- Спасительная легенда?
- Скорее всего.
- Но почему «Смерш» легко в нее поверил?
- Возможно, потому, что сам ее написал!
Мозгов внимательно посмотрел на Никишина, двумя пальцами размял папиросу, покрутил ее в руке и положил на стол.
- Им был нужен живой и здоровый Кравченко?
- Думаю, да. Поначалу я сомневался: уж очень сомнительная фигура этот Кравченко, чтобы использовать его в работе на нас. Но случай с больницей навел на другие размышления.
- С какой больницей?
- Вот интересный документ. Через десять дней после возобновления следствия по делу №315 появляется «Постановление», в котором говорится: «… 13 февраля 1946 года обвиняемый Доронин-Кравченко, он же Максимов, заболел и направлен в военный госпиталь №432, в связи с чем дальнейшее ведение следствия по делу не представляется возможным, а поэтому… предварительное следствие по обвинению Доронина-Кравченко, он же Максимов, приостановить до выздоровления обвиняемого». Подписано следователями Управления контрразведки округа.
- Что же с ним стряслось? Аж следствие приостановили! С крыши упал, ноги-руки переломал? - неподдельно удивился Мозгов.
- Аппендицит! - произнес Никишин и повесил эффектную паузу.
- Ах ты, несчастный, прямо на грани жизни и смерти!
- 13 февраля его привозят в госпиталь с жалобами на боли… сейчас прочитаю точно: «в плеоцекальной области справа». Острый аппендицит. Военные врачи посмотрели, помяли, пощупали и сказали: «А никакого аппендицита нет! И резать не надо, так понятно - симулянт». Что делают в таких случаях с обычными подследственными, особенно теми, кто идет по статье за измену Родине? Везут назад в следственную тюрьму, помещают в карцер - и через пару дней обвиняемый здоров и радуется жизни, когда его переводят на обычный режим.
- А Кравченко?
- Кравченко… остается в госпитале! У него вместо аппендицита теперь замечены… а-а, нет, «отмечаются нарушения психики: неконтактен, адинамичен». Десять дней он лежит на больничной койке, вот такой «адинамичный», никто его ни от чего не лечит, потому что не знают, от чего лечить и как. Да и военный госпиталь - не пристанище для «неконтактных». Наконец, 23 февраля 1946 года появляется профессор Аккерман, смотрит Кравченко и дает заключение о необходимости его перевода в областную психиатрическую больницу.
- Но ведь она неохраняемая!
- А может, это и было нужно?
Мозгов взял со стола размятую папиросу, прикурил от коптящей трофейной зажигалки, выпустил клуб сизого дыма.
- А я был не прав, Никишин, - покачал он головой.
- В чем, товарищ полковник?
- Да надо было Белкину сказать, чтобы шоколадных конфет принес; ты их заработал.
- Так еще не поздно, товарищ полковник.
- И точно. Белкин!.. Белкин, дуй в буфет, принеси еще чаю и шоколадных граммов триста… да нет, давай полкило!
Глава шестая. Больница
Доктор Ольшевский подошел к окну и отдернул тяжелую темно-зеленую штору. Робкое, еще прохладное весеннее солнышко слизало белизну с тяжелого снега, лежащего вдоль дороги, добралось до свисавших с крыш сосулек, превратив их в тонкие струйки искрящейся воды. Метеобюро обещало теплый март, а уж апрель по прогнозам должен был больше походить на лето - градусов до 20 уже на первой неделе.
Пробуждения природы доктор не любил. Нет, он, как мальчишка, радовался возвращению перелетных птиц, первым подснежникам, возможности перебраться из надоевшего за зиму тяжелого, подбитого ватином пальто во что-нибудь полегче. Правда, этим скудным набором удовольствий и ограничивалась радость смене времени года. Хлопоты, которые приносила весна заведующему Минской областной психиатрической больницей Ольшевскому, не оставляли камня на камне от приятных ощущений температурных перемен. Начиная с конца февраля, на больничные койки слетались, как грачи после зимовки, постоянные обитатели клиники - в основном немолодые люди, страдающие всевозможными болячками: от шизофрении до паранойи. Их и до войны было немало, а уж четыре года горя добавили в список пациентов «психушек» тысячи и тысячи новых имен. Да помолодел «псих»: с фронта возвращались мальчишки, которым не было и двадцати пяти. Хорошо, если удавалось сразу отыскать местечко в мирной жизни, о которой мечтали, промерзая в окопах, топая по разбитым дорогам. А коли нет?.. Коли в тепле и при зарплате оказывались те, кто о войне знал лишь из сводок Совинформбюро, а гнавшие из родных мест врага, вернувшись домой, на землю, которую они щедро полили своей кровью, вдруг понимали, что кроме жен и матерей их здесь никто и не ждал. Одни, которые покрепче и посмелее, звенели орденами в райкомах, доказывая свое право на место под солнцем; другие, уставшие, пили горькую и попадали к Ольшевскому. За год, прошедший с окончания войны, минская психушка разбухла больше чем на сотню коек, но мест все равно не хватало.
