Айнур откашлялся и предложил:
— Тогда не будем тянуть. Убьём колдуняку!
Ичин покачал головой:
— Если Кай считает, что нужно сохранить колдуну жизнь — значит, так хочет Тенгри. Я против того, чтобы убивать.
— Да ты что, шаман? Сдурел, что ли? — рассердился Айнур. — Да он чуть не поубивал тут всех нас!
Майман развёл руками:
— Никто не знает пути неба. Сегодня я убил волка — завтра волк убьёт меня. Это не повод для вражды. Если надо — пусть колдун живёт.
— А ты что скажешь? — Айнур повернулся к Чиену, тихо сидящему рядом. — Ты — тоже считаешь, что можно позволить колдуну жить?
— Он уже не колдун, — напомнил Чиен. — Но сохранять ему жизнь мне не хочется. Магии-то нет, а душонка такая же скверная. Пусть сдохнет!
— Теперь ты? — наш предводитель уже буровил глазами Йорда. — Хочешь дать ему жить?
— Не хочу, — буркнул тот. — Только колдуна мне тут не хватало! От одной рожи тошно становится!
Наверное, рабу печати, Йорду, и в самом деле было хреново рядом с Нишаем. То-то он ходил эти дни как в воду опущенный.
— А ты? — спросил Айнур охотника. — Помни, мальчишка! Этот колдун чуть тебя не убил!
Акам встал, огляделся. Было заметно, что он не знает, какое решение принять.
Парень был молодой, честный, наивный. И даже в зачатке не воин, раз пошёл в охотники.
Я покачал головой. Похоже, Нишай ещё хитрее, чем я о нём думал. Вот почему он взялся помочь Шасти.
Колдуняка рисковал жизнью, чтобы перетянуть охотника на свою сторону!
Ну не мог теперь Акам голосовать за смерть своего врага. Ведь этот же враг его и спас в конечном итоге.
— Ты имеешь право сам перерезать колдуну глотку! — рявкнул Айнур. — Дать тебе меч?
Охотник Акам мрачно посмотрел на Нишая.
— Нет, — сказал он. — Я не хочу его убивать. Я — жив, он лишился магии. Мы квиты.
— Ну что за охотники пошли у нас! Хуже баб! — взревел Айнур и уставился на меня. — Кай, очнись! Неужели мы отпустим колдуна? Убийцу?
Я молчал и не мог отвести взгляд от лица колдуна. В нём изменилось всё — мимика, одухотворённость, подвижность мелких лицевых мышц.
Нишай стал собой. Он улыбался. Он сыграл и выиграл. Так ему, наверное, казалось.
— Пока ещё никто никого отпускать не собирается, — ухмыльнулся Майман. — Кай-то ещё не сказал своего слова.
Нишай вздрогнул и уставился на меня. Он забыл, что я — не голосовал.
— А ещё колдуна можно повестить, — подал голос Чиен. — Как они вешали после сражения наших раненых воинов. Перекинуть верёвочку через толстый сук…
Воины загудели, переговариваясь.
— Казнить колдуняку! — выкрикнул кто-то.
А потом с того краю, где сидели люди Айнура начали бойко скандировать:
— Каз-нить, каз-нить!..
Глава 26
Нишай (несколькими часами раньше)
Нишай лежал на мягком войлоке и прислушивался к себе. Колдуну было интересно, что ощущает человек, когда смерть садится с ним рядом, дышит из-за спины?
Злость на тех, кто его пленил? Отчаяние? Страх?
Однако ничего особенного не происходило. Вот только спать совсем не хотелось.
Он был как никогда бодр, деятелен, но даже почесаться теперь не мог — так плотно спеленала его верёвка-змея.
Двигаться могли только глаза, и взгляд колдуна вбирал каждую мелочь, сортировал, навечно запечатывал в памяти.
Пылающий очаг, над ним котелок с травяным отваром. Свернувшегося, как ребёнок, волка-охотника — сам Нишай никогда бы не уснул в такой беспомощной и жалкой позе.
Тощее, но крепкое тело спящего Кая. Этот спал, как воин — полусидел, откинувшись на войлочную стенку юрты.
Взгляд колдуна блуждал и снова возвращался к огню. Скользил по чёрному шёлковому халату, делающему стройную фигурку Шасти невесомой и потусторонней. Ласкал книги на кошме у очага. Пытался забраться в открытую поясную сумку с магическими принадлежностями, лежащую рядом с девушкой.
