— И я! — радостно встрепенулась Наташа.
Генка тоже пошел с ними, хотя без особого удовольствия. И даже тут продолжилось прежнее: будогощская гостья подхватила Михаила под руку, они как бы вдвоем провожали Олю. А Оля шла рядом с Генкой.
День рождения кончился тем, что Наталья отправилась с Михаилом смотреть его кресло-качалку. По дороге она завела его в магазин и они купили «Солнцедар», что-то вроде портвейна, дрянней которого Михаил с тех пор никогда не пил. И в пустой двухкомнатной хрущобе с нежилым запахом они пили из мутного стакана эту бормотуху. Потом, покачавшись вдоволь на кресле, Наталья перешла на старый, с выпирающими пружинами матрас. И в кресле и на этом матрасе она выглядела очень даже изящно. Такой у нее был тогда талант — в любой ситуации она умела выбрать позицию, в которой выглядела изящно. И Михаил попытался ей втолковать об этом ее таланте, который заметил сразу. Она лениво слушала, а потом прервала:
— Дурачок! Какой же ты милый! Иди ко мне…
— Мишенька, ты обязан жениться на этой девушке, — сказала ему мама на утро.
Маму звали Дора Абрамовна, и Михаилу в первые годы после вуза пришлось пережить неприятности из-за этого. В лаборатории, где он мечтал работать, была первая форма секретности, и людей с мамами-еврейками туда не брали изначально.
В ту ночь, когда Миша не явился домой, мама, естественно, позвонила Генке, выяснила, куда отправился ее сын с девушкой, и не сразу среди ночи — во всех отношениях мама ставила во главу угла корректность, — а лишь в девять утра приехала туда на такси. Она даже и тут соблюла корректность. Например, не стала открывать квартиру своим ключом, а сначала коротко позвонила, сразу спустилась на первый этаж и вышла на улицу. И лишь минут через десять вернулась к двери. К этому времени Михаил был уже одет, а Наталья стояла у обломка зеркала с расческой в руках.
Тогда-то мама и сказала, прямо от двери, даже не представившись, хотя, конечно, и так было ясно, кто она:
— Мишенька, ты обязан жениться на этой девушке.
— Здравствуйте, я не против. Ваш Миша мне понравился сразу, — подтвердила девушка.
Его всегда считали послушным сыном. И бракосочетание во дворце состоялось через два месяца — такая тогда была очередь на эту процедуру. Олю Миша приглашать не стал. Он даже хотел бы о ней забыть, но это не получилось.
Михаил посмотрел на часы: Оля задерживалась. Синхронно с ним посмотрел на свои часы и студент, а потом они встретились взглядами и почти незаметно улыбнулись друг другу. Но тут как раз появилась девушка, и Михаил отметил, как они, девушки, хорошеют, когда к ним приходит любовь. У этой огромные глаза так лучились внутренним светом.
Студент поцеловал ее. Совсем не так препохабно, как целуются порой на эскалаторе молодые пары, а бережно — в каждом его движении была заметна нежность. И они повернулись, чтобы уйти.
— А вот и я, простите, Миша, что опять опоздала, — услышал засмотревшийся на юную пару Михаил.
Может быть, под воздействием примера молодой пары он тоже решился и легко поцеловал Олю в висок, точнее, в мокрый, с капельками дождя локон. И Оля не отстранилась.
— Ой, Ольга Васильевна! Здравствуйте! — девушка неожиданно повернулась к ним.
— Мама! — удивился студент. — А я думал, ты на работе.
— Здравствуй, Дашенька! Михаил Семенович, это мой сын, Петя, — сразу нашлась Оля. — Михаил Семенович, двоюродный брат твоего отца, Петя.
Пары чинно раскланялись.
— Да уж… попались! Жизнь и правда полна неожиданностей! — сказал со смехом Михаил, когда Петя с Дашей растворились в толпе.
РАЗГОВОР С АНГЕЛОМ
В этот день Агнию явно вела удача. Не успела она вернуться из Русского музея, как в их тесную редакционную комнатку зашел главный. Минуту-две он в задумчивости постоял в дверях, а потом выдал идею:
— Слушай, я тут подумал, какой-то нам экзотики не хватает. Цыган с медведями, что ли. Вот-вот: медведей. Короче, цирка, блеска, бурлеска. Сходи-ка ты в цирк, а? Присмотрись. У них там, я слышал, мировое ревю. Причем они его в загранке показывают, неделю — дома. Присмотрись, мало ли какая экзота попадется. Скажем, змея, влюбленная в артиста, или семья — великанша и лилипут. Поищи что-то такое, что в метро друг другу станут пересказывать.
— Корректуру просмотрю и двинусь, ладно? — приняла указание шефа Агния.
