Великие тоже любят себя обманывать. Ему кажется, что смени он тему, измени замысел, – и все пойдет, как в счастливые дни сотворения «Гибели Помпеи»… Поманил крупный и прекрасный заказ – роспись круглого плафона Исаакиевского собора. На поясе главного купола и на плафоне надлежало изобразить фигуры двенадцати апостолов. Фантазия Великого Карла бьет через край. Он придумывает образ преподобного Исакия Далматского, которому посвящен собор, слить с образом Петра I, чей день рождения приходится на день поминовения святого; в свою очередь всем знакомые черты Петра I он придает иконографически малоизвестному Александру Невскому, ибо находит общие черты в характерах обоих. Государь Николай Павлович брюзгливо критикует эскизы Брюллова, но не спорит. Махнув рукой на несговорчивого Карла: «Пусть пишет, как пишется». Все бы хорошо, – ясен замысел, есть мастерство, есть желание. И гонорар хороший – 450 тыс. рублей. Не будет нужды писать заказные портреты надменных и глупых сановников.
Анне судьба… В храме прохладно, а под куполом и ветрено. Простыл. Сразила простуда жестокая; ревматизм, покусав суставы, ужалил в сердце.
С высочайшего соизволения профессор Карл Брюллов уволен в отпуск за границу для излечения болезни. Тоже примета эпохи: болели на родине, лечиться ездили за границу. Отъезд назначен на 27 апреля 1849 г. Конечная цель – остров Мадейра.
Едва оправившись от болезни, Брюллов и тут начинает работать. Он создает одну из лучших своих акварелей, на которой изображает президента российской Академии художеств герцога Лейхтенбергского. В свите герцога, приехавшего на остров, – люди не менее значительные, – князь Багратион, адъютант герцога, сам королевской крови, и княгиня Багратион. Написал Карл и себя – его несут на носилках два островитянина.
По странному стечению обстоятельств, 33-летний герцог, муж великой княжны Марии Николаевны, потомок пасынка Наполеона Евгения Богарне, человек красивый и образованный, удачливый и приветливый, был обречен… Жить ему оставалось всего три года. Своего любимого живописца он не переживет.
И герцогу, и его портретисту суждена была короткая жизнь после этой встречи. А вот созданному (на исходе сил и в расцвете таланта) групповому портрету под названием «Прогулка» – жизнь долгая и счастливая. Пересланная в Петербург, картина стала сенсацией, она рецензируется многими газетами и журналами, расточающими восхищение перед талантом Великого Карла, не сломленного болезнью.
Жив талант, жив и его обладатель. Он едет в Рим и – вновь шедевр – пишет портрет своего старого знакомого Микельанджело Ланчи, крупного археолога и востоковеда. Ланчи – восьмой десяток. Брюлло много моложе. Но в портрете старца его волнует то, что есть в Ланчи и уже, увы, нет в нем самом, Великом Карле, – внутреняя неиссякаемая энергия, делающая старика молодым. Контрастом к горящему жизнью и энергией лицу ученого он пишет красным халат, в который одевает портретируемого. Красный цвет придаёт ощущение тревоги и близящегося конца. Ланчи немного похож на портрет Данте, каким его изобразил Рафаэль на одной из ватиканских фресок. Это наблюдение Владимира Порудоминского.
Скорее всего, не случайное совпадение. Попытка понять связь сегодняшнего и вечного. Недаром незадолго до смерти он пишет, точно набрасывает эскиз будущей картины – «Всеразрушающее время». Могучий старец с косой в руке сталкивает в реку забвения тех, кому сотни лет поклонялось человечество. Там Гомер и Данте, Эзоп и Тассо, Магомет и Лютер, Коперник и Ньютон, Александр Македонский и Наполеон. Справа внизу темным пятном Карл Великий наметил место для себя. Он и здесь решил оставить свой автопортрет.
К счастью для него и для нас, Великий Карл ошибся. Забвение ему не грозит…
«Душа живая, русская и религиозная…» Иван Николаевич Крамской
Так характеризовал этого художника обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев. По рекомендации Победоносцева, которого называли злым гением Российской империи конца XIX в., этому художнику высочайше благоугодно было доверить заказ на изготовление образов-кар-тин для русской посольской церкви в Копенгагене.
О ком речь? – удивится в недоумении читатель. – Об одном из крупнейших художников и теоретиков второй половины XIX в., идеологе и вдохновителе передвижничества – Иване Николаевиче Крамском…
Как же плохо мы знаем наше искусство! Поистине, говоря словами классика, «мы ленивы и нелюбопытны». Ссылка на то, что так учили, не проходит. Самим нужно ходить в Третьяковку, всматриваться в картины, читать письма и дневники художников, пытаясь постичь их муки и радости.
