— Искать, — усмехнулся Борис — Вы сами видите, что я огражден от мира не только колючей проволокой, но и этими четырьмя стенами.
— И за колючей проволокой можно найти возможность. У вас есть в лазарете знакомые? Ну, может быть, сослуживцы?
— Вы сами знаете — Петр Дерибас и… Рябченко, — ответил Борис и внутренне вдруг засомневался: стоило ли так откровенничать с хирургом? Ведь откровенничает только он, Ташлык до сих пор ничего о себе нового не сказал.
Феодосий Николаевич, видимо, это почувствовал. Он долгим взглядом посмотрел на Бориса и впервые за все дни их знакомства улыбнулся. Но тут же резко погасил улыбку и сказал серьезно:
— Рябченко я не знаю, а Дерибас… Именно он упорно доказывает майору Ланге, что вы старший лейтенант Севидов, брат генерала Севидова. Он и мне говорил, что знает вас много лет.
— Чушь!
— Не знаю, не знаю. Попробуйте убедить в этом Дерибаса. Как бы ни было, а встретиться вам с ним необходимо.
— Но каким образом? Я нахожусь словно в камере-одиночке. Кроме вас и Ланге, да еще этого рябого подонка Кутипова, никого не вижу.
— Дерибас пользуется доверием у Ланге и у господина Кутипова. Майору будет выгодно, если Дерибас станет вас посещать. — Уже прощаясь, Феодосий Николаевич пообещал: — Я позабочусь о том, чтобы Дерибас зашел к вам.
…В тот же день в комнату Севидова пришел Петр Дерибас. Он, как всегда, не унывал, выглядел бодрым. На голове его вместо лагерного берета была невесть откуда взятая выгоревшая узбекская тюбетейка. Он как-то смешно приподнял ее двумя пальцами, галантно раскланялся.
— Как поживаете, господин Севидов? — официальным тоном поинтересовался Дерибас. — Надеюсь, вас не обижают?
Борис насторожился.
— Ты чего это фиглярничаешь? — спросил он.
— Что вы сказали? Не понимаю я слов таких заковыристых.
— Кривляешься к чему? Словно шут на ярмарке.
— Так, так, — продолжал в том же духе Дерибас, разглядывая комнату. — Устроились дюже хорошо. А как рука? Чи добре вас лечит Феодосий Николаевич?
— Не знал я, Дерибас, что ты такой подонок. Ведь я все равно не признаюсь, а тебя за вранье немцы повесят, и правильно сделают.
Дерибас снял тюбетейку, подошел к Севидову.
— Балда ты, Борис, как есть балда, хочь и командирское звание имеешь.
— Я ведь и одной здоровой рукой могу дать по шее, — приподнялся Борис.
— Да не серчай ты, не до того теперь, — отмахнулся Дерибас — Я ж то для куражу кривляюсь. Ты слухай и соображай. Фрицы ж не дураки, все одно дознаются, кто ты есть такой. Тобой сам капитан Оберлендер занялся. Он зачем-то всех пленных альпинистов на особый учет берет. Задание у него такое от большого начальства.
— Откуда ты все это знаешь? — насторожился Борис.
Дерибас заговорщицки подмигнул Борису, надел тюбетейку, прихлопнул ладонью по макушке.
— Есть у меня тут один корешок — писарь канцелярии. Паскуда добрая, но со мной корешует. И кончай баланду травить. Только зазря время теряем, не пытай меня вопросами до поры. Оберлендер и начальник лазарета Ланге связаны с немцами, которые до войны на Кавказе были. Потому и интересуются альпинистами. А ты сам мне рассказывал в Кочетовке, шо с немцами в горы ходил, фотографии с ихними харями показывал. Чи забыл? Оберлендер не дурак — все раскопает, и карточки те отыщет, и фрицев тех, с которыми ты хлеб-соль делил на Кавказе. Только ж я этих дюже хитрых фрицев трохи опередил, наперед объявил, кто ты есть такой. Нехай теперь лечат и цацкаются с тобой, а мы покуда будем мозгой шурупить.
Борис слушал Дерибаса и пытался понять, кто он теперь, Дерибас, и что значит вся его вроде бы убедительная тирада. Кто такой Оберлендер? Неужели все слова, поведение Дерибаса — провокация?
— Как ты попал в плен? — спросил Борис, пристально глядя в глаза Дерибасу.
— А как ты попал? Здесь в лазарете все раненные, и мало кто добровольно сдался в плен, кроме некоторых гадов. Ну хватит баланду травить. Слушай! — Дерибас сел на край топчана, придвинулся к Борису и зашептал: — Мне поручено тебе передать, что Ванюшка жив.
— Жив?! — обрадованно воскликнул Борис. — Где он? А Дарья Михайловна?
— Не знаю.
— Где же Ванюшка?
— В Ростове.
— Кто передал?
— Ефрейтор Шавлухашвили.
— Шалва?! Он тоже в плену?
— Нет, — ответил Дерибас — Он возит Кутипова.
— Кутипова? — оторопел Борис.
