, это всё равно что загубить свою душу, и я сохраню тебе жизнь. Но впредь ты уж бесчинствовать не будешь. Завтра ты разгласишь по всей Наре: «Я-де схватился с самим Судьёй Ёсицунэ», чтобы прослыть храбрецом. Ведь спросят тебя: «А где доказательства?» – и, если ты ответишь: «Их нет», – тебе не поверят. Так вот, доказательства будут такие!
С этими словами он повалил громадного монаха на спину, встал ему на грудь и обнажил малый меч. Он отрезал монаху уши и нос и отпустил его.
– Лучше бы ты лишил меня жизни! – взвыл Пресветлый Тадзима, но проку от этого не было уже никакого. В ту же ночь он покинул Нару и исчез бесследно.
Судья же Ёсицунэ после этого побоища вернулся в обитель, призвал Кандзюбо к себе в залу и сказал ему так:
– Намерен я был прожить у вас до конца года, но вот нынче подумал и решил теперь же отбыть в столицу. Нет слов у меня, чтобы выразить грусть предстоящей разлуки с вами. Коли продлится жизнь моя в этом мире, то не прошу ни о чём. А коль известят вас, что нет меня больше среди живых, помолитесь за упокой души моей в мире ином. Говорят, будто связь между наставником и учеником сохраняется в трех существованиях, и если это так, то мы непременно встретимся в грядущей жизни.
Кандзюбо в огорчении от разлуки пытался его удержать.
– Как же вы это, в толк не возьму! Я полагал, что вы пробудете у меня ещё долго, а вы вдруг собрались меня покинуть! Должно быть, вы решили уйти из-за того, что болтают люди. Но что бы люди ни говорили, для меня это безразлично. Оставайтесь хотя бы до будущей весны, а там можете отправляться куда вам угодно. Не годится вам сейчас уходить.
На это Судья Ёсицунэ возразил:
– Нынче ночью вы огорчаетесь из-за нашей разлуки, но завтра ваша ко мне любовь исчезнет, едва увидите вы, что творится у вас за воротами.
И сказал тогда Кандзюбо:
– Полагаю, вы с кем-то схватились сегодня ночью. Помнится, меня извещали, будто некие молодцы-монахи, обращая во зло снисхождение государя, по ночам грабят мечи у прохожих. У вас же необыкновенно превосходный меч, его попытались отобрать, и вы изрубили негодяев. Однако беспокоиться из-за этого нечего. Коль пойдут праздные пересуды, найдутся и у нас люди, которые всё уладят. Конечно, будет доложено в Камакуру, дойдёт и до наместника Ходзё в столице, но ведь сам он по таким делам распоряжаться не может, а пошлёт подробное донесение опять же в Камакуру. Но даже и Камакурский Правитель не направит военную силу в Нару без высочайшего повеления или указа от государя-монаха. Ну а если уж дело дойдёт до того, то кому, как не вам, ничего не стоит исходатайствовать повеление или указ в свою пользу: разве не удостоились вы благоволения двора и благосклонности государя-монаха, когда после разгрома Тайра пребывали и столице? Тогда, оставаясь в Наре, вы призовёте войска с Кюсю и Сикоку, и они непременно прибудут. Вы объедините их с войсками из Киная и Тюгоку и направите посланцев на Кюсю за всеми этими Кикути, Харада, Мацура, Усуки и Эцуги, а если они не явятся, вы, дабы их слегка покарать, отрядите к ним своих самых свирепых воинов, таких, как Катаока и Бэнкэй. Увидев это, поостерегутся и воины прочих мест. Объединив западную половину страны, надлежит вам поставить заграду меж горами Арати-но Накаяма и Исэ-но Судзука и встать твёрдо на заставе Встреч, дабы ни один посланец Ёритомо не смог проникнуть к западу от неё. А уж тогда мне будет нетрудно собрать воедино силы храма Кобукудзи и Великого Восточного храма Тодайдзи, монахов горы Хиэй и храма Священного Колодца, ёсиноское воинство и дружинников с реки Тодзугава, а также монахов с горы Курама и из монастыря Киёмидзу. Если же это нам не удастся, то есть у меня две-три сотни человек, благодарных мне за мои благодеяния. Мы их призовём, и они сложат крепость и возведут сторожевые башни. На этих башнях засядут они под началом непобедимых ваших воинов, из коих любой стоит тысячи прочих, и они в бою выкажут своё мастерство в стрельбе из луков и мужество духа, вам же останется наблюдать за битвою издали. Ну а если мы потерпим поражение, тогда перед ликами Фугэна и Кукудзо, почитаемых мною от детских лет, я прочту священные строки «Лотосовой сутры», а вы вознесёте молитвы Амиде-Нёрай и вспорете себе живот. И я тут же погружу лезвие в своё тело, дабы не расставаться с вами в предбудущей жизни. В нынешней жизни я был вашим наставником, так и в грядущем рождении поведу вас по праведному пути.
