…На стене конторы висит плакат: «Верность – моя честь, честь – моя верность. Борись. Повинуйся. ПРОСТО ВЕРЬ!» И я нахожу весьма знаменательным, что наше обозначение идеального повиновения – Kadavergehorsam – содержит в себе труп (это вдвойне любопытно, поскольку уничтожение кадавров – самая трудная работа на свете). Покорство трупа. Послушание трупа. Здесь, в Кат-Зет, в крематориях, в ямах: они мертвы. Но ведь и мы мертвы, мы – те, кто повинуется…
Вопросы, которые я задавал себе в День скорби Рейха. Они не должны снова прийти мне в голову, никогда.
Я должен наглухо закрыть определенную часть моего мозга.
Должен смириться с тем, что мы пустили в ход именно такое оружие – чудо-оружие тьмы.
И должен принять всей душой действенность смерти.
В любом случае, и мы всегда на это указываем, христианская система правильного и неправильного, хорошего и дурного нами категорически отвергается. Подобные ценности – остатки средневекового варварства – более не применимы. Есть лишь положительные результаты и результаты отрицательные.
– Теперь слушайте внимательно. То, что я скажу, чрезвычайно важно. Надеюсь, вы понимаете это. Связь с заключенной – дело само по себе достаточно серьезное. А уж осквернение расы… Оскорбление крови! Капрал еще может отделаться выговором и штрафом. Но я Комендант. Вы понимаете, не так ли, что это станет концом моей карьеры?
– Ах, Пауль…
Койка, скамейка для ног, умывальник, химический туалет.
– Упаси вас Бог сказать кому-то хоть слово. Кроме всего прочего, получится так: ваше слово против моего. А вы недочеловек. Я имею в виду, с юридической точки зрения.
– И зачем только вы делали это без 1 из ваших парижских штучек!
– Да закончились они у меня, – ответил я, размышляя. – Так вот, будьте осторожны, девочка моя. Ведите себя правильно. Не забывайте, что я сказал. Просто ваше слово против моего.
– Но кто же еще это мог быть?
Да, тут она заткнула мне рот. Алиса провела здесь 3 месяца, а весь штат тюрьмы составляли 2 грудастые надзирательницы да 1 немыслимо старый унтер-офицер.
– Конец вашей карьеры, – проскулила она. – А как насчет конца моей жизни? Вы сделали мне ребенка, и они наверняка…
– Вовсе необязательно. – Я взял Алису за подбородок, слегка приподнял ее голову. – Ладно. Слезами делу не поможешь. Вя-вя-вя. Вы ее только послушайте. Вя-вя-вя-вя-вя. Бросьте, девочка. Я Комендант. Что-нибудь да придумаю.
– Ох, Пауль…
– Перестаньте, – сказал я. – Перестаньте. Вы же беременны… Отцепитесь.
Несколько позже я использовал мой обновленный образ мыслей для повторного рассмотрения наших военных задач:
Задача номер 1. Приобретение Lebensraum, или жизненного пространства, или имперских владений.
Даже если безусловное верховенство от нас ускользает, мы несомненно можем выработать компромисс (болтовню насчет «безоговорочной капитуляции» следует игнорировать). Вероятно, нам придется вернуть Францию, Голландию, Бельгию, Люксембург, Норвегию, Данию, Латвию, Эстонию, Украину, Белоруссию, Югославию и Грецию, однако при наличии удачи они не будут возражать, если мы удержим за собой, ну, скажем, Литву, Судеты и часть Чехии плюс половину Польши (об Австрии, я полагаю, даже разговора не зайдет).
Итак. Задача номер 1: миссия завершена!
– Ну-с, Вольфрам. Что там за дрязги в Бункере 33? Будьте любезны, объясните.
– Понимаете, Пауль, была проведена большая селекция. И всех отобранных согнали в Бункер 33. 2500 человек.
– 2500 в 1 бункер? Сколько времени они там проторчали?
– 5 ночей.
– Боже милостивый. Чем объясняется задержка?
– Да ничем. Руки не дошли.
– На перекличку их, я полагаю, выводили?
– Естественно. Как же без переклички, Пауль! Нет, беда в том, что им дали кое-какую еду. Как правило, это никого не заботит. А тут вышла большая ошибка.
– С едой?
– С ней самой. Еду перехватили капо. Все вполне предсказуемо. Капо покинули бункер, обменяли еду на выпивку. Ну, понятно. Но потом они вернулись, Пауль… и началось побоище. Капо набросились на заключенных.
– Мм. Вот видите, к чему приводят излишние нежности. Еда, надо же. Кому принадлежала эта блестящая мысль?
– Скорее всего, Эйкелю.
– Ну! И сколько, вы говорите, объектов у нас на руках?
– 19. Прискорбно. И недопустимо. Но, в сущности, большого значения не имеет. Их же все равно отселектировали.