— Живет Ванюшка у какой-то Тони, — спокойно продолжал Дерибас, не обращая внимания на широко раскрытые от удивления глаза Бориса. — А что за Тоня — Шалва не успел рассказать, помешал Кутипов.
— Как же Шалва попал к Кутипову?
— Я его пристроил, — ответил Дерибас.
— Ты?!
— Ага, я. Мы ж с Кутиповым почти что земляки. Он из Новочеркасска.
— А сам почему не пошел к нему?
— Мне и здесь неплохо. Доверяют. Вот Шалву «обработал» по заданию Кутипова. Чем плохо? Как бы я узнал о Ванюшке, если б не Шалва? Теперь мой земляк, да и сам майор Ланге еще больше довольны мною: тебя им выдал. Теперь надеются, что и тебя обработаю.
— Ну и ну, — слушая Дерибаса, качал головой Борис. Потом, усмехнувшись, спросил: — И как же ты намерен выполнить их задание?
— Покуда не знаю. Нашим о тебе скоро доложат. Шалва тоже мозгой шурупит. А пока держись и на рожон особливо не лезь. Нам никак нельзя, шоб тебя обратно в барак перевели.
— Кому это нам? — настороженно спросил Борис.
— Я ж тебя прошу: покуда не задавай вопросов. Придет время — узнаешь. А сейчас я выполняю задание коменданта. Ты думаешь, господин Ланге так запросто разрешил бы прийти к тебе? Черта лысого. Мы с ним договорились баш на баш. Я слежу за тобой и за хирургом Ташлыком, докладываю обо всем, а он разрешает приходить к тебе играть в карты.
— В какие карты? — удивился Борис.
— В «очко».
— Ну ты и конспиратор, — улыбнулся Борис — Играть в «очко»! Да у меня и денег нет. И Ланге знает, что у меня нет денег. Конспиратор! Как только эта мысль пришла в твою голову?
— Тит Лозняк подсказал.
— Это еще кто?
— Писарь канцелярии.
— Кто?
— Паскуда и сучье вымя, вот кто.
— Ничего не понимаю. Ты можешь яснее?
— Сейчас растолкую. — Дерибас не торопясь достал сигарету, закурил. Разгоняя ладонью дым, заговорил: — Значит, так. Если ты думаешь, что господин Ланге полностью доверяет мне, то ты ошибаешься. Вчера я случайно подслушал его разговор с Титом Лозняком. Комендант поручил ему выявить среди военнопленных всех коммунистов и евреев. Еще он приказал следить за тобой. А за мной Тит следит давно. Эту гниду надо перехитрить. Лозняк — уголовник и картежник. Надо купить его. За гроши он мать родную продаст. Теперь мы сможем видеться. Будем вместе мозгой шурупить, как людям помочь здесь, за колючкой. Я смогу привести к тебе Рябченко.
— Рябченко? — удивился Севидов.
— Да. Ты думаешь, я тебя зазря положил на нарах рядом с Рябченко? Это наш хлопец. Одному ему к тебе не попасть, а со мной и Титом Лозняком комендант разрешит и гроши на это выдаст. Даже доволен будет, что еще одного вербуем. — Дерибас встал, подбросил вверх тюбетейку, ловко поймал ее головой и опять шутливо поклонился Борису: — Так что насчет грошей не беспокойся — гроши будут. Дам взаймы. После войны вернешь, когда приедешь в Кочетовку чебаков ловить.
…Вечером Дерибас снова пришел к Борису, но уже с Петром Рябченко. Петро был похож на ходячий скелет. Лагерная тужурка висела на нем, как на палке.. Глаза ввалились.
Дерибас развернул принесенный им сверток, выложил на стол несколько соленых огурцов, краюху хлеба, небольшой кусочек сала.
— Как закусь? — придвигая стол ближе к кровати Севидова, спросил он и, подмигнув друзьям, извлек из бокового кармана медицинскую колбу, наполненную спиртом. — А это привет от Феодосия Николаевича. Кроме того, господа хорошие, получите наличные. — Дерибас достал пачку советских и немецких денег, разделил на три части. — Держите гроши. А ты, Рябченко, давай банкуй.
Рябченко принялся раздавать карты, затем выложил на стол трешку.
— Мало, мало, Петро. Сейчас заявится азартный игрок. Дай колоду. Начну я. — Дерибас ловко перетасовал карты, раздал по одной партнерам.
— Хочь бы Тит пришел один, — озабоченно проговорил Рябченко. — Шо, як з ним ще хто пожалуе?
— Не должно быть, — ответил Дерибас — Я одного приглашал. А кроме того, он не любит при свидетелях гроши клянчить. А клянчить будет, это точно.
В дверь постучали. Дерибас быстро кинул карту Рябченко и громко объявил:
— В банке четвертак! — И сделал вид, что только сейчас заметил вошедшего Лозняка. — А-а, Тит. Заходь, заходь. Дюже рады!
— Привет! Но я не один, со мной Свиневич.
Из-за широкой спины Лозняка вышел Кабаневич. По сравнению с Титом он казался карликом. Снисходительно улыбаясь, Кабаневич сделал шаг вперед, обвел присутствующих доброжелательным взглядом, поправил средним пальцем очки в роговой оправе.
