— Все живы?
С пола поднялись пятеро из шести. Рублик был недвижим.
Точно в центре его лба кровянилась круглая дырочка. Один из охранников поднял безвольную руку, сдвинул рукав, пощупал пульс…
— Наповал, — сообщил он, — вторая в спину… При свете фонаря на желтой рубахе Рублика было хорошо заметно кровяное черно-багровое пятно.
— Кто стрелял-то? — Вопрос был резонный, но отвечать на него никто не торопился.
— Мужики, это не мы, честно, — произнес Жека, — мы без пушек.
— А кто же, биомать?
— Поймешь тут, когда такая темень…
— Что там грохнуло-то?
— Неясно. Вроде трансформаторная будка взорвалась…
— Взорвалась или взорвали?
— Думаю, взорвали.
— Шуруйте, шуруйте, мужики! Может, он еще здесь прячется?
— Нашел!
Свет фонарей скрестился на одном из охранников, стоявшем в двери туалета с буквой «Ж». Он держал в руке ведро и халат, какими обычно пользуются уборщицы.
— Директора сюда! За шкирман волоките!
— Нету его, он еще в десять домой уехал.
— Тогда старшего мэтра, бля, живо!
— Селиван, менты на подходе… Поспокойней надо. Они сейчас сами директора поднимут и всю шушеру допросят.
— Какая падла их вызывала, а?
— Да никакая. Грохнуло чуть не на весь район. Хочешь не хочешь проснешься. Тем более что ближайшая ментура — в двух-трех кварталах отсюда.
— Ни у кого ничего лишнего при себе? Живее соображайте, козлы!
— Жека, у тебя сто грамм дури в карманах не завалялось?
— Ты пошучивай, ботало, с мамой своей!
— Это кто ботало, пидор гнойный?!
— Уймись, фуфло! Без грызни. Смотрите, чтоб мусора ничего не подкинули. Кого подденут — штрафану на сумму залога. Не матюкаться, не вякать, не отмахиваться. Все поняли, блин?
Во дворе, выезд из которого перегородил омоновский автобус, рослые молодцы в сером камуфляже уже наводили шмон.
— Руки на капот, ноги шире! Шире, я сказал!
— К стене, проглот! Пальцы веером, на стенку!
— Начальник, я сам иду, без нервов…
— Лежать! Не дрыгаться!
— Да вы чего, в натуре? Я ж не упираюсь, на фига палкой?
— Для страховки…
Другая группа, вломившаяся через главнуй вход, расшвыривая мебель, пронеслась на второй этаж, в малый банкетный. Фонарей прибавилось. В смысле света.
— Всем оставаться на местах! Приготовить документы для проверки… О, господин Селиванов! Давно не виделись, правда?
— Рад вас видеть, товарищ майор. Оперативно отреагировали. Видите, какие дела творятся?
— Стало быть, не уберегли? Ай-яй-яй! Бедный Владимир Терентьевич. Говорили же ему, предупреждали…
— Надеюсь, вы нас-то не подозреваете, товарищ майор?
— Строго говоря — нет. Но досмотреть вас надо. Давайте к стеночке, спокойненько, без нервов. Никто разрешение на пушку дома не забыл? Ножички там с фиксаторами, баллончики CS ни у кого по карманам не залежались? Вообще-то, вы ребята умные, но служба есть служба…
ВЕСЕЛЫЕ ВЕСТИ
— Ну, Семеныч, ну, ас! — восхищался Рындин, наводя на торжествующего Иванцова объектив фотоаппарата. — С первого выстрела, а? Ну кто скажет, что прокуроры хуже чекистов стреляют?
Иванцов, горделиво подбоченясь, поставил ногу на тушу убитого лося, упер в шерстистый бок зверя приклад своего «тигра» с мощной оптикой и изобразил нечто вроде старинного ружейного приема «на караул по-ефрейторски».
— Килограммов пятьсот мясца, — оценил Теплов. — А то и больше.
— А ведь он, сукин сын, — вздохнул Рындин, — сначала на мой номер вышел. Далеко только было. Мне бы тоже надо было «сайгу» взять, а не «зауэра». Тогда б я его и за двести метров достал.
— Ну что, Андрей Ильич, заснял? — спросил Иванцов. — Слезать можно?
— Погоди-погоди! Давай я тебя еще с супругой запечатлею! Ольга Михайловна, прошу!
Иванцова, румяненькая и помолодевшая на морозце, в белом дубленом полушубке, изящных валяных сапожках, лыжной шапочке и стеганых брючках, при патронташе и с охотничьим ножом у пояса, при небольшом, штучной работы, ижевском ружьишке, засмущалась:
— А я-то при чем? Я ж не стреляла…
— Если б ты не наколдовала со своими загонщиками, он бы на меня не вышел! — сказал Иванцов. — Иди, Ольгуня, запечатляйся!
Ольга Михайловна засеменила к туше по изрытому копытами и испятнанному кровавыми брызгами снегу.
— Давай, фотограф, быстрей ворочайся, свежевать пора! — поторопил Рындина Иванцов.
