— Не, господин, далековато было. Вот мальчишка с ней маленький был — это помню.
— А лодка?
— А лодку наши позже нашли, да и то разбитую. Желтенькую такую.
— Цвет волос ты тоже не разглядел? Или, может, татуировки?
— Волосы вроде темные… Больше ничего не видел, так ведь и недолго я на них смотрел — они к своим побежали!
— К своим? — Молодой человек с удивлением вскинул брови. — Это как понимать — к своим? Откуда ты это знаешь?
— Да видно было… Корабль в бухте был, и с него лодка… или — к нему, с берега плыли… не помню точно. Так с нее женщину эту заметили… или она первая помахала. Грудь так прикрыла, ребенка за руку взяла… А ее с лодки окликнули. И она радостно так отозвалась, побежала навстречу.
— Та-ак… дальше что?
— А ничего, господин. В лодку села, да к кораблю они и поплыли. Во! На плечи ей что-то накинули… ну, те, кто в лодке…
Александр шумно вздохнул:
— Поня-а-атно… То есть ничего не понятно. И с чего она к лодке побежала? Гм… А что за корабль был? Большой?
— Да не особенно. — Заиз пожал плечами.
— А как выглядел?
— Да я не могу рассказать… Нарисовать если только.
— Нарисовать?
— Ну, вон, на песке… Рисовать? — Парнишка почему-то посмотрел не на своего собеседника, а на старшого.
— Рисуй, — махнул рукой тот. — Только быстрее, некогда нам тут с тобой.
— А я сейчас, сейчас… пойдемте.
Они спустились на пляж, к морю, Заиз встал на коленки, подобрал раковину…
Надо сказать, рисовал он довольно умело — этакий местный самородок, неожиданный в здешних местах. Оп — провел линию — борта, а вот мачты… паруса… Черт побери! Саша глазам своим не поверил, хотя, признаться, в глубине души что-то примерно такое и ожидал. Еще бы! Парнишка-то изобразил на песке типичную гафельную шхуну. Во всех подробностях такелажа.
Глава 19
Осень — зима 483 года
Карфаген (Колония Юлия)
Пастырь
…Ваш соратник —
не простолюдин…
…Кровь благородная
видна по выправке!
«Беовульф»
Девушки вовсе не казались испуганными — смуглые лица их большей частью не выражали вообще никаких эмоций. Просто усталость, просто потухшие глаза, устремленный в землю взгляд.
— А ну-ка, подними голову, дура! — каркающим голосом произнес низенький, противного вида старик с плешью почти во всю голову.
Огромную, отороченную мехом шапку он снял и крепко держал в руках — видать, прятал в ней золотые монеты, опасаясь, что здесь, в рыночной толчее, ушлые воришки живо срежут с пояса кошель. Да и то сказать — кто же в кошельке деньги носит? Особенно в таких местах? Так, если только всякую мелочь.
— Хозяин! Эй, хозяин! — Старик громко позвал высоченного бородача в длинном плаще, который, однако, на его фигуре смотрелся куцым. — Хозяин! Эй, уважаемый?
— Что тебе, любезнейший господин?
— Пусть эта рабыня поднимет голову… Да-да, вот эта! Ишь, упирается, словно лошадь. Она что у тебя, непослушная?
— Да что ты такое говоришь, уважаемый?! Это же сама покорность. Смотри, какие у нее ласковые глаза… Как у стельной телки! А грудь? Грудь какая! — Продавец без всякого смущения рванул на девчонке рубище, обнажив грудь и спину. — Потрогай… Ну как?
— Гхм, гхм, — покашлял старик. — Не очень-то она и упруга.
— Ха, не упруга? Очень даже упруга, вот, смотри! — Работорговец принялся мять соски невольницы с такой силой, что бедняжка даже застонала и попыталась отстраниться, однако куда там! Торговец делал все, чтобы подороже и поскорее продать свой товар. — Ну как тебе? Глянь, какая стройная! Вот… — Быстрым жестом купец сорвал с девушки последние остатки одежды, похлопал несчастную по бедрам и ягодицам. — Красота!
— Какая-то она сутулая… и худая, — проведя пальцем по позвоночнику невольницы, недовольно произнес плешивый. — Вон, ребра торчат! Это ж ее только откормить во сколько денег встанет!
— Да, девка худа, спору нет, — поддержал старика один из подошедших поближе зевак-покупателей, кривоногий тип в грязно-белом бурнусе. — Худа и уродлива.
— Уродлива? Худа? — взвился торговец, оскорбленный в лучших чувствах. — Да что бы вы понимали в женской красоте! Посмотрите, бедра какие стройные! А кожа? Светлая, словно молоко верблюдицы!
— Вот-вот, я и говорю — бледная как смерть! Ты, верно, ее совсем не кормил, любезнейший? И интересно, много ли хочешь взять за такую тощую уродину?
— Пятьдесят солидов, — пожевал губами торговец.
