либо кого-нибудь еще, что именно таким и никаким иным должен быть путь к социализму. Однако тупая непримиримость казенной социал-демократии по отношению к живому социализму, равно как и жуткая действительность фашистской диктатуры и аналогичные тенденции в других странах, казались мне основанием стоять на стороне Советского Союза, хотя бы ради того, чтобы дать отпор антибольшевизму нацистской и империалистической реакции»[326]. Характерно, что созданный в период Веймарской республики пионерский лагерь под Берлином носил имя Ворошилова.
Модной современной темой является проблема эмиграции российских граждан за рубеж. Вместе с тем обходится вниманием факт не менее массовой иммиграции иностранцев в Советскую Россию. По словам одного из исследователей истории Коминтерна А. Н. Григорьева: «В СССР буквально одна за другой ехали делегации рабочих и интеллигентов, «красных спортсменов» и «красных фронтовиков», актеры уличных театров, вроде знаменитого «Красного рупора», режиссеры, музыканты, инженеры, врачи»[327]. Так, после прихода к власти национал-социалистской партии в Гер мании в Советском Союзе нашло убежище целое поколение видных представителей немецкой культуры, включая поэтов И. Бехера и Э. Вайнер-та, писателей В. Бределя, А. Куреллы, Ф. Вольфа, режиссеров Э. Пискатора и М. Валлентина, шахматиста Э. Ласкера, певца Э. Буша, актера Э. Гешоннена и др. Не менее обширна была колония испанских республиканцев. Коминтерновскими политэмигрантами в СССР являлись тысячи общественных деятелей левого политического спектра, среди которых представители Германии – В. Пик, В. Ульбрихт, Г. Эберлейн, Э. Вайнерт, В. Флорин, Ф. Геккерт, Г. Венер, Г. Реммеле, Г. Нойман, Ф. Шульте; Югославии – М. Горкич, М. Филиппович, В. Чопич; Венгрии – Б. Кун, М. Ракоши, Ф. Байаки, Д. Боканои, Й. Келен, И. Рабинович, Ш. Сабадош, Л. Гавро, Ф. Карикаш; Польши – Э. Прухняк, Я. Пашин, Ю. Ленский, М. Кошутская, Е. Чешейко-Сохацкий; Швейцарии – Ф. Платтен; Греции – А. Каитас; Ирана – А. Султанзаде; Румынии – А. Добраджану-Герея; Финляндии – А. Куусинен, К. Маннер, Т. Янтинсейнен, Г. Ровио, А. Шотман, Э. Гюллинг; Болгарии – Г. Димитров, А. Раковский, Р. Аврамов, Б. Стомоняков; Италии – Ф. Мизиано; Чехословакии – К. Готвальд; Индии – Г. Лухани; Испании – Х. Р. Диас, Д. Ибаррури; Дании – М. Андерсен-Нексе; Франции – М. Торез; Бразилии – Л. Х. Престес; Японии – С. Катаяма и др. К примеру, из болгарских коммунистов, согласно данным Т. Живкова, политэмиграция в СССР периода с 1917 по 1944 год составляла более 3 тысяч человек. Большинство из перечисленных политических персон пало под топором партийных чисток, что тем не менее не стало настолько весомым фактором, чтобы отвратить их соотечественников от коммунистической идеи. Кроме нашедших прибежище в СССР иностранцев, процесс реэмиграции охватил русскую диаспору за рубежом, идейным обоснованием которому служила доктрина сменовеховства. В 1920–1930-е годы возвращаются в СССР столь различные в творческом отношении фигуры, как А. М. Горький, А. Н. Толстой, А. И. Куприн, С. Г. Скиталец, И. Г. Эренбург и др.
Если современная рыночная конъюнктура предопределяет миграционные потоки движения высококлассных сотрудников в Западную Европу и США, то в 1920–1930-е годы значительное число специалистов Запада направлялось на заработки в СССР. Это осуществлялось несмотря на многочисленные препятствия. чинимые такого рода контрактникам на родине. Ряд западных специалистов, помимо денежных выплат, награждался советскими орденами и медалями. Одним из них был американский инженер Купер, ставший за участие в строительстве Днепрогэса кавалером Трудового Красного знамени. По свидетельству журнала «Дженерал Электрик Ревью», на Днепрогэсе «работа русских инженеров и всех рабочих завоевала уважение и восхищение американских специалистов»[328].
