— Думаешь, ту штуковину это хоть как-то колышет? — отвечает он со смехом, показывая большим пальцем в коридор, громко хлюпая носом.
— Он был бы рад узнать, что ты уходишь оттуда, назовем это так, в «академический отпуск», — говорю я.
Рассматриваю другие варианты, тактики пожестче.
— Знаешь, его всегда расстраивало, что ты прошляпил все футбольные стипендии, — говорю я.
Он сурово смотрит на меня, не прошибешь.
— Так.
— Что ты будешь делать? — спрашиваю я.
— Не знаю, — говорит он.
— Куда поедешь?
— Не знаю.
— Куда?
— Не знаю. В Юту! — орет он. — Я поеду в Юту! В Юту или в Европу. — Он поднимается, отталкиваясь от стола. — Я больше не буду отвечать ни на один из твоих дурацких вопросов.
— Сядь, Шон, — говорю я.
— Меня тошнит от тебя, — говорит он.
— Это ничего не меняет, — говорю. — Теперь сядь на место.
Он не обращает на меня внимания и идет по коридору мимо палаты отца, мимо остальных палат.
— Я возьму лимузин, поеду к отцу домой, — говорит он, ударяя по кнопке лифта.
Вдруг раздается сигнал, и двери открываются. Он заходит, не оглядываясь.
Я подбираю палочку для коктейлей, которую он гнул. Выхожу из столовой и иду по коридору мимо помощников, которые даже не удосуживаются поднять на меня глаза. Звоню Эвелин с телефонного аппарата в коридоре. Она просит перезвонить позднее, напоминает, что сейчас уже ночь. Она вешает трубку, а я стою с трубкой, боясь ее повесить. Вот теперь те двое, что сидят возле двери, заинтересовались, теперь они наблюдают.
Пол
В «Карусели» я разговорился с городским, который для городского, на самом деле, весьма симпатичный. Он работает в грузоперевозках «Холмс» и думает, что Фассбиндер это французское пиво. Иными словами — идеал. Но Виктор Джонсон, который мне никогда особо не нравился и тут вдруг вернулся, в той же алкоголической кондиции, в какой и уехал, продолжает докучать мне вопросами типа «А где же все?», и мне приходится без конца его отшивать. В итоге он удаляется к игровым автоматам вместе с этим поэтом-разоблачителем, который до того, как обрил башку, был очень даже ничего, и строит мне рожи. Я спрашиваю городского, чем он собирается заниматься, когда уйдет из «Холмса» («Проблемы с работой», — сообщает он по секрету).
— Поеду в Эл-Эй, — говорит он.
— Правда?
Я даю ему прикурить и заказываю еще один «Морской бриз» (двойной, беззвучно артикулирую я бармену). Беру городскому еще один стопак «Джека Дэниелса» и пива «Роллинг рок». Еще он называет меня «сэром», как в «спасибо, сэр».
Лиззи, страшила с театрального, подходит, как раз когда я говорю городскому, как великолепен Эл-Эй (не был ни разу), и произносит:
— Привет, Пол.
— Привет, Элизабет, — говорю я, по ходу отмечая, как тупой городской оглядывает Лиз, и, когда он поворачивается обратно к своей выпивке, испытываю облегчение.
Лиз долгое время пыталась затащить меня в кровать. Если это и произойдет, то не сегодня вечером. Она ставила в этом семестре пьесу Шепарда и, в общем, не такая уж и уродина; на самом деле даже довольно симпатичная для «пидорской подстилки», но все же спасибо, не надо. Кроме того, я взял за правило никогда не спать ни с кем с театрального.
— Хочешь познакомиться с моим приятелем Джеральдом? — спрашивает она.
— Это еще что значит? — говорю я.
— У нас есть экстази, — говорит она.
— Это должно меня подманить? — Я гляжу на городского, а затем говорю Лиз: — Позже.
— О’кей, — пищит она и уходит.
Я гляжу на городского, на выражение его лица — оно отсутствует, — на засаленную футболку, драные джинсы, длинные нечесаные волосы, сильное крепкое тело и римский нос — не понятно. Затем отворачиваюсь, надеваю темные очки, изучаю помещение; поздний час, и на улице идет снег, и больше никого не закадрить. Опять смотрю на городского, и он, кажется, пожимает плечами. Почудилось, что ли, — или я и вправду заставил его пожать плечами? Или, может, любой пьяный жест я интерпретировал именно так, как хотел? Если чувак в футболке «Огайо», это совсем не значит, что он из штата Огайо.
И все же я принимаю решение отправиться домой с городским. Я извиняюсь и сначала иду в туалет. Кто-то написал: «Pink Floyd — круто» на стене, и я пишу под этим: «Да ладно, уж повзрослеть пора». Когда выхожу, в очереди стоят Лиззи и Джеральд, актер, которого я видел до этого пару раз. В позапрошлом семестре мы были вместе в пьесе Стриндберга. Джеральд выглядит о’кей: белокурые курчавые волосы, слегка костлявый, отличный костюмчик.