Её окружала целая куча магических предметов, разложенных на кошме с чудной девичьей логикой. И десятки глиняных горшков — пустых и полных.
Зачем здесь столько горшков?
Нишай поёрзал, пытаясь приподняться — но куда там, верёвка держала на совесть. Проклятый артефакт! Кому-то же подарила такой Белая гора!
Шасти не замечала усилий пленника. Она склонилась над книгой, губы бесшумно двигались, раз за разом повторяя слова. Учит наизусть? А зачем?
Какое-то время Нишай молча наблюдал за мучениями девушки.
Имя «Шасти» было ему чем-то знакомо. Кажется, так звали прабабку Нангай. Интересно, почему она выбрала именно это имя, чтобы скрыться среди дикарей?
«Глупая… — думал Нишай. — Сопит над магической книгой, учит простецкие заклинания. А рядом с ней в самом большом и пузатом глиняном горшке — бесценное чудо. Новый огромный мир. Невиданная никем магия!»
В юрте было тихо и покойно. Мягкий свет падал через верхнее отверстие — день был в самом разгаре. Последний день перед смертью.
Колдун чуть слышно вздохнул и стал разглядывать Кая — юношу, одетого как дикарь, но с драконьим мечом и чистой речью, где было много незнакомых и странных слов.
Кто он? С каких дальних гор пришёл? И дикарь ли он вообще?
Нишая с детства учили, что дикие племена, населяющие горы — не люди, а что-то вроде сметливых животных, как волки или драконы.
Дикарь — бесхозное имущество. Раб, шляющийся где попало. Набрёл на дикаря — бери, это твоё.
Он изучал нравы горных племён по книгам и видел сейчас — книги не ошибались. Вот только люди Айнура, гораздо более цивилизованные и близкие ему, проигрывали рядом со здешними дикарями.
То, что в книгах осмеивалось — животная грубость местных племён, их свободолюбие и упорство — на поверку оказалось не хуже, чему у людей. А если взять для сравнения нравы придворных в Вайге — то и получше.
Дикари не злоумышляли друг против друга, были терпеливы, искусны в отделке оружия, одежды и даже корзин с «колёсами»!
В бою они защищали одурманенных магией товарищей, бесстрашно бросаясь с палками на мечи.
А ещё у них имелось понятие о справедливости и чести.
Правда, своё понятие, незнакомое, странное, но сейчас оно могло спасти Нишаю жизнь, если он сумеет показаться для них своим.
Колдун достаточно долго наблюдал за всеми, кто что-нибудь значил здесь, в этом странном месте, которое они называли «лагерь». Оценивал их поведение, пытался угадать, какой была их жизнь раньше?
В том, что «лагерь» основал Кай, юноша, не достигший полного возраста воина, белый заяц Тенгри — в этом Нишай был уверен.
С «зайцем» — явно было что-то не так. Он вёл себя как зрелый, закалённый в боях воин, видевший много людей, совершивший уже простые ошибки, что свойственны его возрасту.
Нишай не сомневался — Кай носит личину, но вот одну ли?
Он знал: сложная личина, изменяющая возраст, вес и рост, не может накладываться надолго.
Может быть Кай — кем бы он ни был — купил это тело, как Нишай купил тело охотника? А после наложил на него маску, слегка изменяющую внешность. Но зачем?
Кто он? От кого скрывается?
Если ему подчиняется драконий меч, означает ли, что Кай — из рода дракона или воин драконьей крови по клятве?
Нишай закрыл глаза и постарался вспомнить всех, кто сидел у костра рядом с Каем. Увидеть их внутренним зрением так, словно они перед ним наяву. Он успел изучить всех «вождей» этой дикарской вольницы.
Самым родовитым был Айнур. В нём текла кровь красных драконов, и меч он носил по праву. За его голову Шудур заплатил бы много, очень много монет.
Но Айнур не мог быть тем, кто объединил вокруг себя дикарей. Он покалечен телом и духом. Его правая рука не сгибается, а дух угнетают снующие вокруг волки и барсы.
Айнур не до конца доверяет дикарям, в этом его уязвимость. Не будь у Нишая верёвки на руках, влезть к Айнуру в доверие было бы не так уж и сложно.
Сломать ему руку, правильно сложить кости, увязать в лубок, поить травяными настоями — многие из них не только притупляют боль, но и приучают шею к ошейнику.