Под влиянием романтики советского эксперимента оказались даже финансисты и представители истэблишмента западного мира. Так, специальный представитель «Дженерал Моторс» в СССР отмечал: «Несмотря на ужасающие трудности со снабжением, недостаток обученных рабочих, неразвитость смежных отраслей промышленности и транспорта, автомобильная промышленность в Советском Союзе, возможно, созидается более быстрыми темпами, нежели в любой другой стране мира»[329]. Даже вице-президент США Г. Уоллес, посетивший в 1944 году Магадан, сравнивая условия труда и материальное положение американских работников компании Гудзонова залива и трудящихся Дальстроя, отдавал безусловное предпочтение в определении социального статуса последним. З. Бжезинский утверждал, что по меньшей мере 95 % индустриальной инфраструктуры СССР были созданы при американском содействии. Согласно исследованию Э. Саттона, подобно экономике Третьего Рейха, советская хозяйственная система была целиком построена на основе западных капиталовложений. Безусловно, что подобные оценки гиперболизированы, но тем не менее отражают закономерность, заключающуюся в преимущественном вливании инвестиций в ту модель, которая на данное время представляется наиболее перспективной. Западные финансовые магнаты помещали капитал в советские предприятия, идя на риск потери его вследствие очередной волны национализации. Следовательно, риск оправдывался масштабом получаемых дивидендов[330].
Со временем мировая элита отвернулась от СССР. Тезис Л. Д. Троцкого о «преданной революции» стал лейтмотивом ее отношения к кремлевской политике[331]. Т. Манн зафиксировал перелом настроений западных интеллектуалов в своем дневнике: «Можно было с симпатией принимать новый, в известном смысле коммунистический мир, каким он вырисовывался вначале. Но в руки каких негодяев попало осуществление его дела!»[332] Одним из последних неортодоксальных мыслителей Запада, апеллировавших к опыту коммунистического строительства СССР, выступал бельгийский теоретик, лидер радикального движения «Юная Европа» Ж. Тириар (ум. 1992). Он разработал проект создания Евро-советской империи от Владивостока до Дублина и предпринимал попытки довести свои взгляды до кремлевского руководства. Тириар добился встреч с Г. Насером, Ч. Эньлаем и югославскими лидерами. Но в Москве его предложения по организации подпольных «отрядов европейского освобождения» для ведения террористической борьбы с «агентами атлантизма» были отвергнуты.
Некоторые из левых мыслителей, как например, Ж. П. Сартр, переориентировались от Советского Союза к маоистскому Китаю. Именно Китай периода большого скачка и культурной революции, а не СССР стал символом для левого спектра интеллектуальных элит. Показательно, что постмаоистский Китай данный ореол безвозвратно утратил.
Бюрократические дрязги и погружение в конъюнктуру хозяйствования привели к выхолащиванию революционной романтики. Утратив эсхатологическую перспективу, коммунистическое движение в СССР переродилось в вариант буржуазного конформизма, что обусловило и политический крах советской системы. Будущее коммунизма возможно лишь в контексте левой эсхатологии. Коммунизм есть религиозное учение левого толка, и вне апокалипсической одержимости, телеологической историософии, фанатичной веры, служителей культа, святых героев и мучеников он не возможен.
Процесс исторической коррозии коммунизма, как следствия прагматизма и потребительского ожирения номенклатурных псевдокоммунистов, выразил метафорическим языком С. Э. Кургинян: «Аристократизм коммунистической идеи, воспринятой дворянством нашей страны именно как «высший пилотаж духа», был чудовищно принижен и скажен теми, кого Мережковский назвал «грядущим хамом»: лавочниками и люмпенатами от коммунизма, его Санчо Пансами, теряющими остатки связи со своим Дон-Кихотом и вследствие этого постепенно обращающимися в свиней, презрительно хрюкающих по поводу «бескультурья» рыцаря Печального Образа, готовых подрывать корни могучего дуба, даже рискуя лишиться «желудей», необходимых для продолжения их «свинской жизни». Да, коммунисты виновны перед культурой. Виновны прежде всего тем, что произвели на свет своих отпрысков, настолько диких, что у них хватает бескультурья на то, чтобы в самой холуйской форме «продать первородство». Они виноваты, далее, и в коммунистическом варварстве, в том, что их нашествие было равносильно разгрому ранними христианами культурных ценностей античного язычества. Однако мы настаиваем на том, что это было варварство
