рецензирование уйдет примерно месяц времени.
— Месяц?.. Почему так долго?
— Бывает, рецензенты и дольше держат.
Делать было нечего. В чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Неожиданно позвонил Павел Алексеевич Буланов и дал гостиничный номер телефона приехавшего в Москву писателя, члена редколлегии одного из краевых литературных журналов, недавно созданного на юге страны.
— Он услышал о вашем романе и очень им заинтересовался.
— Но у меня ведь материал не южный?..
— Ничего, дайте им экземпляр, пусть прочтут. Что вы теряете? У них в редакционном портфеле не хватает объемистой вещи. Кто знает, авось примут вашу и напечатают. Заодно, может быть, и мне экземплярчик завезете? Я долго не задержу.
Константин так и сделал: созвонившись с приезжим, свез ему экземпляр, другой Буланову. «Ни в один из московских журналов обратиться мне все-таки не посоветовал», — размышлял он, возвращаясь домой.
Месяц ожидания издательских рецензий казался Пересветову годом, тем более что он удлинился еще почти на целый месяц. Хуже всего, что, перечитывая страницы машинного текста, Константин начал обнаруживать мелкие изъяны, которые почему-то выпадали из поля зрения в рукописных тетрадях. Теперь это волновало вдвойне: в издательстве каждое лыко могут поставить в строку. Зачем он поторопился? Надо было дать рукописи вылежаться, внимательно вчитаться в каждую фразу. Поймут ли, что огрехи эти пустяковые, что не в них суть? Вдруг огулом забракуют?..
В краевом журнале рукопись отклонили. Член редколлегии писал Пересветову, что отстаивал ее, но редактор и другие нашли роман для журнала «недостаточно боевитым». Какой еще особой, дополнительной боевитости они хотели от исторического романа, посвященного революционному движению, событиям Октября, автор не понимал. Павел Алексеевич, которому он позвонил, сказал:
— А!.. Не принимайте близко к сердцу. Подвернулась им, должно быть, другая вещь, может быть, на современную тему. Рукопись они вам вернули в целости? Ну и отлично.
Буланов к тому времени с рукописью ознакомился; читал, по его словам, с интересом: «Доработки кое-какие нужны, но это в редакции вам скажут».
Вот и рецензент тогда, по телефону, заметил, что над рукописью надо еще поработать. Общеисторические справки по его совету Константин еще перед сдачей рукописи в издательство выбросил. Что же еще подрабатывать? Уверенность сменялась сомнениями, точно в груди у него кто-то неуправляемый раскачивался на качелях.
В отсутствие Пересветова звонила по телефону женщина, спрашивала его по имени, отчеству и фамилии.
— По фамилии? — переспросил он дочь. — Не из редакции ли?
— Обещала вечером перезвонить.
— В нерабочее время? Значит, не из редакции.
— Незнакомый голос. Мелодичный такой, меццо-сопрано.
— Кто бы это мог быть?
Вечером действительно его позвали к телефону.
— Слушаю, — сказал он, беря трубку.
— Здравствуйте, Константин Андреевич!
Голос знакомый, но чей же?..
— Здравствуйте, кто это говорит?
— Ирина Павловна.
— Ирина Павловна?.. — неуверенно переспросил он.
В трубке тихо рассмеялись.
— Аришу помните? Вы встречали меня у Елены Владимировны Уманской, перед ее кончиной.
— Ирина Павловна! — воскликнул Константин с неожиданным для него самого приливом теплого чувства. — Боже мой!.. Вы не представляете себе, как много вы мне напомнили!
— Нет, отчего же, я понимаю, Лена мне про вас рассказывала. Она к вам очень хорошо относилась.
— Ирина Павловна, мы должны увидеться! Где вы сейчас находитесь?
— Я звоню из своей квартиры, в Замоскворечье. Может быть, вы запишете мой телефон?
— Я мог бы хоть сейчас к вам приехать.
Трубка немного помолчала.
— Сейчас, пожалуй, поздно. А давайте завтра… Нет, завтра я обещала съездить к маме за город. Позвоните мне после выходного или когда вам будет удобно.
— А вы как мой телефон узнали?
— От Лены. Он у вас не изменился, записан у меня с тех пор. Я вам звонила, мне сказали, что вас нет в Москве. Теперь подумала, что вы могли вернуться.
— Спасибо вам! Спасибо за память!..
На следующий день позвонили наконец из издательства. Старший редактор художественной прозы Елена Сергеевна просила его приехать ознакомиться с поступившими рецензиями. Он тотчас явился.
— Одна у нас давно лежит, — Елена Сергеевна назвала фамилию рецензента, известного писателя, прозаика. — Я не вызывала вас, пока не поступит вторая. Теперь она пришла.
Фамилия второго рецензента, критика, попадалась Пересветову на страницах «Литературной газеты».
— Садитесь, пожалуйста, за стол и прочтите их обе. Я отлучусь ненадолго в корректорскую.
Немолодая, хотя значительно моложе Пересветова, с гладко зачесанными, слегка седеющими на висках волосами, Елена Сергеевна производила впечатление человека спокойного и деловитого.
Писатель отзывался о романе с большой похвалой, предлагал издать его к 40-летию Советской власти, хотя и делал ряд замечаний. Самое крупное относилось к первой части: рецензент рекомендовал автору начать не с детства Сережи, а прямо с последних классов реального училища, чтобы сразу ввести читателя в основной сюжет. Глава о детстве отвлекает в сторону, ее лучше заменить несколькими страничками в порядке возвращения к прошлому главного лица. Константин сокрушенно покачивал головой: выбрасывать десятки страниц, далеко не худших?.. «Ну, подумаю потом», — решил он.
Вторую рецензию читал бегло, под впечатлением от первой; замечания критика казались мелочными, хотелось добраться поскорей до основных выводов. «Действие романа движется не событиями, которые определяли бы судьбы героев, — прочитал он. — Авторский произвол — вот единственная причина и движущий механизм смены эпизодов… — Ого! Константин взъерошил волосы пятерней. — Весьма несовершенны приемы, какими сделаны у К. Пересветова человеческие характеры. — О каких приемах идет речь, в чем их несовершенство? …Да и не делал я характеры, брал с живых людей… В чем именно авторский произвол? Ни одного примера. — Даже центральные фигуры действующих лиц не выглядят живыми людьми…» «Неестественно звучит речь героев»…
«Ну раздраконил!» — шептал Пересветов, расстегивая воротник рубашки. Два-три замечания о языковых погрешностях сильно его ужалили, эти огрехи он успел заметить сам и исправил их в рабочем экземпляре. Основное в рецензии не убеждало, но ошарашивало. Лихорадочно перебрав заново листы первого отзыва, Константин отыскал в нем строки:
«Нет никакого сомнения в том, что в советскую литературу пришел новый талантливый писатель — К. А. Пересветов. Созданный им образ юноши большевика Сережи Обозерского привлечет к себе симпатии советской молодежи. Он придется ей по сердцу своей ненавистью к старому миру, своей нравственной чистотой, широтой кругозора, страстностью, с какой отдается служению революции…»
— Кому же из них я должен верить? — обратился он к вернувшейся в кабинет Елене Сергеевне.
Она с улыбкой развела руками.
— Обычное расхождение рецензентов во мнениях. У каждого свое восприятие художественного произведения, особенно среди писателей и критиков.
— Расхождение расхождению рознь! Нельзя же так голословно дискредитировать рукопись: приемы не годятся, люди неживые, речи неестественны, — и ни одного конкретного примера и доказательства. Какие приемы? В чем неестественность? Допустим, что рецензент
