Мариам тяжко вздохнула.
— Не понимаю, что с тобой творится. Он же обыкновенный сириец, даже не из хорошей семьи. Не представляю, что ты в нем нашла.
Лейла закурила.
— Должна же я с кем-то разговаривать.
— Есть много хороших мальчиков, с кем ты могла бы поговорить. Отец сказал, фабрикант Фоаз подъезжал к нему. У него сын жених и тобой интересуется.
— Кто?! — насмешливо спросила Лейла. — Фоаз или его сын?
— Не воображай о себе слишком много. Дедушка желает тебе только добра.
— Такого же добра, что он устроил тебе? — спросила Лейла с намеком.
— Это была не его вина. Никто из нас тогда не знал, что за тип твой отец. Мы все делали правильно. Никто не может указать на нас пальцем.
— А я не видела никого, кто показывал бы пальцем на моего отца, — возразила Лейла. — Никому нет дела до твоих поступков, пока у тебя много денег.
Мариам раздраженно мотнула головой.
— Вот об этом я всегда и говорю. Ты вся в отца, у тебя ни чуточки нет от меня. Ты видишь все только таким, каким хочешь видеть ты. Я никогда не разрешила бы тебе уехать в школу в Швейцарию. Единственное, чему вас там научили, — это возражать матери. Твоя сестра себе этого не позволяет.
— Моя сестра глупая! — бросила Лейла зло. — У нее на уме только дом, дети и ее проблемы с челядью.
— Все это и должно заботить женщину, — подтвердила Мариам. — А что, по-твоему, еще?
Лейла жестом показала на окно.
— Там, между прочим, есть еще целый мир, мать. Ты разве не видишь? Слишком много лет мы жили под гнетом, наш народ жил в рабстве и терпел издевательства. Наши братья стонут под игом евреев в Палестине. А ты спрашиваешь, «что есть еще».
— Этими проблемами должны заниматься и решать их — мужчины. Мы же должны делать свои дела.
— Что толку… — бросила Лейла с негодованием. Она направилась к двери. — Я пошла.
— Куда ты? Опять на свидание со своим Хамидом?
— Нет. Просто пойду выйду. Только и всего.
— Что тебе вдруг приспичило? Скоро обед.
— Я не голодна. Не ждите меня.
Мариам посмотрела, как закрылась дверь за дочерью. Несколькими минутами позже она услышала, как от их дома отъехала машина. Она встала и подошла к окну как раз в тот момент, когда маленький мерседес-кабриолет выезжал на улицу.
Лейла в самом деле была такая же, как ее отец. Никто не мог с ней разговаривать. Вспомнилось, как месяц назад она объявилась у дверей дома вместе со своим сирийским дружком Хамидом. Они оба были такие оборванные и грязные, что прислуга, работавшая здесь недавно, не хотела пускать их в дом. Под конец служанка нехотя позвала хозяйку.
Мариам была шокирована видом своей дочери. Кожа у нее потемнела и обветрилась, будто она провела много дней на солнце в пустыне, и на ее теле не осталось ни одной выпуклости. Она была худая и плоская, как мальчишка.
— Что случилось? — завопила Мариам.
— Ничего, мать, — спокойно ответила Лейла.
— Но ты взгляни на себя, на кого ты похожа! Как будто ты месяцами не мылась.
— Со мной все в порядке, мать, — упрямо повторила Лейла.
— Откуда ты явилась? Я думала, ты еще в школе.
— Домой мы добирались на попутных, автостопом.
— С какой стати? Все, что тебе надо было сделать, это позвонить домой. Мы купили бы тебе билет.
— Если бы я хотела получить билет, позвонила бы. Но я хотела приехать таким способом.
Тут наконец Мариам обратила внимание на стоявшего за порогом Хамида. Она посмотрела на него, потом на дочь.
— Это мой друг Хамид, — сказала Лейла. — Он сириец.
Хамид сделал шаг вперед. Коснулся пальцем Своего лба.
— Ташаррафна.
— Хасали шараф… — машинально откликнулась Мариам. И не добавила полностью всех положенных для приветствия слов.
— Я познакомилась с Хамидом по дороге, — объявила Лейла. — Он направляется к себе домой в Дамаск.
Мариам оставила это уточнение без внимания.
— Он был очень добр ко мне, — добавила Лейла. — Если бы не он, у меня могли быть неприятности.
Мариам обратилась к сирийцу.
— Входи, — пригласила она. — И располагайся у нас в доме.
Хамид опять поклонился.
— Благодарю вас, госпожа, но у меня есть друзья. Я могу остановиться у них.
Мариам не возражала. Парень показался ей грубым и простым. Впрочем, все сирийцы были такие.
