- У военных и стоматолог роды примет! - отрезал Ольшевский и, услышав шум подъехавшего автомобиля, сделал шаг к окну.
Поскользнувшись на недотаявшем ледке, у больничного крыльца тормознула санитарка-полуторка. Выскочивший из кабины солдат одернул короткий, чистенький бушлат, закинул на плечо автомат и вбежал по лестнице, исчезнув из поля зрения Ольшевского. Через минуту на крыльце появились две санитарки - крупные женщины, составлявшие главную тягловую силу больницы, - с носилками, покрытыми несвежей простыней.
- Вот сейчас все и узнаем, - кивнул в сторону окна Ольшевский, - кажется, привезли «бесценный груз», идите, встречайте.
Акимова нехотя поднялась со стула, по пути к двери свернула к окну, бросила взгляд на возню возле машины. Санитарки вместе с бойцами пристраивали к фургону носилки. Акимова пожала плечами и решительным шагом вышла из кабинета. Она спустилась по лестнице, шагнула в коридор приемного отделения и почти столкнулась с высоким, широкоплечим сержантом в отутюженной полевой гимнастерке и начищенных хромовых сапогах.
- Где мне ваше начальство найти, уважаемый товарищ доктор? - спросил он, оглядывая стройную фигуру Акимовой.
- А вы кто?
- Сержант Павленко, контрразведка «Смерш». Вашему главврачу звонили по поводу одного больного.
- Из военного госпиталя?
- Так точно. Мы его привезли.
- К вам пошли санитарки с носилками.
- Санитарки - это хорошо, а носилки у нас свои, из госпиталя, он на них пока и лежит. Похоже, что мне не надо искать начальство, вы в курсе дела?
- Да, он будет наблюдаться в моей палате, - Акимова исподлобья бросила взгляд на сержанта, отметив, что офицерские погоны ему подошли бы больше.
- А вас как зовут, уважаемый доктор? - игриво улыбнулся Павленко.
- Врач Акимова.
- А по имени?
- Несите больного в третью палату, там все готово, - сухо пресекла попытки ухаживания Акимова.
- Есть, товарищ доктор, хотя мне надо бы взглянуть на место жительства нашего подопечного… Ну да ладно… - козырнул ей сержант и загремел сапогами в сторону крыльца.
Кравченко внесли в тесную, уставленную койками комнату, которую трудно было назвать больничной палатой. Левое крыло клиники ремонтировали, поэтому приходилось ютиться, используя каждый уголок. Застеленная серым суконным одеялом кровать стояла у стены, отгороженная от высокого, под потолок, окна еще одной койкой и отделенная от двери нешироким столиком, на котором по утрам раскладывали лекарства.
- Вот сюда, - командовала черноволосая санитарка, не без интереса поглядывая на крепких бойцов, маневрировавших носилками между прижавшихся друг к другу кроватей. - Да не опрокиньте больного, он пока еще ваш, за нами не числится…
- А он и после будет наш, мы его не бросим, он нам люб и дорог, - пошутил высокий сержант.
- Так это что, вы при нем останетесь? - поинтересовалась санитарка с тайной надеждой в голосе.
- Есть такой приказ, - улыбнулся сержант.
- И жить здесь будете?
- А как же? Приказано поставить нас на все виды довольствия, включая женскую ласку.
- Уж прямо-таки и ласку! Каши дадим, а остальное заслужить надо.
- Так заслужим! Вас как зовут? - сержант вытащил из-под Кравченко носилки и протянул чернявой санитарке для знакомства руку.
- Ее зовут санитарка Богданова, - раздался за спиной игривого сержанта голос Акимовой, - и попрошу вас, товарищи военные, в палату без халатов впредь не входить; это не казарма и не штаб, а медицинское учреждение. Халаты вам выдадут. Богданова, принесите два самых больших, какие у нас есть.
Санитарка недовольно повела плечами и вышла, стрельнув глазами в сторону Павленко. Доктор присела на кровать, пощупала пульс больного, заглянула в зрачки.
- Когда он потерял сознание? - тревожно спросила она сержанта.
- А мы думали, что он спит, - простодушно ответил боец, - да мы его такого из госпиталя забрали.
- И человека погрузили в машину в таком состоянии?! - почти крикнула Акимова.
- Да вы не волнуйтесь, доктор, это заключенный, он под следствием.
- Это не лишает его права на гуманное обращение. Где сопроводительные документы?
- Вот бумаги, которые приказано вам передать, - Павленко протянул тонкую картонную папку с написанной чернилами фамилией «Кравченко». - Смотрите, доктор, больной глаза открыл.
Кравченко тихо простонал и приподнял опухшие, синеватые веки. Взгляд его остановился на верхней планке дверного проема и замер.
- Вы слышите меня, больной? - вкрадчиво произнесла Акимова, взяв Кравченко за руку.
