5. ЕСЕНИН И "ЗАРЯ ВОСТОКА"
…Как-то с особенной четкостью вспоминается Есенин на проспекте Руставели со своей легкой походкой, всегда гладко выбритый, в опрятном сером костюме, с тростью в руке и в кепи. Через шею перекинут полосатый шарф. Так он шествовал по нашему любимому проспекту, особенно часто встречаясь с нами именно там. Одной из причин такого "завсегдатайства" было и то. что именно на этом проспекте находились книжное издательство и редакция газеты "Заря Востока". Есенин носил туда свои стихи (ведь большинство его "болдинских" стихов публиковалось в "Заре Востока"), в Тбилиси же издал он книгу новых стихов "Страна советская". И наконец, "Заря Востока" была средоточием почти всех русских друзей Есенина в Тбилиси. Недаром он писал в одном из своих шуточных экспромтов:
Ирония! Вези меня! Вези!
Рязанским мужиком прищуривая око,
Куда ни заверни – все сходятся стези
В редакции "Зари Востока" 1.
И газета, и тем более издательство выручали Есенина в минуты финансовых "кризисов", которые в те времена были явлением нередким. Авансы и кредиты всегда были там к его услугам. В "Заре" Есенина по-настоящему любили и ценили. Недаром собирался он стать редактором литературного приложения к "Заре Востока".
Когда скончался Есенин, газета "Заря Востока" в своем траурном объявлении назвала поэта своим "сотрудником и товарищем".
6. СОН ЕСЕНИНА
…В один из пасмурных ноябрьских дней, кажется, это было воскресенье, Паоло, Тициан, Есенин и я долго бродили по старому Тбилиси, в районе Метехской крепости и знаменитых серных бань. Потом там же пообедали и все вернулись во Дворец писателей. Все мы были навеселе. Вдруг Есенин заявил, что хочет прыгнуть с балкона вниз. Паоло испугался, начал умолять Сергея, чтобы он не делал этого. А тот и слушать не хотел. Тогда Паоло, разозлившись, крикнул ему:
– Пожалуйста, прыгай!
Есенин засмеялся и прыгать, конечно, не стал.
Опустились сумерки. Но нам было так хорошо вместе, что не хотелось расставаться. Решили не разлучаться и ночью. Далеко за полночь легли – Тициан в кресло, Паоло, Есенин и я – на полу, где был разостлан ковер. Под утро Есенин начал во сне плакать. Мы стали его будить, но безуспешно.
Утром, когда все мы проснулись, я спросил:
– Не сон ли дурной видел? Почему плакал?
Есенин грустно ответил:
– Да, действительно страшный сон видел. У меня две сестры – Катя и Шура. Один я о них забочусь. Помогаю как могу, всегда о них думаю. Привез я их в Москву. Сейчас они там, а кто знает, как живут… И вот вчера видел сон: им трудно, они ждут моей помощи, протягивают ко мне руки… Представляете?…
И на глазах у него выступили слезы.
– Сегодня же достану тебе денег! – воскликнул взволнованный Паоло. Он действительно мог помочь в беде товарищу. Все мы пошли в издательство "Зари Востока". Там Паоло все уладил: с Есениным заключили договор на издание книги его новых стихов и сразу же дали аванс. Помню, как Есенин послал по телеграфу деньги сестрам.
…К сожалению, мне не удалось встретиться с сестрами Есенина, чтобы рассказать им этот трогательный эпизод.
7. ХАШИ И КЕПКА. РУЖЬЕ ПО КАБАНАМ
А вот два веселых комментария к письму Есенина Тициану Табидзе.
Как-то всю ночь напролет кутили мы на тбилисской окраине Ортачала в знаменитом духане Чопурашвили. На рассвете, как полагалось, поехали опохмеляться в хашную. Есенин еще не знал вкуса хаши, и поэтому Паоло сильно нервничал из-за того, что заветное блюдо запоздало (мы явились слишком рано, и хаши еще варился). Наконец Паоло не выдержал и, ко всеобщей радости, бросил в кипящий котел кепку Валериана Гаприндашвили. Особенно ликовал Есенин. Об этом случае он и упоминает в своем письме. Этому же забавному эпизоду посвящены строки из стихотворения Тициана Табидзе.
Пьяный Паоло варил на рассвете
Кепку свою в прокопченном котле… 8
Но строки эти там звучат в очень горьком контексте, и стихи написаны на смерть Есенина:
Ночью мы были у Чопурашвили.
Вспомнив тебя, надрывался орган.