С радостями в жизни одного из крупнейших художников-реалистов столетия было небогато. А вот мук хватало. Были и муки бедности, и тревоги непонимания, и комплекс неполноценности от своей провинциальности и неучености. Уездное училище. По собственному его признанию, в нем комом в горле застревала «лакейская паника перед каждым студентом университета». Страшно и унизительно было казаться неучем и невеждой на фоне человека университетски образованного. Да и в живописи поначалу робел, – успехи были не выше, чем у остальных. Все наши проблемы из детства, особенно у людей творческих, артистических.
Родился И. Н. Крамской в Острогожске – маленьком уездном городишке Воронежской губернии. Места там казачьи. И пригородная слобода, в которой он увидел свет, называлась по-казачьи – Новая Сотня. Река Тихая Сосна катится к Дону, в Войско Донское… Был здесь вольный казачий город, стало уездное захолустье.
Происхождение у потомка казаков вольнолюбивых не боевое – внук и сын писаря, с детства и Ваню Крамского заставляли упражняться в каллиграфии – верный кусок хлеба. А он о живописи мечтает. В церковь ходит часто не только чтобы просить у Господа благословения на труд художнический, но и чтобы любоваться росписями – их делал изограф Величковский, учившийся в самом Риме… Господь помог, – отдали Ваню Крамского не в ученики писаря, а в ученики иконописца. Да тот не столько учит, сколько воду для огорода заставляет таскать. Мальчик сам пытается писать. И сразу большую по сюжету картину – «Смерть Ивана Сусанина». Вещь совсем ученическая, если бы и сохранилась, гордиться не пришлось бы.
Память штука непрочная, а все ж кто лучше самого художника объяснит причудливые штрихи его биографии?
«Я поступил в Академию в 1857 году… До вступления в Академию я начитался разных книжек по художеству: биографий великих художников, разных легендарных сказаний об их подвигах и тому подобное, и вступил в Академию как в некий храм, полагая найти в ее стенах тех же самых вдохновенных учителей и великих живописцев, о которых я начитался… <…> Одно за другим стали разлетаться создания моей собственной фантазии об Академии и прокрадываться охлаждение к мертвому и педантичному механизму в преподавании».
Мифологические сюжеты, строгие классические схемы, – все это душит, сдерживает фантазию. А за стенами Академии – «живая жизнь».
Ученики копируют слепки, пишут с натуры. А что профессора? Чем живет Академия художеств середины века?
Сохранились отчеты Академии с указанием, чем занимались профессора и академики:
– Восемь поясных портретов Его Величества для Министерства юстиции.
– Восемнадцать портретов с жеребцов и кобыл Хреновского государственного завода и Чесменского рассадника.
– Для Его Величества портрет с натуры двух сен-бернарских собак.
– Для графа Кушелева-Безбородко портрет Государя-императора верхом и голову лошади в натуральную величину.
– Для княгини Воронцовой этюд девушки, желающей купаться и пробующей ногой свежесть воды…
А в теории, по словам И. Крамского, сплошная «антика и схоластика».
Душно, братцы…
Кумирами студенческой молодежи становятся Герцен и Белинский. В год, когда Крамской поступил в Академию, вышел первый номер «Колокола». Это сейчас мы посмеиваемся, вспоминая заученную в школьные годы фразу: «Декабристы разбудили Герцена, Герцен развернул революционную пропаганду». В наше время трудно понять революционный энтузиазм молодежи середины XIX в. Перемены в «Современнике». Направленность его определяют Чернышевский и Добролюбов. Похоже, продвигается крестьянская реформа.
1857 г. – до отмены крепостного права в России всего ничего. Художник Крамской рисует портрет рано умершего Д. Писарева. Портрет гравируют, – он распространяется по стране. Под портретом слова Д. Писарева: «Иллюзии гибнут, факты остаются».
Причудливая связь времен: в 50-е гг. в Петербурге рождается известность художника, которому суждено стать одним из вдохновителей и теоретиков нового реалистического искусства, идеологов передвижничества, а в Италии в это время умирает один из самых великих живописцев России первой половины столетия – «Великий Карл», Карл Брюллов.
Через пять месяцев после К. Брюллова умирает другой яркий, хотя и не похожий на К. Брюллова, но адекватно отразивший русскую жизнь середины века мастер – Павел Федотов. Меняются кумиры, меняются эпохи. Мастеру Брюллову казалось, что его «обогнал» П. Федотов, а уж после П. Федотова – новое поколение русских художников ищет признания…