Больной кивнул, не отводя глаз от двери.
- Вы можете отвечать на мои вопросы?
Кравченко медленно повернул голову к стене и закрыл глаза.
- Хорошо, я осмотрю его позже, - Акимова встала, взяла с тумбочки папку «Кравченко» и стала пробираться к выходу. - А вы, пока не принесут халаты, побудьте в коридоре, - обернулась она в сторону Павленко и его напарника.
- Вот Овчинников посидит за дверью, а уж я покараулю здесь, доктор, вдруг больной чихнет или водички попросит - некому подать, все немощные вокруг, - произнес сержант с неизменной улыбкой, но в голосе его прозвучала непреклонность.
Акимова поняла, что настаивать бессмысленно, к тому же по коридору уже шлепали тапочки санитарки Богдановой, несущей два огромных халата. Доктор открыла кабинет заведующего отделением, служивший пристанищем дежурному персоналу, устроилась за столом, обмакнула перо в чернила и начала заполнять бланк.
«История болезни №24
Минская областная психиатрическая больница
Больной КРАВЧЕНКО Борис Михайлович, 1920 года рождения, заключенный. Поступил 2 марта 1946 года. Диагноз: реактивное состояние.
2 марта 1946 г. Поступил из госпиталя в тяжелом состоянии (доставлен в палату на носилках) с диагнозом: реактивное состояние на астенизированной почве. Больной вялый, на вопросы отвечает медленно, с трудом…»
- Ну-ка примерьте, все равно других нет, - чернявая санитарка положила на спинку стула два халата и присела на край кровати, по-хозяйски подвинув ноги небритого старика, внимательно наблюдавшего за происходящим.
Павленко и Овчинников натянули поверх гимнастерок халаты, оказавшиеся им на удивление впору, взглянули друг на друга и расхохотались.
- Ну, ты, сержант, прямо профессор! - подмигнул Овчинников и слегка толкнул в бок санитарку, - как тебе, Богданова?
- Хорош! - склонила на бок голову санитарка. - А вы где ночевать-то намерены?
- Устроит, наверное, ваш заведующий.
- Устроит, жди, тут больным не протолкнуться, а еще вы со своими пулеметами будете по коридорам шастать. Да и вам самим неудобство: не умыться, не побриться, не выспаться. Есть у меня уголок, - кокетливо произнесла Богданова, - могу пустить на первое время…
- Хоть побреемся-умоемся, - Овчинников вопросительно взглянул на старшего.
- А выспимся ли? - сержант с ухмылкой кивнул на Богданову.
- Ну, ты и озорник, сержант, - рассмеялась та, - прямо ни о чем другом вы, мужики, и не думаете…
- Только о том, как бы поспать, - закончил за нее Павленко, - за войну-то недоспали…
- А ты на войне-то был? Тебе и лет, наверное, не больше двадцати, - пропела Богданова.
- Двадцать два, красавица, - в тон ей ответил Павленко, - а на фронте с 42-го.
- В пехоте иль в танкистах? - донимала санитарка.
- Мы по особой части, смотрели, чтоб чужие в наш огород не забредали. Ну, ладно, Овчинников, ты пока подежурь возле больного, а я пойду жилье обустраивать.
- Только у меня двоим тесновато будет, - предупредила Богданова.
- А мы по очереди: один здесь приболевшего караулит, а другой тебя стережет, потом меняемся.
- Ну, пошли, пока обед носить не начали, - засобиралась Богданова, подталкивая сержанта к двери, - а то через полчаса и не отлучиться.
Они выкарабкались из тесной палаты. Овчинников еще раз посмотрел на уткнувшегося в стену Кравченко, поставил стул между дверью и лекарственным столиком, уселся на него верхом, повесив автомат на спинку, и задремал.
Через день Акимова записала в истории болезни: «Больной значительно бодрее. На вопросы отвечает. Опрятен. Кушает. Пульс полнее. В 4 часа пришел в сознание, удивился, что он находится в психиатрической больнице. Раздражителен. Требует усиленного питания. Резок. Угрюмый».
10 марта появилась новая запись: «В состоянии больного ухудшения. Вялый. Лежит, укрывшись с головой, отвечает неохотно. Жевательные движения».
Акимова отложила ручку. «Жевательные движения… Первоначально их не было… Обычно проявления гиперкинеза, если они присущи больному, в его поведении постоянны. Но у Кравченко я их не замечала… Это татарин, его сосед по койке, Сафиулин, тот все время жует. А теперь и Кравченко? Перенял симптом? Это что-то новенькое… Значит, Кравченко исподволь наблюдает за окружающими и формирует свое поведение сообразно месту пребывания? Но человек с органическими или функциональными расстройствами нервной системы не способен на такое. Это присуще, как правило, здоровым людям. Артистам. Хитрецам. Аферистам. Он не болен! Он симулянт».
