– На конюшне, – бросил Фроберг. – Вам нужна лошадь?
– Я не заметил, когда вы ее успели в конюшню поставить.
Фроберг усмехнулся:
– Когда меня просят, я успеваю.
Фроберг вызывал двойственное чувство: смесь настороженности с острым любопытством. Разговор явно не клеился.
– Вы давно в России? – снова начал Джулио.
– Жена наследника – моя кузина, – буркнул Фроберг.
Он отвечал на вопрос не в том виде, в каком был поставлен, а в каком сам находил нужным.
– Вы, стало быть, дядя маленького Александра Павловича? – дипломатично сказал Джулио.
– Дядя? – удивился Фроберг и наконец обернулся. – Ах, ну да, дядя. Если так можно выразиться.
Джулио почувствовал, что забрался в какие-то дебри и лучше поскорее выбраться. Но любопытно.
– У меня приказ – выехать сегодня в Кронштадт, – сказал он. – Поблагодарите великого князя и извинитесь за меня. – он холодно посмотрел Фробергу прямо в желтые глаза.
Фроберг улыбнулся. Он обладал той редкой улыбкой, за которой может равно последовать прощальное дружеское объятие или бешеный удар тростью…
Джулио оторвался от окна, прошел в кабинет и наткнулся на груду визитных карточек и поздравительных листов. Внимание привлек один, с гексаграммой Ордена иезуитов. Джулио перевернул и увидел подпись патера Грубера.
Патер Грубер поздравлял Джулио с наградами, благословлял за проявленный героизм и по-отечески советовал причаститься после кровопролития.
Имелась новая записка от Павла Петровича.
Когда Павел Петрович написал Джулио поздравительное письмо с повторным робким приглашением в конце посетить все-таки Павловск и отдохнуть после ратных трудов, Аракчеев усмехнулся.
– Бесполезно, – сказал он. – И не такие ломались.
– Знаю, – грустно отозвался наследник. – Но он послужил во славу России, и я его поздравил. Дальше – его дело. Но я бы на его месте не поехал, – честно сказал великий князь.
Джулио поворошил горку визитных карточек. И вдруг – он одновременно увидел дамскую розовую карту и на него пахнул запах духов… За пороховым дымом и корабельными ароматами Джулио почти забыл, как пахнут духи… С внезапно забившимся сердцем Джулио медленно вытянул карту из-под груды и поднес к глазам… Александра Васильевна после короткого поздравления коротко же приглашала к себе в приемный день – четверг.
Джулио снова вернулся в гостиную. Вновь подошел к окну. Глыба внушительным видом повествовала о крайней, каменной степени надежности…
Он выполняет задачу, поставленную де Роханом. Он ее даже перевыполняет. Он получил вторичное приглашение от наследника Павла – посетить его высочество в Павловске. Стало быть, выполняет поручение Лораса. Наконец, ранен в сражении и получил русский знак воинской доблести… Джулио прислонился лбом к стеклу. "Хорошо бы и вправду исповедаться, – подумал он. – Патер постеснялся предложить свои услуги. Боится получить отказ. Папа иезуитов распустил. Но благодати рукоположения священников Ордена Иисуса папа не отменял".
Рыцарь ответил патеру благодарственным письмом, в котором просил допустить к исповеди, и начал трехдневный пост. Но прежде крикнул Робертино.
– К-какой сегодня день? – спросил рыцарь.
– Четверг, эчеленца, какой же еще! – ответил Робертино.
47
Джулио вошел в гостиную Александры Васильевны в сопровождении камеристки и – растерялся: Александра Васильевна была одна.
– Но мне казалось, что у вас в четверг… – неучтиво начал монах и даже попятился.
– Я не вполне здорова, – перебила Александра, резво подымаясь навстречу. – А кстати, здравствуйте, – сказала она, лукаво и влажно поблескивая черными глазами. – Но я не могла не принять героя, о котором говорит весь Петербург… – она подошла и взяла вдруг Джулио за руку. – Садитесь, вот здесь вам будет удобно. Чаю? А у меня простуда. Так что вы держитесь от меня подальше. – она бросила его руку и вдруг рассмеялась.
Что- то не вполне естественное, едва уловимое, почудилось Джулио в смехе Александры.
– Извините, – сказала она. – Потом, у меня финансовые неприятности, так что я, верно, и выгляжу не лучшим образом? – она кокетливо взялась за концы шали и на минуту приоткрыла шею.
– Помилуйте! – пробормотал Джулио, отводя глаза в пол и грузно усаживаясь. – вы выглядите прекрасно…
Александра была одета по-домашнему, как и следует заправской больной: в облегающем шерстяном платье с огромной черной шалью вокруг шеи и на плечах.
