почему? – переспросил он, чувствуя, как чудовищная усталость давит на голову и плечи.
Мальчик сел в кровати. Его примеру последовала маленькая Зарина.
– Почему большого сильного льва одолели какие-то мыши? Почему они связали и утащили его? Почему он уснул прямо посреди макового поля?
– Может быть, лев устал. А может, мыши обхитрили его?
В комнате погас свет. Он поднялся и принялся на ощупь искать выключатель.
Он абсолютно ничего не видел – ни единого луча не пробивалось сквозь закрытые окна и двери. Вместо выключателя он нащупал тяжелый рубильник, поднял его, и в комнате замерцала одинокая тусклая лампочка, не прикрытая плафоном.
Он узнал темные пыльные стены барака. Лабиринты коридоров и комнат простираются перед ним, и там, вдали – теперь он почему-то это знал – в одном из множества углов стоит детская кроватка.
Он блуждал по бараку, ставшему безразмерным, натыкаясь на покосившиеся перегородки из фанеры, в щелях которых, ему казалось, он вот-вот увидит движущиеся фигурки своих детей.
Но ему попадались лишь заброшенные кровати, покрытые пылью и паутиной и закиданные сломанными игрушками, стоявшие здесь сотни лет. И чем дальше он заходил, тем более древними и ветхими становились стены вокруг, пока кровати не сменились больничными койками, на которых, как усохшие мумии, лежали те, кого ему однажды не удалось спасти. Он не помнил лиц своих пациентов, но знал, что это они. Солнце пробивалось все сильнее сквозь щели в бревнах, сквозь крохотные окна, мумии иссыхали на глазах и превращались в прах…
А тревога то била набатом у него в голове, то выла сиреной «скорой помощи», исчезающей в дали…
Илий разлепил глаза, и ему показалось, что он снова в детской: в тесной комнатушке было так же спокойно и хорошо.
Голова сначала гудела, а потом заболела так, словно в ней сцепились два петуха.
Доктор стиснул зубы и застонал. Перед глазами поплыл потолок, покружился несколько раз и остановился.
От угла комнаты отделилась темная фигура. Илий еще не мог разглядеть лица, только видел, как оно желтеет на черном фоне.
Он привстал на локтях, и его сильно замутило. Наверное, его бы тут же стошнило, но было нечем.
– Не вставайте. Это тепловой удар. Нужно отлежаться.
Голос показался ему знакомым. Он потер затуманенный глаз, как делал это во сне, и почувствовал, что бровь над ним сильно распухла и опустилась на нижнее веко.
– Где я?
– В монастыре. Но не по собственной воле. – Ему показалось, что женщина, сказавшая это, улыбнулась.
– А по чьей же?
– Я имела в виду, – она, похоже, продолжала улыбаться, – вы здесь не потому, что решили вдруг стать монахом.
Он тоже улыбнулся, хотя и через силу:
– Это я пока еще помню.
Илий снова попытался сесть, поморгал, и четкость зрения отчасти вернулась к нему. Он увидел в темном углу потертый стол и стул, на котором, скорей всего, монахиня сидела и ждала его пробуждения. Со стены смотрела икона, оживленная светом горящей лампадки.
Лицо сиделки он пока еще различал плохо, но по голосу узнал женщину, которая несла его по маковому полю вместе с другими монахинями. Тогда он сказал, что ищет дочь, а она ответила: «Я знаю».
Откуда и что она знает?
Монахиня заговорила первой:
– Мне сказали сидеть и ждать, пока вы проснетесь.
– Я проснулся. Что дальше?
– Дальше? Да, в общем-то, ничего. Теперь буду сидеть здесь и ждать, пока вы поправитесь.
– Ждать не придется. – Илий сел и откинул в сторону одеяло. Он подумал было, что поступил опрометчиво, но обнаружил, что штаны на месте.
«Ну, хоть ботинки сняли».
– Куда это вы?
– Я ищу дочь.
– Я знаю, – повторила она тем же спокойным тоном, как тогда, в поле.
Илий размял шею, выдохнул, хлопнул себя по ляжкам и быстро поднялся. Замутило, закружилось, потемнело. На постель он вернулся быстро. Так скоро, что и не заметил.
– Послушайте… – начала монахиня задумчиво, даже не пытаясь его урезонить. – Сейчас полночь. Те, кого вы ищете, не светятся в ночи так же ярко, как при свете дня. Шансы отыскать сейчас вашу дочь равны нулю…
Он удивленно посмотрел на монахиню, хотя видел ее лицо все еще не четко.
– Откуда вы о них знаете?
– Видела во сне, – она усмехнулась. – Такой ответ вас устроит? Думаю, что нет. Скажем так: мы наблюдали с колокольни, и не раз, как они гаснут, словно затушенные свечки, а наутро загораются снова и разгуливают по округе.
– Кто «они»? – спросил Илий и понял, что весь день задает себе этот вопрос.
– Некоторые монахини зовут их полуденными бесами. Но вас такое название, наверное, только смутит. Вы ведь очень рациональный человек и не верите в сверхъестественные силы.
– Откуда вы знаете, какой я человек? – спросил доктор, не ожидая ответа, а просто чтобы волна головокружения снова не ввела его в состояние беспамятства.
– Немного знаю, – ответила монахиня тихо и загадочно. – Я здесь, в монастыре, не так уж давно. И, сказать по правде, мне и самой не хочется верить, что горящие силуэты – создания ада. Это кажется мне смешным и абсурдным. Но если уж вы разумный человек, привыкший опираться на трезвую логику, прошу вас еще раз прислушаться к моим словам, Илий. Завтра мы общими силами отправимся искать вашу дочь. А сейчас вам нужно восстановиться и поспать. Поверьте мне, я кое-что смыслю в медицине, доктор. Да вы и сами чувствуете, что далеко не уйдете в таком состоянии.
Он ничего не ответил. Его начало лихорадить, зубы стучали, волоски на коже встали дыбом, он весь дрожал. Илий повернул голову, посмотрел на пол и увидел там скомканные влажные полотенца. Значит, у него был жар, и его тело обкладывали мокрыми полотенцами, как принято делать при тепловом ударе.
Он думал, откуда она может знать его имя и тем более то, что он доктор. Он судорожно пытался найти ответ: причем здесь монахини, и что вообще творится с этим миром! Он думал о дочке, которая сейчас одна с этим чудищем в темноте. Стены и потолок летели по кругу, вместе с ними вертелось бледное лицо женщины, обрамленное черным, и яркий огонек лампады, будто светлячок, чертил огненную дорожку.
Илий закрыл глаза и не заметил, как отключился.
Теперь ему не снился барак, не снилась детская. Только темнота и холод.
София подождала немного и, убедившись, что Илий уснул, вышла из гостевой комнаты. Мать Серафима просила зайти к ней сразу же, как доктор придет в себя.
Она шла по длинному коридору, ощущая нарастающее беспокойство. Монахиня думала о том, что снова незаметно