– Чудак вы, гауптштурмфюрер! Перекличка! Перекличка!
Наступило молчание. Прюфер помрачнел и какое-то время смотрел на меня с немалой озабоченностью. А потом почтительно кашлянул и тихо сказал:
– Пауль. Пауль. Относительно счета заключенных по головам, Пауль… Если общее число остается постоянным, никаких трудностей не предвидится. Вы забыли? Они вовсе не должны быть живыми.
Помолчав секунду-другую, я сказал:
– Нет. Нет. Конечно, не должны. Вы совершенно правы, Вольфрам. Это я глупость сморозил. Да. Хотят быть мертвыми – их дело. Живыми они быть не обязаны.
Постучала и просунула в дверь голову моя задастая Пятница, малышка Минна. Ее интересовало местонахождение определенной папки, и я объяснил, где, по моему мнению, та может находиться.
– Как вам перронная работа, Вольфрам?
– Ну, теперь я понимаю, почему она вам опротивела, Пауль.
– Хорошо, что вы меня подменили. Скоро я снова приду в себя. – Я постучал по столу. – Ладно. Что будем делать с капо? Тут необходимо проявить твердость. Фенол? Малый калибр?
Еще 1 озабоченный взгляд.
– Лишний расход военного имущества, Комендант. Знаете, проще их разжаловать. И тогда евреи с ними сами разберутся.
– Тем лучше для esprit de corps… Это французское выражение, Вольфрам. Означающее чувство локтя. Мораль, знаете ли.
С каждым днем Сибил становится все прелестнее. Неизменной страстью девочки – что несколько предосудительно – по-прежнему остается косметика. Сибил ворует ее из туалетного столика матери. Губную помаду, нет? Выглядит это довольно комично. Она то дуется на меня, то улыбается, показывая зубы в красных пятнах.
А видели бы вы, как она путается в лифчиках Ханны, примеряя их!
Цель номер 2. Создание 1000-летнего Рейха.
Что же, он просуществует столько же, сколько тот, который мы видели прежде, – заложенный Карлом Великим и разрушенный Наполеоном.
Как я уже признал, дорога нас ждет впереди, скорее всего, ухабистая. Однако, когда мы ее одолеем…
Существует факт, который подчеркивается недостаточно часто. На состоявшихся в июле 32-го выборах НСДАП получила 37,5 % – самое большое число голосов, набранных отдельно взятой партией за всю историю Веймарской республики. А это есть надежное свидетельство близости простых чаяний народа и золотого сна Национал-Социализма. Оно всегда стояло перед нашими глазами. Проведенный в ноябре 33-го плебисцит доказал, что нас поддерживают 88 %, а к апрелю 38-го этот показатель слегка превысил 99 %! Разве это не ясный знак крепкого общественно-политического здоровья Нацистской Германии?
О, когда мы одолеем лежащий впереди каменистый участок нашего пути и произведем небольшие изменения (включая, по прошествии времени, назначение более центристского главы государства), ничто на свете не сможет помешать нам оставаться на плаву в течение следующего 1000-летия.
Итак. Цель номер 2: миссия завершена!
На сей раз я пришел не в обычное время. Алиса сидела на скамеечке, медленно сплетая и расплетая лежащие на коленях руки.
– Ладно, женщина, можно больше не стенать. Заткните фонтан. Я поговорил с врачом. Простая процедура. Рутинная. Она такие все время проводит.
– Но, Пауль. Здесь же нет женщин-врачей.
– Здесь полно женщин-врачей. Заключенных.
– У заключенных нет никаких инструментов. А тут нужны особенные.
– Кое у кого есть. – Я усадил Алису рядом с собой на кровать и в течение изрядного времени успокаивал ее. – Ну, теперь вам лучше?
– Да, Пауль. Спасибо. Вы всегда находите выход.
И тут, к большому моему удивлению, я обнаружил, что высокие принципы, которые обычно сдерживали меня в присутствии оплодотворенной женщины, куда-то запропастились. И сказал:
– Продолжайте. Продолжайте. Вот так. А теперь подбросьте его на ладони.
Да, я дал себе волю и не сходя с места совокупился с нею. Думая (то были слова, к которым я часто прибегал в ситуациях более значительных): ладно, взялся за долбаный гуж, не говори, что не дюж.
Они совершенно необходимы, мои свидания с Алисой Зайссер, – чем же еще мне поддерживать мое достоинство и самоуважение? Я подразумеваю пугающие условия, которые сложились на вилле Долля. Неизменная благодарность Алисы, ее высокая оценка моих качеств (не говоря уж о трепете ее любовного блаженства) создают решающий противовес тому, что… что…
Я боюсь Ханну. Вот так. Чтобы доверить такие слова бумаге, требуется определенное мужество, однако это правда. Как описать мой страх? Когда мы остаемся наедине, я ощущаю в солнечном сплетении какую-то пустоту, похожую на шарик сжатого воздуха.