— Я вижу, у тебя там роскошный городской, — говорит Джеральд. — С нами не хочешь поделиться?
— Джеральд, — говорю я, оглядывая его; он, затаив дыхание, ждет. — Нет.
— Ты его знаешь? — спрашивает он.
— Да ну, я не знаю, — мямлю я, вытягивая шею — убедиться, что городской все еще там, где я его оставил. — А ты?
— Нет, — говорит Джеральд, — хотя я знаю его девушку. — И теперь улыбается он.
Наступает длительное молчание. Кто-то вклинивается между нами и закрывает дверь в туалет. Новая песня из джукбокса. Шумит бачок. Я пялюсь на Джеральда, а затем снова на городского. Облокачиваюсь о стену и бормочу: «Дерьмо». Девушка из местных уже заняла мой табурет у стойки. Так что присоединяюсь к Джеральду и этой великолепной Лиззи на выпивку в их кабинке. Джеральд подмигивает мне, когда городской уходит с девушкой, которая села рядом с ним.
— Какие планы? — спрашиваю я.
— Джеральд хочет сходить в качалку, — говорит Лиззи. — Просто посмотреть, конечно же.
— Конечно же, — говорю я.
— Как будет «шабаш» наоборот, Пол? — спрашивает Джеральд.
Я пялюсь в пол, пытаясь найти ответ.
— Шабаш? Не знаю. Сдаюсь.
— «Шабаш», — оживленно пищит Лиззи.
— Как умно, — бормочу я. Джеральд мне снова подмигивает.
Шон
После ужина в «Джемс» мы с Робертом отправляемся в «Трейдер-Вик». На мне узорчатый смокинг и бабочка, которую я нашел в отцовском шкафу в «Карлейле». Роберт, только вернувшийся из Монте-Карло, в голубой спортивной куртке «Фифтиз» и с широким зеленым поясом — подарком его почти идеальной подружки Холли. Еще на нем бабочка, купленная сегодня, когда мы ходили по магазинам, но мне не вспомнить, где точно он ее купил. Может, в «Поле Стюарте», или в «Брукс бразерс», или же в «Барниз», или «Шаривари», или «Армани» — где-то там. Холли в городе нет, и у нас обоих чешется, и мы готовы к прыжку. Я разок трахнул Холли, когда она уже встречалась с Робертом. Вряд ли он знает. Это и еще то, что мы оба переспали с Корнелией, — единственное, что нас связывает.
Я проезжал мимо дома в Ларчмонте вчера ночью. Он выставлен на продажу. Гарольд все так же обитает на задах. Мой «миджет», слава богу, не выгнали, и он все так же стоял в одном из гаражей, но моя комната наверху пустовала, а большую часть мебели из дома увезли — забыл спросить куда. Сам дом был заперт, и мне пришлось забираться со двора через одно из больших, до пола, створчатых окон. Дом по-прежнему кажется огромным, теперь даже еще больше, чем когда я в нем рос. Но я провел там не много времени. Школа была в Андовере, а каникулы обычно проходили еще где-нибудь. Дом навеял мало воспоминаний, почти никаких, но в тех немногих, что сохранились, странным образом участвовал Патрик. Как мы играем с ним в снегу на лужайке перед домом, которая, казалось, простирается на многие километры. Как мы накуривались и играли в пинг-понг в комнате отдыха. Там был бассейн, в котором никому не позволялось плавать, и правила соблюдения тишины. Больше я ничего не смог наскрести, потому что этот дом для меня был временным. Я нашел ключи от «миджета» на щите в одном из гаражей и завел машину, надеясь, что Гарольд меня не услышит. Но он стоял в конце проезда, посреди холодной снежной ноябрьской ночи, и, обязательный до последнего, открыл для меня ворота. Я приложил палец к губам — шшш, — когда проезжал мимо него.
Мы с Робертом посасываем коктейль «Скорпион» на двоих и курим «Кэмел». Поглядываем на столик в глубине зала с четырьмя девчонками — все очень сытные, все блондинки.
— Ривердейл, — говорю я.
— Нет. Далтон, — говорит он.
— Может, Чоут? — предлагаю я.
— Определенно Далтон, — произносит Роберт.
— Могу поспорить, это Вассар, — говорю я с уверенностью.
Роберт теперь работает на Уолл-стрите и, в общем, не жалуется. Мы учились вместе в закрытой школе. Он поступил в Йелъский университет и там встретил Холли. Сегодня, после того как я выиграл у него в сквош в Сипорте, за пивом он рассказал мне, что хочет ее слить, но мне показалось, что это Холли слила его еще в Монте-Карло и потому-то и не вернулась.
Мы частенько ездили вместе в Виллидж, смутно припоминаю я, сидя в «Трейдер-Вике», нюхая цветок на дне стакана.
— Давай кокса нюхнем, — предлагает Роберт.