Брату не скажешь о горестной были,
О горечи незарубцованных ран…
…А что касается просьбы Есенина к Тициану – выяснить у Паоло Яшвили номер ружья для охоты на кабанов, то, грешным делом, мне всегда чудились в этом отголоски тартареновых мечтаний…
8. ДУЭЛЬ
…Главное впечатление, которое оставлял Есенин в свою бытность в Тбилиси – это неуемная жизнерадостность, почти детская способность полностью отдаваться чистой радости. И чтобы веселее закончить эти мои отрывочные воспоминания, я перескажу один характерный случай.
Захожу к нему раз вечером в гостиницу "Ориант". Он был один, печален, но при виде меня вскочил и крикнул мне возбужденно:
– Гогла, я вызываю тебя на дуэль! Называй секундантов!
– В чем дело, почему?
– Завтра в шесть часов утра, на Коджорском шоссе!
– Я не понимаю, что за детский разговор!
– Не волнуйся, будем стреляться холостыми, а на другой день газеты напечатают, что дрались Есенин и Леонидзе, понимаешь? Неужели это тебя не соблазняет?
Я засмеялся, и вскоре мы переменили тему разговора. Он совершенно забыл о "дуэли". Позднее он, оказывается, с таким же предложением обратился к Сандро Шаншиашвили…
Такими были некоторые грани этого удивительного человека. Таким он остался в моем сознании, в моей памяти… И думая о нем, вороша прошлое, воскрешая дорогие образы моей молодости, я чаще, чем кого бы то ни было, вызываю навсегда дорогой облик Сергея Есенина. И как часто хочется мне крикнуть его же словами из одного его изумительного монолога: "Я хочу видеть этого человека!" 9
‹1965›
H. К. ВЕРЖБИЦКИЙ
ВСТРЕЧИ С ЕСЕНИНЫМ
ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ
‹…›
Четырнадцатого сентября в Тифлисе состоялась многочисленная демонстрация в честь празднования Международного юношеского дня.
Мы с Есениным стояли на ступеньках бывшего дворца наместника, а перед нами по проспекту шли, шеренга за шеренгой, загорелые, мускулистые ребята в трусиках и майках.
Зрелище было внушительное. Физкультурники с красными знаменами печатали шаг по брусчатке мостовой. Сердце прыгало в груди при взгляде на них. Я не удержался и воскликнул, схватив Есенина за рукав:
– Эх, Сережа, если бы и нам с тобой задрать штаны и прошагать вместе с этими ребятами!
Есенин вздрогнул и внимательно посмотрел мне в глаза.
По-видимому, эта моя взволнованная фраза задержалась в его сознании. И спустя полтора месяца я прочел в стихотворении "Русь уходящая":
Я знаю, грусть не утопить в вине,
Не вылечить души
Пустыней и отколом.
Знать, оттого так хочется и мне,
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом.
– Вспоминаешь? – спросил у меня поэт, когда эти строки появились в "Заре Востока"…
Первый вечер Есенина состоялся в одном из рабочих клубов 1. Сперва он прочел что-то печальное…
Этой грусти теперь не рассыпать
Звонким смехом далеких лет.
Отцвела моя белая липа,
Отзвенел соловьиный рассвет…
Переполненный зал слушал внимательно. Стояла полная тишина, навеянная музыкой печальных слов.
Поэт стоял на эстраде, красивый, задумчивый, в хорошем сером костюме, приятно сочетавшемся с его белокурыми волосами.
Голос у Есенина был негромкий, чуть хрипловатый, жесты – сдержанные. Руки двигались так, словно поддерживали у груди и поглаживали что-то круглое и мягкое. Кончив читать, поэт разводил руки, и тогда казалось, что это круглое медленно поднимается в воздух, а поэт взглядом провожает его.
Когда было прочитано три-четыре таких стихотворения, на сцену, словно сговорившись, поднялись молодые люди и стали критиковать эти стихи: одни – за "несозвучность эпохе", другие – за "богему", третьи – за "растлевающее влияние"…
Аудитория зашумела.
Тогда я, стоя возле кулис, шепнул:
– Прочти из "Гуляй-поля".
Есенин властно ступил к самому краю авансцены. Лоб его прорезала глубокая морщина, глаза потемнели.
Тихо бросив в зал: "Я вам еще прочту", – он начал:
Россия -
Страшный, чудный звон.
В деревьях березь, в цветь – подснежник.
Откуда закатился он,
Тебя встревоживший мятежник?
