Дил Асса с трудом перевел дыхание.
— Даю вам слово, ваша милость, и передам ваше пожелание остальным соплеменникам.
— Прекрасно. — Лицо калифа смягчилось. — Это хорошо, что ты боишься Бога, Дил Асса, поскольку, говорят, никого из людей ты не боишься.
Принимая эти слова за комплимент, Дил Асса немного приободрился, но лицо его оставалось сумрачым. Он исподлобья взглянул на Росса, прямо как шкодливый кот. «Давным-давно в Итоне мальчишки таким образом утверждали себя друг перед другом», — вспомнил Росс.
И тут в глазах Дил Ассы зажглась опасная улыбка. Он осмотрел толпу зевак: для Востока типично, что любое происшествие привлекает широкую аудиторию.
— В качестве дружественного жеста по отношению к ференги я приглашу его разделить один из туркменских праздников, — Он помолчал, чтобы достичь большего эффекта. — Завтра я устраиваю специальный матч бозкаши в его честь. И мало того, ференги будет играть с нами.
После того как он произнес «бозкаши», в толпе раздался взволнованный ропот, слово это повторялось вновь и вновь, передавалось из уст в уста. Росс догадался, что это игра верхом на лошади, но больше он ничего не знал. Карлайл недоверчиво спросил:
— А что такое «бозкаши»?
Дил Асса улыбнулся волчьей улыбкой.
— Это великая игра, в которую играли наши предки с незапамятных времен. Название ее в переводе означает «поимка козла», поскольку мужчины соревнуются, кто захватит обезглавленного козла, перекинутого через круп лошади. Невдалеке будет стоять каркас, потом его должны принести обратно и швырнуть в круг справедливости. Кто бросит козла в круг, объявляется победителем. Разумеется, мы не ждем, что ференги обязательно выиграет, но я все равно разрешаю тебе сыграть с нами.
Не обязательно было быть гением, чтобы догадаться, сколько угрозы содержалось в этом кратком описании.
— Вы делаете мне честь, но у меня нет лошади и я не понимаю сути игры, — невозмутимо ответил Росс.
— Не важно, — беспечно ответил Дил Асса. — Бозкаши — настолько простая игра, что ее может постичь даже ференги. А я одолжу тебе одну из своих лошадей.
Росс огляделся по сторонам: все выжидающе смотрели на него. «Я уже снискал довольно хорошее к себе отношение среди путников каравана, но если откажусь играть в эту варварскую игру, то разочарую многих. Невозможно выйти из этого положения, не нарушая приличий. Ведь даже калифу это пришлось по душе».
— В таком случае я с удовольствием приму участие в игре.
— Прекрасно! — Дил Асса вскочил на лошадь. — Приходи завтра к нашим шатрам, когда солнце будет на полпути к зениту. И приводи своих друзей, чтобы они смогли восхититься твоим мастерством наездника. — Он нарочито лихо поднял лошадь на дыбы, потом пришпорил ее и ускакал прочь, сопровождаемый своими людьми.
Росс сделал вывод, что этот раунд выиграл Дил Асса. Он повернулся и поклонился калифу.
— Большое спасибо за то, что вмешались, ваша милость. Я усматриваю промысел Божий в том, что он привел вас к нашему костру.
У Абд Уррахмана сверкнули глаза.
— Это не дело случая, хотя, без сомнения, Бог хранит вас. Сегодня утром ко мне пришел погонщик верблюдов и поведал о злых выходках ваших и вашего слуги-туарега. По его просьбе я должен был приказать замуровать вас обоих заживо, но мне хотелось рассудить самому. Также я полагаю, что Дил Асса начал разыскивать вас, как только узнал, что в Мары прибыл ференги, поскольку его брата в Афганистане убил англичанин. Он хороший парень, этот Дил Асса, но очень вспыльчивый. — Старик изящно склонил голову. — Беседа с вами доставила мне огромное удовольствие, Кхилбурн. Ваша теология — неизведанная, она плод мечтательного сердца. Желаю вам насладиться завтра утром бозкаши.
Калиф ушел, а костер Росса оказался в центре внимания путников каравана. Подойдя поближе, они с воодушевлением принялись описывать все матчи бозкаши, которые им когда-либо доводилось видеть. Перспектива завтрашней игры привела всех в веселое расположение духа.
Уже стемнело, путники разошлись, и Джулиет, поднимаясь на ноги, внезапно пробормотала:
— Пойдем прогуляемся.
Несколько минут спустя Росс легкой походкой двинулся из лагеря. Так же, как в Серахсе, караван-сарай находился на окраине, и Джулиет он нагнал в пустыне. Они осторожно пробирались между освещаемых луной песчаных дюн.
— Во что я себя втянул? — поинтересовался Росс.
— Думаю, бозкаши — это нечто среднее между охотой на лисиц и битвой при Ватерлоо, — сухо ответила она.
— Неужели все так скверно? — засмеялся он.
— Хуже. Поскольку Дил Асса пообещал не убивать тебя, это для него лучший шанс устроить тебе несчастный случай с роковым исходом.
— Уверен, он не будет печалиться, — согласился Росс. — Но полагаю, что больше всего он жаждет унизить меня, чтобы потешить свою уязвленную гордость. А ты много видела матчей бозкаши?
— Только один. Никто не сомневался, что я мужчина, но я решила не испытывать судьбу и не пошла вместе с остальными. Правда, если бы меня обнаружили, мне пришлось бы туго. — Она умолкла и сорвала светлый цветок пустыни, распустившийся после кратковременного дождика прошлой ночью. — Мужчины обожают бозкаши; можно сказать, что слово это распространено по всей пустыне. Сотни, а может, тысячи придут завтра посмотреть эту игру. Обычно состязаются зимой, и наверняка эта игра окажется последней до наступления осени, поскольку уже слишком жарко.
— А каковы правила?
— Их нет. Участвовать может сколько угодно человек — от дюжины до сотни, и каждый играет за себя. Я полагаю, что в истоках бозкаши лежат воинственные игры, устраиваемые между соперничающими ордами монголов. Очень жестокая игра — вся основана на дикой силе и умении ездить верхом. — Она нерешительно посмотрела на Росса. — Ты отличный наездник, но уже знаешь, что представляют собой туркмены.
— Похоже, все они родились в седле и вряд ли обременены какой-либо джентльменской чепухой насчет честной игры, — пожал плечами Росс. — Я не испытываю потребности соревноваться и обставлять их в их же игре. Удержаться бы на лошади до конца игры, и я сочту, что сохранил свою честь.
— А ты не забудешь об этом завтра, в самый разгар игры?
Он улыбнулся и сорвал еще один цветок, потом вложил его в складочку покрывала Джулиет, у самого уха.
— Конечно. Я никогда не сходил с ума от каких бы то ни было игр.
Проигнорировав его жест, Джулиет сказала:
— А я думала, что в Итоне ты считался героем-атлетом.
— Да, — признался он. — В Итоне у человека нет особого выбора — играть или нет, но у меня никогда к этому душа не лежала.
— Мой отец потерял бы дар речи от таких сантиментов, — с еле уловимой смешинкой в голосе произнесла Джулиет. — Он не уважал тех людей, которые не интересовались спортом.