Доктор отошел от окна и повернулся к молодой женщине в белом халате, сидевшей на покрытом серым парусиновым чехлом стуле у стены, завешанной медицинскими плакатами, графиками дежурств и диаграммами, отражающими динамику психических заболеваний в области.
- Вы нашли место для новенького? - спросил Ольшевский, разглядывая аккуратную прическу сотрудницы.
- В третьей палате, на первом этаже; там семь человек, мы поставили еще одну кровать в углу, как вы сказали, подальше от окна и двери.
Для ординатора Акимовой просьба заранее подготовить место для «важного» больного выглядела странно. Обычно размещением пациентов занимался заведующий отделением, а тут сам главный дважды вызывал ее к себе, предупреждал, чтобы были готовы принять какого-то особого «неадекватного». На подробности Ольшевский был скуп, говорил лишь, что ему звонили откуда-то «сверху», рекомендовали быть особенно внимательным с больным, которого привезут со дня на день люди из военной контрразведки. Рекомендация в этом случае означала приказ, невыполнение которого грозило большими неприятностями.
- Вы хоть что-то о нем знаете? - осмелев, спросила Акимова.
- О ком?
- Ну, об этом… которого должны привезти.
- Ни черта я о нем не знаю! - раздраженно выпалил Ольшевский. - Позавчера позвонили из округа, сказали, что нужно понаблюдать одного человека, которого привезут и будут охранять два вооруженных бойца. Кто он, что с ним, почему к нам - понятия не имею!
- А откуда его привезут?
- Из военного госпиталя. Там его смотрел профессор Аккерман и пришел к заключению, что это наш больной.
- Аккерман? - вскинула тонкие нитки бровей Акимова, - а какое отношение Аккерман имеет к психиатрии?
- У военных и стоматолог роды примет! - отрезал Ольшевский и, услышав шум подъехавшего автомобиля, сделал шаг к окну.
Поскользнувшись на недотаявшем ледке, у больничного крыльца тормознула санитарка-полуторка. Выскочивший из кабины солдат одернул короткий, чистенький бушлат, закинул на плечо автомат и вбежал по лестнице, исчезнув из поля зрения Ольшевского. Через минуту на крыльце появились две санитарки - крупные женщины, составлявшие главную тягловую силу больницы, - с носилками, покрытыми несвежей простыней.
- Вот сейчас все и узнаем, - кивнул в сторону окна Ольшевский, - кажется, привезли «бесценный груз», идите, встречайте.
Акимова нехотя поднялась со стула, по пути к двери свернула к окну, бросила взгляд на возню возле машины. Санитарки вместе с бойцами пристраивали к фургону носилки. Акимова пожала плечами и решительным шагом вышла из кабинета. Она спустилась по лестнице, шагнула в коридор приемного отделения и почти столкнулась с высоким, широкоплечим сержантом в отутюженной полевой гимнастерке и начищенных хромовых сапогах.
- Где мне ваше начальство найти, уважаемый товарищ доктор? - спросил он, оглядывая стройную фигуру Акимовой.
- А вы кто?
- Сержант Павленко, контрразведка «Смерш». Вашему главврачу звонили по поводу одного больного.
- Из военного госпиталя?
- Так точно. Мы его привезли.
- К вам пошли санитарки с носилками.
- Санитарки - это хорошо, а носилки у нас свои, из госпиталя, он на них пока и лежит. Похоже, что мне не надо искать начальство, вы в курсе дела?
- Да, он будет наблюдаться в моей палате, - Акимова исподлобья бросила взгляд на сержанта, отметив, что офицерские погоны ему подошли бы больше.
- А вас как зовут, уважаемый доктор? - игриво улыбнулся Павленко.
- Врач Акимова.
- А по имени?
- Несите больного в третью палату, там все готово, - сухо пресекла попытки ухаживания Акимова.
- Есть, товарищ доктор, хотя мне надо бы взглянуть на место жительства нашего подопечного… Ну да ладно… - козырнул ей сержант и загремел сапогами в сторону крыльца.
Кравченко внесли в тесную, уставленную койками комнату, которую трудно было назвать больничной палатой. Левое крыло клиники ремонтировали, поэтому приходилось ютиться, используя каждый уголок. Застеленная серым суконным одеялом кровать стояла у стены, отгороженная от высокого, под потолок, окна еще одной койкой и отделенная от двери нешироким столиком, на котором по утрам раскладывали лекарства.