– Ах, неужели же устав ордена велит оставаться монахом даже и в гостях у светских дам? – графиня, присев напротив, наклонилась к рыцарю, словно помогая оторвать его взгляд от зеркально начищенного паркета.
Джулио смутила прямолинейность графини. В отличие от Екатерины Васильевны, в глазах Александры сверкала деятельная энергия, какой боятся иные мужчины. С такой женщиной трудно говорить условным языком: она требует ясных высказываний.
Большинство мужчин полагает, что без словесных кружев пропадает очарование. Как без кружев нитяных женские плечи превратятся в обыкновенный пьедестал для головы. "Женское тело, лишенное тайны, из соблазна превращается в обязанность", – говорил герцог Луиджи. Зато для иных – тайна только и начинается тогда, когда женщина вдруг отбросит увертливые прикрасы…
Женщина любит – и все, и все сказано.
Женщины нет – приходите жалеть, – написал поэт Анджей Добрынин в аналогичной ситуации.
– О чем же мы будем с вами говорить? – сказала Александра. – Илона, ну так – чаю? – она обратилась одновременно к камеристке и к рыцарю. – Павел Петрович остался о вас самого высокого мнения. Извините, что я передаю чужие слова…
Джулио показалось, что Александра Васильевна делает ему авансы, и рыцарю внезапно польстила собственная догадка… Джулио ненавидел чай, но послушно кивнул.
– Я передам, что вы также вполне очарованы, – сказала Александра. – Итак? – она смотрела на рыцаря в упор. – О чем? Об вашей славе?
Джулио по дороге к Александре мысленно перебрал все возможные сценарии. Он почти даже убедил себя, что едет завести полезные знакомства, что наверняка там собирается по четвергам цвет петербургского общества, что можно будет передать и благодарность Павлу Петровичу за поздравления и…
– Я могу… Вы упомянули… – сказал Джулио. – Если вам нужны деньги, то я, с своей стороны…
Александра с секунду продолжала глядеть на рыцаря и вдруг снова рассмеялась, на этот раз совершенно естественно. И долго не могла остановиться, все отирая глаза и глядя на рыцаря…
– Неужели вы думаете, – наконец сквозь последние приступы сказала она, – неужели вы думаете, что для графини Браницкой единственный кредитный банк Петербурга находится в Аптекарском переулке? Неужели вы думаете, что я для этого… Нет, невозможно поверить…
Джулио не понял пафоса. Как всякий западный человек, он привык относиться к деньгам просто как к деньгам. Почему бы графине и не "для этого"? Рыцарь не видел здесь никаких дополнительных нюансов, тех общечеловеческих факторов, какими русский человек с отрадой нагружает простые, как чувство голода, денежные знаки.
– Просто мой Острог меня сильно тревожит… – отсмеявшись, сказала Александра. – Вы, конечно, извините, что я со своими…
Джулио замер.
– Но после смерти мужа они там все как сговорились: второй год не могу добиться денег! – продолжала графиня. – А впрочем, что об этом! Расскажите лучше, как вы победили герцога Зюдерманландского. Вы ведь, говорят, были с ним прежде знакомы? Извините, если я…
Извиняясь, она всякий раз поправляла шаль, переиначивая складки, и яркие полоски нежной кожи мелькали в таком изумительном подборе, что визуальный коктейль ощутимо источал жаркий, призывный дух. Чертик подлинного женского существа порывисто высвобождался из стеснительных и досадных пут.
– Острог? Вас тревожит Острог? – изумленно повторил рыцарь. – Но каким образом?…
И вдруг в его мозгу совпали две картинки.
Джулио знал, что Острогом без всякого права распоряжается какой-то польский гетман, фамилию которого он позабыл в силу невозможности произнести по-итальянски… Ему и в голову не могло прийти, что вдова этого самого гетмана… что Катина сестра…
– Ну да! – графиня встряхнула копной черных, едва убранных волос. – А вас бы разве не тревожил?
В голове Джулио на минуту сделалась натуральная сибирская пурга. "Без корсета!" – с ужасом и без всякой связи подумал рыцарь, захватив глазами мягкие складки на талии, проступившие сквозь облегающую шерстяную ткань.
Джулио не мог объяснить, отчего из всех приглашений, свалившихся на него в первый же день отпуска, он выбрал именно Александру… Судьба снова сама шла к нему в руки… Впрочем, возможно, боялся признаться: Александра Васильевна была в Петербурге единственной нитью к его короткому неаполитанскому затмению…