— Вот-вот, сходи…
К цирку Агния была равнодушна. В детстве, когда их с Дмитрием привели в первый раз туда родители, ей были обещаны медведи на мотоциклах. И она терпеливо томилась два отделения, ожидая, что вот-вот на арене появятся те самые медведи. Что-то неразборчивое говорили, пиная друг друга, странно одетые дядьки и тетки. Как ей объяснили, это были клоуны, которые веселили публику. Другие артисты бросали друг другу кольца, лазали по длинным палкам — все это было ей неинтересно. К концу второго отделения она заснула, и, когда появились обещанные в программе медведи, отец стал ее будить. Она вяло открыла глаза и снова, свесив голову, задремала.
Таким цирк и остался в ее сознании — скучным. И теперь к зданию на Фонтанке она шла с небольшой охотой. К тому же одно дело писать о глубинах режиссерского замысла Льва Додина и другое — об этом примитивном, даже не искусстве, а зрелище. Но работа есть работа. И знакомство с мировым ревю она начала с афиш: чтобы иметь хотя бы приблизительное представление, о чем спрашивать и на что обратить внимание. Яркие афиши были развешаны перед входом по обе стороны здания. И среди звериных морд она остановила взгляд на нескольких человеческих лицах. Сбоку афиши были выписаны буквы: «Заслуженная артистка России Ника Самофракийская». Ну и псевдонимчик! — улыбнулась Агния.
Зрелище ей нравилось. Агния сидела в середине третьего ряда, куда ее усадил постаравшийся угодить администратор. Как-никак фамилия Самарина была в театральных кругах известна. К собственному удивлению, она смотрела на все, что показывали цирковые артисты, с большим интересом.
Еще до начала представления Агния успела спросить администратора, работает ли сегодня такая артистка, Нинель Кривозубова.
— Кривозубова? — переспросил тот. — Кто же это у нас… А, вспомнил! — наконец обрадовался он. — Да, в самом конце первого отделения. Но если вам нужен крепкий позитив, советую потерпеть до второго отделения. Там будет дрессировщица кошек, классный номер! Об этом обязательно стоит написать. Представляете: кошки баюкают в колыбели настоящих мышек. Этот номер получил недавно премию ЮНЕСКО — «Искусство для детей — за толерантность».
А пока Агния наблюдала обычный набор цирковых выступлений и делала короткие пометки в программке — о чем стоит сказать в газете. Каждый номер был по-своему интересным, и ей даже захотелось писать большую проблемную статью о современном цирке. Вот только ничего суперэкзотического пока Не происходило: удав не заглатывал человека, у женщин не отпиливали головы и крокодил не разговаривал человеческим голосом. К концу отделения Агния даже стала понемногу уставать. Но тут ведущий объявил:
— Мировая премьера! Воздушные гимнасты и музыка с небес! Заслуженная артистка России Ника Самофракийская!
«Да уж, такую фамилию не забудешь! — подумала Агния. Интересно бы услышать, как ее произносят иностранцы».
На арену выбежала группка подтянутых юношей в черно-белых спортивных трико и несколько роскошных див. На них тоже была спортивная одежда, но она переливалась разноцветными блестками. Агния сразу взбодрилась, пытаясь угадать, есть ли среди них та самая Нинель Кривозубова, которую рисовал Антон Шолохов, и кто — Ника Самофракийская.
Сверху быстро опустились перекладины, кольца, и спортсмены поднялись на них под цирковой купол, который мгновенно силами осветителей превратился в купол небесный — темно-голубой с золотыми звездами. В это время на арене натянули просторную сетку-батут. Оркестр на балконе заиграл победный марш, и артисты в ритме этого марша стали на страшной высоте перелетать от одной перекладины к другой. Это выглядело особенно эффектно, когда они летели попарно: девушка и юноша, взявшись за руки, пересекали, словно птицы, пространство над головами зрителей.
«Кто же из них Нинель?» — продолжала гадать Агния.
Музыка из победной перешла в тревожную и вдруг оборвалась. По описаниям Агния знала, что так происходит в цирке, когда наступает самый ответственный и опасный момент номера. И точно: еще выше спортсменов неизвестно откуда появилась маленькая девочка. В короткой юбочке, воздушной кофточке, гольфиках, с большим огненным бантом, трогательно беззащитная, она стояла на перекладине и, ни за что не держась, дарила зрителям лучезарную улыбку. Ей было лет десять—двенадцать, не больше, может, даже восемь, а то и шесть — все-таки она была далеко. Но даже со своего места Агния видела, что от ребенка этого исходит чистая, ничем не замутненная ангельская красота. Лучи сошлись и освещали только малышку да перекладину, на которой она стояла, и еще скрипку, которую она зачем-то держала в руках.
