показать разный репертуар.
— Голос неплохой, — протянул один из членов «приёмной комиссии», собранной из редакторов. — А образование-то у вас какое? ГИТИС?
Все Лёнины документы, включая диплом, были у них на столе. Лёня кивнул.
— Да, ГИТИС, музкомедия.
— Даже не знаю. Понимаете, молодой человек, нам нужна классика. Романсы Чайковского, Вольфа, Рахманинова. Не оперетки какие-нибудь, серьёзная музыка.
— Могу и Чайковского, — обидевшись за «оперетки», заявил Лёня и с ходу спел «Благословляю вас, леса».
Члены комиссии заулыбались.
— Вот это совсем другое дело. Вы нам подходите. Идите в отдел кадров и оформляйтесь. Первый эфир завтра, в восемь утра.
Так началась Лёнина карьера на Гостелерадио. Он даже не сразу осознал, на что подписался, слова «первый эфир» кружили голову. Завтра он будет петь, и его услышит вся страна! Ну, ладно, не вся страна, а только те, кто с утра включает радиоприёмник. Но всё же, всё же!
— Оксанка, завтра в восемь слушай меня по радио! — радостно заявил он с порога, заходя домой. — Буду петь «Сон» на музыку Грига! Шикарная вещь!
— Ты с ума сошёл? — Оксана сама вернулась с репетиции у Катаринского за пять минут до него и теперь стояла на заваленной грязной посудой кухне, раздумывая, что по-быстренькому приготовить на ужин. — В восемь утра я буду трястись в автобусе до метро, чтобы не опоздать к девяти в ансамбль. А ты как собрался к восьми попасть в Дом радиовещания? Тебе же придётся встать в пять утра! А распеваться когда?
Лёнька поумерил восторги. Она ведь права, в пять-шесть утра распеваться бесполезно, голос ещё спит. Да и вряд ли он проснётся к восьми.
— И вообще, кому в восемь утра нужны романсы Грига по радио? — продолжила Оксана. — Что за глупость?
Поужинав яичницей с колбасой прямо со сковородки, Лёня сел за инструмент разучивать романс и, хотя всегда легко входил в материал, провозился весь вечер. Ему хотелось завтра оказаться на высоте, — всё-таки его дебют в профессиональном качестве. Когда легли спать и Оксана прижалась к нему в поисках ласки, Лёня вдруг впервые за всё время их семейной жизни, отодвинулся на другой край кровати.
— Ты что? Перед важным выступлением нельзя, — серьёзно заявил он. — Тембра завтра не будет.
— Да у тебя и так его не будет, — фыркнула Оксана. — В такую-то рань! И когда тебе пение мешало?
Откровенно говоря, никогда. Но сейчас он был слишком взволнован предстоящим эфиром и просто не мог думать ни о чём другом. Разочарованная Оксана повернулась на другой бок и вскоре заснула, а Лёня ещё долго ворочался, ходил на кухню пить, прокручивал в голове завтрашнее выступление. В итоге поспал всего пару часов и в пять утра по истошному звонку будильника поднялся абсолютно разбитым. Голос, конечно, не звучал, и он минут сорок насиловал себя в ванной комнате, распеваясь, заставляя его проснуться. Естественно, разбудил Оксанку, но она безропотно пошла на кухню и даже приготовила ему бутерброды, которыми Лёня давился — есть в такую рань тоже не хотелось. Потом была долгая, изнурительная дорога в центр Москвы на улицу Качалова в Дом радиовещания, и он уже даже не волновался — в битком набитом автобусе и душном вагоне метро думал только о том, чтобы побыстрее добраться. И вот он наконец в студии, мокрый, взмыленный, как будто не принимал с утра душ, не выспавшийся, не испытывающий никаких романтических чувств, о которых ему предстояло петь.
— У микрофона солист Гостелерадио Леонид Волк, — торжественно объявила дикторша. — Романс Эдварда Грига «Сон».
Перед Лёней зажглась красная лампочка, сигнализируя, что микрофон подключён, и сейчас его голос транслируется на все радиоточки Союза. И он запел, честно стараясь сосредоточиться на страданиях героя романса, вытягивая все ноты «по школе», уверенно опирая голос на диафрагму. Вроде бы получалось неплохо. Но вот романс отзвучал, Лёня отошёл от микрофона.
— Спасибо, — сухо поблагодарил его редактор. — Следующий эфир послезавтра, в девять. Возьмите клавир.
И всё! Никаких аплодисментов, да и откуда бы им тут взяться, никаких восторгов, никакой обратной реакции. И до послезавтра он совершенно свободен и может ехать обратно домой. Ещё два часа трястись в общественном транспорте. Итого четыре часа дороги ради вот этих трёх минут эфира? Лёня был озадачен и расстроен. А потом ещё и выяснилось, что никто из близких не слышал его выступления: Оксана в это время ехала на работу, Борька уже возился с больными и даже бабушка пропустила трансляцию, просто забыла, закрутилась в утренних делах.
Но за первым выступлением последовало второе, третье, и Лёнька начал втягиваться. Он постепенно привыкал к утреннему пению и к ранним подъёмам, приноровился брать в метро книжку и даже в автобусе умудрялся читать, чтобы скоротать время. Привык он и выступать без обратной реакции, без восторгов и аплодисментов публики, каждый раз исполняя новые вещи, которые разучивал с вечера. Вскоре его перевели из стажёров в официальные солисты, нагрузка резко увеличилась, теперь на радио приходилось ездить по пять раз в неделю и в основном по утрам. Лёня недоумевал, почему обязательно нужно выходить в живой эфир? Почему нельзя записать на плёнку его пение и крутить, сколько влезет? Но нет, солист обязан был петь именно вживую. Допускалось записать в архив Гостелерадио песню в счёт имеющейся нагрузки, но песня должна была быть обязательно новой. Несколько раз в коридорах Дома радио Лёню останавливали какие-то непонятные субъекты, представлявшиеся авторами и предлагавшие ему свои песни. По неопытности Лёня радовался, охотно соглашался, и дело было не только в зачёте нагрузки — хорошую песню редактора пустят в эфир, а если она понравится слушателям, тебя пригласят в «Песню года», в какой-нибудь «Голубой огонёк», отправят на фестиваль… Но каждая запись песни заканчивалась разочарованием: хватало одного взгляда на партитуру и текст, чтобы понять: ему несут то, от чего уже отказались популярные певцы. Либо музыка из серии «два аккорда», либо текст — идеологически правильный бред про нашу любимую партию. Лёня, конечно, это записывал, чтобы не обижать автора и скостить себе нагрузку по живым эфирам, но понимал, что никакого проку от записи не будет.
— Нужно пробиваться, — твердила ему Оксана. — Подходи сам к авторам, проси песню! Иди к Кострову, иди к Фридману! Ты ждёшь, пока они тебя сами заметят и на блюдечке принесут тебе шлягер? Да у них куча своих исполнителей, и ты должен доказать, что ты лучше! Будь настырнее!
Но Лёня не умел быть настырным и пробивным, пробивным всегда был Борька, и его уверенности хватало на двоих. Но чем мог помочь Боря сейчас, в