— Рога забрать не терпится? — спросил Рындин, не отрывались от видоискателя. — У тебя их тут, в «Вепре», уже с десяток будет…
— Это не считая тех, что Ольга понаставила, — хихикнул прокурор, обнимая супругу за талию.
— Ах ты, хулиган! — пискнула Иванцова, хлопая мужа ладошкой по спине.
Рындин сделал еще один снимок, вытянул из аппарата готовое цветное фото и подал счастливой чете.
— Хоть сейчас увеличивай — и на рекламный щит, — польстил чекисту Иванцов. — Верно, Оленька?
— Очень красиво! — поддакнула супруга.
— Прибери их пока, — велел Виктор Семенович, — и сходи, поруководи разделкой…
— Понятно, — вздохнула Ольга Михайловна, сообразив, что ее выпроваживают, и удалилась.
Иванцов, Рындин и Теплов отошли в сторонку. Подстелили телогрейки, услужливо принесенные кем-то из Ольгиных егерей, и уселись на поваленное дерево, полузанесенное снегом.
— Делу — время, потехе — час, — сказал Иванцов, вытаскивая сигарету. — Ну что, товарищ Теплов, не терпится веселые вести рассказать?
— Конечно, Виктор Семенович. Иначе разве я б поперся сюда? Не обижайтесь, но не люблю я эту охоту. Зверюшек жалко.
— Надо привыкать, Василий Михайлович. У нас в области это любят… Кстати, Ильич, а чего Глава не прибыл?
— Приболел, по данным разведки, — усмехнулся Рындин. — Вчера принимал одного хорошего друга из ближнего зарубежья…
— …И принял, стало быть! — скаламбурил прокурор. — Ну, и Бог с ним, пусть отоспится. Давайте, Василий Михайлович, радуйте народ. Итак, что ж там такое стряслось с господином Ревенко Владимиром Терентьевичем? Отчего такой трагический летальный исход?
— Мирошин проинформировал, что там сработал профессионал, причем с очень хорошей оснасткой. Дерзкий, но очень расчетливый. Даже, между прочим, считает нужным ваших коллег подключить, Андрей Ильич.
— Пусть подключает. Поможем, если надо. Подробности известны? Или все то же, что вчера: свет горел — Рублик был жив свет погас — и Рублик вместе с ним?
— Немножко побольше. Взрыв произошел на крыше трансформаторной будки, расположенной во дворе ресторана по уточненным данным, в час тридцать пять. Мощность — две тротиловые шашки по 400 граммов. Найдены элементы, позволяющие считать, что мина была радиоуправляемая, кумулятивного действия. В крыше относительно небольшой пролом, а трансформатор изуродовали, как Бог черепаху. Обесточка произошла почти мгновенно. Предполагаемый преступник приблизительно через пять-десять секунд после взрыва произвел в Ревенко два прицельных выстрела — один в область сердца, другой в лоб, видимо, контрольный.
— В темноте? — недоверчиво спросил Рындин.
— Во всяком случае, все находившиеся в зале на этот момент, — а там были представители двух группировок, между которыми сейчас возникла напряженность, утверждают, будто Рублик был цел и невредим до того, как погас свет.
— А сговориться и дружно замочить его они не могли?
Иванцов прекрасно знал, что такого быть не могло, но не следовало показывать Теплову свою осведомленность. С Найденовым покойным уж на что друзья были, и то подкузьмил, а с этим, новым, еще работать и работать…
— Исключать нельзя, но маловероятно. У всех пятерых, находившихся в зале на момент взрыва, имелось зарегистрированное огнестрельное оружие — пистолеты «Макаров» калибром девять миллиметров. У погибшего — тоже. А Ревенко был убит из оружия калибра 5,45, которое на месте преступления не обнаружено.
— Вынести, выбросить, спрятать?
— Мирошин утверждал, что навряд ли.
— Ну, а какой-нибудь хвост они взяли или нет? — У самих бандюг, то есть друзей и знакомых потерпевшего существует мнение, что преступник проник в зал где-то за час два до приезда Рублика с собутыльниками. То есть примерно 21.00. Скорее всего — под видом уборщицы. Интересно! — усмехнулся Иванцов. Тетя Маня в киллеры записалась!
— В тот вечер в малом банкетном зале должна была перед приходом гостей прибраться Малахова Алевтина Сергеевна, Это участок. Но она позвонила директору и сказала, что на работу выйдет, потому что плохо себя чувствует, а чтоб зарплата не пропала, пришлет племянницу. Племянница эта, по описанию директора и еще двух-трех человек из персонала ресторана, выглядела так: на вид около сорока, полная, волосы каштановые, коротко стриженные, с проседью, лицо одутловатое. Есть особая примета — на правой щеке овальной формы родимое пятно размером с пятикопеечную монету советской чеканки или нынешнюю достоинством в 50 рублей. Одета была в темно-синее пальто с песцовым воротником, белый пуховой платок, черные резиновые сапоги с подбоем из искусственного меха желтого цвета, без каблуков, на микропористой резине черного цвета…