Увещевания Кандзюбо тронули Ёсицунэ, и ему захотелось было остаться, но он рассудил, что чужая душа – потёмки. «Никто в нашей стране не сравнится со мной, – подумал он. – Но ведь и нет никого в мире, кто превзошёл бы Кандзюбо!» И в ту же ночь он покинул Нару. Кандзюбо нипочём не пожелал отпустить его одного и для спокойствия души отрядил с ним шестерых учеников провожатыми до столицы. У дворца Хорикава на Шестом проспекте Ёсицунэ сказал им: «Ждите меня здесь», после чего скрылся. И эти шестеро, прождав напрасно, вернулись домой.
Отныне уже ни Кандзюбо, ни монахи не знали, где скрывается Ёсицунэ. Но в самой Наре многие знали. Неизвестно, кто распустил эти слухи, но пошли разговоры, будто Судья Ёсицунэ, обосновавшись у Кандзюбо, поднял мятеж и будто тех из монахов, которые не пожелали идти за ним, Кандзюбо выдал Судье Ёсицунэ. Они-де и были убиты.
О том, как Кандзюбо вызвали в Камакуру
Когда об этом проведали в Рокухаре, наместник Ходзё весьма удивился и с чрезвычайным гонцом известил Камакурского Правителя. Господин Ёритомо призвал к себе Кадзивару Кагэтоки и сказал:
– Сдаётся мне, что Кандзюбо из Южной Столицы, стакнувшись с Ёсицунэ, учинил смуту и перебито множество монахов. Надлежит тебе принять меры, пока к Ёсицунэ не вздумали присоединиться войска провинций Идзуми и Кавати.
Кадзивара сказал на это:
– Событие весьма серьёзное. И странно мне, что к такой постыдной затее примкнул монах. Нам должно заручиться высочайшим повелением, а также рескриптом государя-монаха, дабы препроводить этого Кандзюбо сюда в Камакуру. Мы его допросим и, согласно его показаниям, либо казним, либо отправим в ссылку.
Тут же отдали приказ Хори-но Тодзи Тикаиэ.
Во главе пяти десятков всадников он поскакал в столицу, явился в Рокухару и обо всём рассказал. Господин Ходзё вместе с ним отправился во дворец государя-монаха. Когда они почтительно изложили обстоятельства, им было объявлено:
– В подобных делах мы что-либо решать бессильны. Названный вами Кандзюбо – отец-молитвенник за ныне царствующего государя; возвышая и прославляя слово Будды, достиг он чудотворной мощи; он – наставник Закона, исполненный воистину великого милосердия. Поэтому, дабы дело решилось, надлежит вам подробно рассказать обо всём в высочайшем присутствии.
Господин Ходзё и Хори Тикаиэ представили всеподданнейший доклад во дворец государю, и государю благоугодно было ответствовать им так:
– Кандзюбо возвысил и прославил слово Будды, чудотворная мощь его несомненна, однако же проступка его я, государь, не одобряю. Гнев Ёритомо основателен. Поскольку Ёсицунэ есть враг династии нашей, надлежит вам немедля схватить Кандзюбо.
С тем Ходзё Токимаса, весьма довольный, поскакал во главе трех сотен всадников в Нару и объявил Кандзюбо высочайшую волю. Выслушав его, настоятель молвил:
– Говорят, что наше время есть время Конца Закона, и всё же сколь прискорбно видеть, как идёт к концу и Закон Государя. Скудеет власть! В древности государь повелевал – и плодоносили засохшие растения, а птицы сами падали с неба, ныне же мир сделался таков, что о грядущем страшно и помыслить!
И он задохнулся слезами. Затем он сказал:
– Невзирая на высочайший указ, мог бы я остаться в Наре мёртвым телом, но сие не приличествует лицу духовного звания. Впрочем, я даже рад, что Ёритомо приказывает мне явиться: он не признаёт установлений Будды, и если получится возможность, то по прибытии в Камакуру я верну его на истинный путь.
И с тем он тут же стал готовиться к отъезду.
Отпрыски благородных семей, коих он наставлял в науках, печалились предстоящей разлуке с учителем и вызвались проводить его в Камакуру, однако он их отговорил, сказавши:
