то вдруг ему казалось, что это непрофессионально, и он начинал искать аккомпаниатора. Он трижды менял аранжировку, то убыстряя песню, то превращая её в лирическую протяжную балладу. Экспериментировал с причёской и костюмом, бросаясь то в одну крайность — недавно пошитая на заказ тройка с бабочкой, то в другую — просто брюки и олимпийка, стильно, модно, молодёжно! Подсознательно он понимал, что не только готовится к конкурсу, но и формирует свой будущий образ на эстраде. Если, конечно, выиграет и образ ему вообще понадобится.
Представление о собственном будущем Лёня имел самое смутное. Большинство его однокурсников рассосались по театрам, многие иногородние, не сумевшие зацепиться в Москве, получили распределение в родные города. Благодаря сделанной отцом московской прописке Лёню никуда не отправили. Однако, предоставленный сам себе, уверенно он себя всё равно не чувствовал.
Отцу он давно не отчитывался о своих действиях, а вот с бабушкой пришлось объясняться. Они регулярно созванивались, и Серафима Ивановна с пристрастием его пытала: чем занимается, каких успехов добился, что хочет делать дальше. Она настаивала, чтобы Лёня пробовался в театр, да и что там пробоваться, в Театр оперетты его взяли бы без всяких проб, половина преподавателей на их курсе была оттуда, и все прекрасно знали таланты Волка. Однако Лёня не видел себя в оперетте.
— Мне некого там играть, понимаешь? — объяснял он бабушке по телефону. — Баритон в оперетте — либо злодей, либо отец семейства, ни то ни другое амплуа мне по внешности не подходят. Да и не хочу я! Мне неинтересно.
— А чего ты хочешь? — кипятилась Серафима Ивановна. — Лоботрясничать? В консерваторию ты не захотел, выучился на клоуна, вот теперь в цирке работай!
Лёня вздыхал и ещё больше убеждался, что надо искать себя на эстраде. Перед глазами был пример Отса, но тот получил массовое признание во многом благодаря кино, а с кино у Лёни совсем не складывалось, никто не рвался приглашать на съёмки молодого артиста, хотя его данные хранились в картотеке «Мосфильма», Лёня много раз ходил на пробы, дважды снялся в какой-то массовке, но на том всё и заглохло. И опять же он не хотел играть. Он хотел петь.
А Оксана хотела танцевать. Вместе с Геной, второй половиной дуэта «Искра», они репетировали испанский танец для конкурса. Так как репетировать было особо негде, под эти цели сгодилась и их единственная комната в Марьиной роще. Пока Оксана с Геной отрабатывали движения, действуя на нервы соседям снизу, Лёня сидел на кухне над нотами или сбега́л к Борьке в общежитие. Постоянное присутствие чужого человека в доме Лёню сильно раздражало. Он не ревновал, нет, по крайней мере, это не было мужской ревностью. Он знал, что Оксана патологически брезглива, даже в танцах не допускает лишних прикосновений партнёра, что уж говорить о большем. Но Лёне не нравилось, что всё внимание Оксаны сосредоточено на предстоящем конкурсе, на каких-то элементах номера, которые ещё предстоит отработать, на деталях костюма. У них вроде бы и совпадали интересы, и в то же время каждый был увлечён собой. Две творческие единицы под одной крышей, а в холодильнике вечно пусто, и в ванной комнате может три дня стоять таз с замоченным бельём.
Третий раз об него споткнувшись, Лёня в конце концов вывалил содержимое в ванну, кое-как прополоскал вещи под краном, развесил на верёвке, пересекавшей комнату по диагонали, и тут только обнаружил, что его джинсы (единственные джинсы, купленные за сумасшедшие деньги у знакомого фарцовщика), покрыты ржавчиной! Металлическая заклёпка на кармане от многодневного замачивания дала ржавчину, которая распространилась по ткани вокруг, в одном месте даже проела её, и там теперь красовалась небольшая дырочка. Лёня как следует выжал испорченные штаны и вышел с ними в комнату.
— Посмотри!
Он протянул джинсы жене, отдыхавшей в кресле. Оксана только что выпроводила Гену и теперь приходила в себя после многочасовой репетиции.
— Отстирал? Молодец, а у меня всё руки не доходят, — устало прокомментировала Оксана. — Ещё бы постельное простирнуть…
Лёня вскипел.
— Отстирал! Посмотри, что с джинсами! Ржавчина, а тут вот вообще дырка! Если тебе некогда стирать, то хотя бы не замачивай! Испортила же штаны!
Оксана мельком взглянула на джинсы, пожала плечами:
— Я не прачка, а такая же артистка, как и ты. Ты три дня этот таз тоже не замечал. Подумаешь, дырка, можно заплатку сделать.
— Заплатку? Я буду ходить в штопаных штанах?
— Ну я же хожу в перешитых платьях! Потому что ты, заметь, сидишь без работы!
— Ты тоже! — возмутился Лёня. — Пляшешь тут целыми днями со своим Геной.
— Я пляшу, а что делаешь ты? Ты мужик или как? Кто должен обеспечивать семью? Тебя устраивает, что в холодильнике два яйца и сырок «Дружба»? И ещё спасибо, что сам холодильник нам подарили!
Сырок «Дружба» Лёньку не устраивал, но что делать, он не представлял.
— Хоть бы крутился как-нибудь, а то сидишь на жопе ровно! — продолжала Оксана, как всегда, в минуты гнева, не стесняясь в выражениях. — Посмотри, все твои однокурсники пристроены по театрам. Петька Ровнов вон вообще в Ташкент уехал, знаешь, какие там деньги зарабатывает?
— Хочешь в Ташкент? — вспылил Лёня. — Будешь там замотанная в тряпку по самые брови среди чабанов ходить?
— Лёня, я не знаю! — Оксана вскочила со своего кресла и заметалась по комнате, картинно, по Станиславскому, заламывая руки. — Ну хорошо, сейчас конкурс, а дальше что? Что мы будем делать дальше? На что ты надеешься? Что тебя заметят, куда-нибудь пригласят?
— Именно, — согласился Лёня. — Это же стандартная схема. Надо показаться, заявить о себе.
— Да так можно годами ждать у моря погоды! Нужно ходить, предлагать себя, пробоваться!
— Ну вот и ходи, — огрызнулся Лёня. — Тебе-то кто мешает?
— Мешает, — вдруг совершенно спокойно ответила Оксана. — Кое-кто. Вернее, через некоторое время начнёт мешать. Нас с Геной зовут в ансамбль Катаринского. У него же там дивертисмент в концертах, они не только поют, ещё выпускают то юмористов, то танцовщиков. И ты сам понимаешь, какого уровня это коллектив. Но если туда идти, то идти надолго. А я боюсь, что через пару месяцев мне придётся прекратить танцы.
— Что? — Лёня остановился и поднял на неё глаза. — Ты что, опять…
— Кажется, да. Я ещё не совсем уверена, на днях собираюсь в консультацию. Но по всем признакам выходит, что да, я беременна. И больше я рисковать не хочу.
Лёнька сел на подоконник, нервно побарабанил по нему пальцами, выстукивая «Полонез Огинского» по давней, со школьных лет, привычке. Он понимал, какой реакции от него сейчас ждёт Оксана, ему положено радоваться,
