— Это я внутри такой, что ли? — возмутился Витька. — Длинный и с шипами? Как же мне теперь с Апрель… И вообще!
— Ты сильный, темпераментный, непослушный и… голодный. Чистый дракон, — деловито объяснила Катя, вынимая из холодильника неведомо как там оказавшуюся (и неведомо как поместившуюся) баранью ногу и подкладывая ее сыну. Тот с недовольной миной принялся грызть подношение, с хрустом дробя кости. — То есть мою Тень ты излечить не сможешь?
— Кэт, к сожалению, останется такой, как сейчас, — покачал головой ангел. — Она наполовину слепа и обожжена страданиями, выпавшими на ее долю. Если бы она претерпела их со смирением, она бы прозрела и…
— И подставила бы вторую щеку, — нехорошо усмехнулась пиратка. — Ладно, замнем. Мои грехи — мое богатство.
Катерина задумалась о своем, о девичьем. И додумалась до того, что сделала вид, будто ей нужно в ванную (если подсознание рисует ванную, значит, зачем-то она нужна?), сбежала из кухни, краем уха уловив обрывок спора демонов с богиней:
— …твое безумие не оружие против…
— …а я предлагаю попробовать…
— …попробовала одна такая…
И вот оно, зеркало! С отражением, о котором Катя мечтала уже лет десять. Потому что именно десятилетие назад оно исчезло из всех зеркал. Не сразу, конечно. Но как-то уж очень быстро, всего за пару-тройку лет эта, далеко не безнадежная Катерина превратилась в Катерину совершенно безнадежную. Зато теперь!
Катя приблизила лицо к зеркалу над раковиной. Почти вплотную. Сколько лет, несмотря на Витькины жалобы, в ванной висит не безжалостная белая лампа, а мягкая розовая. Накладывающая теплый флер на сероватую кожу, круги под глазами и собачьи складки у рта. Пусть мы не молодеем, однако это не значит, что каждый свой день надо начинать с психотравмы. И пускай великовозрастному сыну неудобно бриться — его матери куда неудобнее с утра пораньше подсчитывать урон, нанесенный временем.
Всплыло в памяти лицо сослуживицы, щуплой тетки по прозвищу «Богомол». Кличку ей дали из-за огромных выпуклых глаз и привычки неотрывно пялиться на жертву. То есть на коллегу. Нет, все-таки на жертву. Богомол любила, поймав собеседника в прицел зрачка, вести долгие беседы о том, что считала единственным стоящим занятием в жизни — об уходе за внешностью. Половины ее советов и замечаний Катерина не понимала. «Катя, у вас углубляется риктус»[28] — о чем это? О морщинах — но где? У глаз, у рта или там, куда взор Богомола, по идее, проникать не должен? «Вам надо следить за гликемическим индексом»[29] — диабетом, что ли, грозит? «Пройдите колонотерапию» — про чудодейственные клизмы Катерина прочла в интернете и долго морщилась, представляя подробности процедуры. Каждый день Богомол заглядывала в Катину «стеклянную яму», офисную кубикулу, отделенную от других таких же «аквариумов» непрозрачными стеклами, впивалась в Катерину взглядом, удовлетворенно-презрительно хмыкала, произносила очередную гадость и шествовала дальше, привычной охотничьей тропой. Ее поджидали, тоскливо сжавшись, десятки жертв, неухоженных и потому презренных.
Жаль, я не подозревала о существовании Китти-Кэт, подумала Катя. Вот уж кто бы срезал Богомола на подлете, так срезал! А еще жаль, что не могу показаться противной бабе сейчас, когда овал лица обрел былую четкость, строгие прямые линии подбородка больше не расплывались из-за дряблости щек, морщины исчезли, словно под влиянием убойной дозы ботокса, а веки снова стали тонкими и ровными, почти девичьими. Гадкие слова «подтяжка» и «блефаропластика» застряли бы у Богомола в глотке, точно огромная рыбья кость — и задушили бы насмерть! Ишь, красотка-одалиска, полтинник встреть без риска…
Катерина стояла, замечтавшись, не замечая, как в зеркале проходят чередой ее офисные недруги: главная доносчица, возникающая за спиной всякий раз, когда уставшая Катя залезала в социальную сеть или раскладывала пасьянс; дебилка-убощица, шмурыгающая шваброй с такой силой, что провод компьютера вылетал из розетки, накрывая медным тазом всю дневную работу; бестолочь-коллега, ежедневно умоляющая ей помочь и проверить всю документацию «еще только разочек-разочек»; начальник, регулярно лишающий премии бессловесный планктон, чтобы отдать сэкономленные деньги на идиотский коучинг-тимбилдинг; те, кто сам себя ощущал планктоном и делал всё, чтобы вокруг был только планктон и ничего кроме планктона…
Все они плыли в розовой мути зеркала, сначала живые, подлые и яростные, потом уже мертвые, с пустыми, запавшими глазницами, окровавленные, изъязвленные, выпотрошенные, иссохшие, истлевшие. Как будто невидимый аниматор примерял на них образ той или иной погибели, сгущая краски, нагнетая жуть.
Катя вцепилась пальцами в края раковины и мстительно засопела, не в силах оторваться от зрелища и одновременно удивляясь себе: она же никогда не любила ужастики, которые скачивал с торрентов или приносил с Горбушки Витька. Сын смеялся, предлагая посмотреть «кинцо» вместе — уж он-то знал, на какой именно сцене мать поморщится и уйдет в другую комнату или на кухню, возмущенно топая. Если ее пугали страдания, причиняемые выдуманным персонажам, то как она может с наслаждением разглядывать загнившие раны на телах знакомых людей? Кто она тогда — шлюха-убийца Кэт? Или кто-то еще злопамятней, мстительней, чем Кэт?
Это неважно, мягко сказал голос в Катиной голове. Это такая малость, о которой не стоит думать сейчас, когда ты можешь осуществить любое свое желание — злое или доброе, на выбор. На твой выбор. Тебе ведь жаль полуослепшую Кэт, обезножевшего Сабнака, расстроенного Витьку, истерзанного совестью Уриила — почему бы тебе не помочь им? Вспомни молодых духов, заточенных в котле, Сабнак называет их детьми, их мучения выжимают слезы даже из демона гнилья, прогнившего настолько, насколько ни ты, ни Кэт прогнить не сможете, колдуй вы хоть целую вечность…
Ты предлагаешь мне колдовство, зачарованно спросил Катерина у таинственного голоса? Колдовство, которое все-все может?
Конечно, отозвался голос. Разве колдовство — не то, зачем люди приходят в этот мир, переполненный свободными чарами, растворенными в воздухе, падающими с небес, текущими по земле и под землей? Надо всего лишь подчинить себе малую толику. Взять их под свой контроль. Присвоить, усвоить, освоить. Сделать так, чтобы они растворились в тебе, напоили тебя могуществом. Это не опасно, поверь. Сказки, от древнейших до новейших, полны тоски по могуществу. Науки столетиями пролагают тропки к окраинам могущества, но по сей день не пересекли и фронтира, полосы отчуждения между человеческой властью и колдовской. Ты же получишь столько, сколько сможешь унести — получишь, и пальцем не шевеля. Потому что чары — везде. И они ничьи, летают и текут, бесхозные и бесполезные. Так возьми их!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});