— Я рад, что ты дома, — сказал он Лейле. — Теперь я должен идти.
Лейла подала ему руку.
— Ты дашь о себе знать, перед тем как уедешь из Бейрута?
Он кивнул, и они обменялись рукопожатием. Несмотря на внешнюю сухость их взаимоотношений, Мариам уловила симпатию между ними.
— Я тебе позвоню, — сказал он.
Но это было почти месяц тому назад, а он так и не покинул Бейрут. Чем он занимался, Мариам не знала. Но знала, что Лейла почти ежедневно встречается с ним в «Фенисия Отель». Об этом ей сообщили друзья, видевшие, как они сидели в кофейне и пили кока-колу.
Она запарковала машину на улице и вошла в кофейню через боковой вход. Она не любила ходить через вычурно оформленный вестибюль с неизменной толпой разодетых американских и европейских туристов. Он сидел в одиночестве за своим излюбленным столиком в углу у окна. Стакан кока-колы с ломтиком лимона как всегда стоял перед ним. Официантка, не дожидаясь заказа, принесла ей тоже стакан кока-колы.
Он подождал, пока уйдет подавальщица.
— Завтра я уезжаю, — сказал он.
Она смотрела на него. На лице его не было никаких эмоций.
— Домой?
— Вполне можно бы… Здесь все тихо, а я получил письмо от двоюродной сестренки. Пишет, что могу устроиться сержантом в армию — контракт, жалованье. Они набирают ветеранов с опытом.
— Ничего не понимаю. От них ни слуху ни духу, а прошел почти месяц. Может, они думают, что я погибла вместе с остальными?
— Они знают, что ты здесь. Я им сказал, когда ходил за последней получкой.
— Почему же они не призывают меня? Я прямо с ума схожу от ожидания. Мать все время так и норовит подловить меня на чем-нибудь.
— У них другое на уме. Ходят разговоры о том, что «Братство» хотело, чтобы твой отец взял на себя управление их иностранными инвестициями.
— Я знаю. Он им отказал. Это произошло перед тем, как я уехала из Франции. — Она потягивала через соломинку свой напиток. — Они совсем не соображают. Мой отец и пальцем не пошевелит, чтобы для кого-то, кроме себя самого, что-то сделать.
— Они опять нацелились на него. Очевидно, считают его очень важной персоной.
— Желаю им успеха! Есть только один способ заставить его прийти им на помощь. Под дулом пистолета.
— Почему ты так говоришь?
— Я знаю своего отца. Он по-прежнему думает, что деньги способны исправить все и всему помочь.
— В любом случае, я завтра уезжаю. Работенка в армии все же лучше, чем ничего.
— Возможно, я пойду к ним и поговорю. Я прошла все эти тренировки не для того, чтобы сидеть здесь под крылышком у мамаши.
— Не делай этого, — быстро сказал он. — Тебе было приказано ждать до тех пор, пока с тобой не вступят в контакт.
Она посмотрела на него.
— Тебе очень нужно уехать?
— Я должен что-то делать. У меня почти кончились деньги.
— У меня есть деньги.
— Нет.
Она молчала, глядя в свой стакан, потом перевела взгляд на него.
— Я надеялась, нас пошлют на задание вместе.
— Я не тот тип, — объяснил он. — На задание они, скорей, пошлют студентиков. На них люди меньше обращают внимания.
— Ты же не старый. Ты еще вполне можешь сойти за студента, — сказала она торопливо.
— Возможно, — усмехнулся он. — В темноте.
— Если вернешься в сирийскую армию, они никогда тебя не отпустят.
— Может, я и не захочу. По тому, как наращиваем силу мы, как готовится Египет, есть большой шанс, что скоро начнутся какие-то события. И если будет война — я смогу стать офицером.
— Это то, чего ты хочешь?
— Просто хочу сделать большие деньги, — улыбнулся он. — Как твой отец.
— Не смей говорить о нем! — бросила она, внезапно.
— Ты видала сегодняшние газеты?
— Нет.
— А надо бы посмотреть. Быть может, тогда ты поняла бы, почему говорят о твоем отце.
— Что он сделал?
— Он заключил с Японией самый большой договор на постройку нефтеналивных танкеров. Он купил десять судов, и еще двадцать они строят для него. Все как один — супертанкеры. Это будет самая большая в мире арабская пароходная линия.
— Хвала Аллаху, — саркастически заметила она. — Насколько это увеличит его богатства?
— По крайней мере, он что-то делает. Какой же смысл давать грекам и всем прочим монополизировать использование наших портов для их судоходства.
— Как это может помочь палестинцам?
Он замкнулся.
— Извини меня, — быстро сказала она. — Я вовсе не хотела с тобой ссориться. Просто от безделья я стала немного вздорной.