— Пятьдесят солидов? — ахнули разом оба, плешивый и кривоногий. — Да столько стоит хороший кузнец!
— Так ведь и эта невольница тоже знает хорошее ремесло — она пряха!
— Скажи-ка! Эта худая дурнушка еще и пряха?! Ну надо же… — Поправив бурнус, покупатель натянуто рассмеялся и предложил: — Двадцать пять! И ни монетой больше!
— Эй, эй, — заволновался старик. — Я ее первым, между прочим, присмотрел.
— Можете не спорить, — отмахнулся работорговец. — За двадцать пять я ее не отдам. А насчет ее красоты…
Быстро оглядевшись вокруг, он понизил голос:
— Между прочим, именно таких и отбирают для себя «черные плащи»! А уж они-то в женской красоте толк знают. Сорок! И ни монетой…
— Ха, «черные плащи», говоришь? — визгливо заспорил кривоногий. — Так они и взяли такую костлявую!
— Именно таких и берут, клянусь святой Перпетуей! Даже больше скажу — специально заказывают.
— Тридцать давай, а? — наконец решился плешивый. — Это же очень хорошая цена — тридцать солидов! Да она и в самом деле пряха? Ты не обманываешь меня, уважаемый? Чем можешь подтвердить?
— Девка сама подтвердит. — Пожав плечами, работорговец ударил невольницу ладонью по щеке. — Эй! Ты ведь умеешь прясть, правда?
— Да, мой господин. — Девчонка как будто очнулась. — И еще могу шить, готовить, убирать…
— А искусна ли ты в любви? — снова встрял кривоногий.
— О, конечно искусна! — отозвался за свою рабыню купец. — А ты, уважаемый, тоже хочешь купить?
— Но я же, я же первый ее выбрал! — Плешивый старик обиженно зачмокал губами и вытащил запрятанные в шапке монеты. — Беру, беру за тридцать солидов, уговорил…
— Эй, эй, любезнейший, по-моему, речь шла о сорока! А впрочем, черт с ними, с деньгами! Бери за тридцать… пять. Только ради тебя! От сердца, можно сказать, отрываю…
Пока покупатель тщательно отсчитывал деньги, проданная девушка кое-как набросила на плечи рубище и вздохнула, покорно дожидаясь, пока новый хозяин закончит дела.
— Ох и ушлый же торговец этот Исайя! — со знанием дела обсуждали зеваки. — Хорошую цену взял, уж не прогадал.
— Этот-то пройдоха да прогадает? Ага, как же… Думаете, этот колченогий в бурнусе просто так подошел? Да они с купцом наверняка сговорились.
— Да уж, тридцать пять золотых за тощую девку — очень неплохая цена, да, неплохая.
— А что такое торговец говорил о «черных плащах»? Наверное, врал. Станут они скупать таких уродин!
— Ой, не скажи, не скажи, уважаемый! — Один из зевак, коренастый парень лет двадцати пяти, обернулся к затесавшемуся в толпу Александру. — Скажу тебе, «черные плащи» как раз вот таких и предпочитают — тощих, но с большой грудью и крепкой задницей. Правда, вряд ли бы они уплатили за эту девку такую цену. Да и обычно они оптом берут… Так что не прогадал Исайя, не прогадал! Ого… — Парень вдруг прищурился. — Вы только посмотрите на колченогого! Что я говорил? Они и в самом деле с Исайей в сговоре! Ишь ты, только что к девке приценивался, а теперь вон на мальчика глаз положил.
И в самом деле, дождавшись, когда плешивый старец уйдет, уводя только что купленную рабыню, кривоногий подошел к совсем юным рабам — мальчикам. Около них уже давно терся низенький тип лет тридцати, с потным круглым лицом и легкомысленными кудряшками, выбивающимися из-под шапки.
— Интересуешься чем, уважаемый? — Исайя слегка поклонился потенциальному покупателю. — Тебе, верно, нужен проворный слуга?
— Слуга? — Кучерявый нервно облизал губы и огляделся. — О да, да… как раз слуга и нужен. Такой… помоложе, порасторопнее.
— Так выбирай вон из этих. — Торговец сделал знак своему помощнику, дюжему парню с кулачищами-дынями и по-детски наивным лицом полного идиота. — Маршан, давай сюда всех троих.
Весело хмыкнув, тот вытолкнул к покупателю трех мальчишек.
— Выбирай, уважаемый, — осклабился Исайя. — Только, пожалуйста, не говори, что они недокормленные и тощие…
— Гм-гм. — Кудрявый задумался. — Даже не знаю, кого и выбрать.
— Тогда обрати внимание вон на того, крайнего, со светлой кожей… Если его отмыть — ммм! А впрочем, тебе ведь нужен просто расторопный слуга — тогда любой подойдет.
— А крайнего малого и я бы взял! — В дело наконец снова вступил колченогий. — Монет за полсотни.
