– Он всегда был таким, Алешка, – в брюзжании Прохорова скрывалось какое-то удовлетворение. – Наговорил мне всяких гадостей… «Инсульт дороги», паникер. – Савелий поднялся, тяжело оперся о стол. – Ты, Елизавета, меня не удерживай… Пока он там разговаривает, уйду я… А то напьюсь, шуметь начну…
– Иди, Савелий, – кивнула Елизавета. – Ты не держи зла на Алешу. Любит он тебя, поверь мне. Как брат. Сколько раз говорил… Переживал, что едет сюда на работу. Да так уж сложилось…
Прохоров взял пальцы Елизаветы, поднес к мягким губам и поцеловал, оставляя на ладони влажный след…
Из соседней комнаты доносился резкий командирский голос Свиридова. Прохоров понял, что речь шла о вывозе из Костомукши концентрата. Одно лишь воспоминание о Костомукше вгоняло бывшего начальника дороги Савелия Кузьмича Прохорова в ужас. Миллионы тонн лежали под открытым небом. Надо было сменить не один десяток километров рельсов. А где их взять? На весь год для замены выделили километров пятнадцать, а тут на одну Костомукшу понадобится не менее пятидесяти километров…
– Так вот, – доносился сквозь прикрытую дверь голос Свиридова. – Рельсы найдем, это я беру на себя. А вы представьте мне точные данные. И учтите, Костомукшу будем вывозить тяжеловозами. Сдвоенными поездами, но с одной локомотивной бригадой. Через две недели…
Прохоров оставил руку Елизаветы и, подскочив к двери, рванул ее на себя.
– Псих! – закричал он. – Ты не знаешь тех условий. Если состав сойдет с рельсов… Кто будет отвечать?
Свиридов отвернул лицо от телефонной трубки.
Он смотрел на Прохорова с каким-то детским удивлением.
– Я был там уже… Что ты кричишь? – и, укоризненно покачав головой, вернулся к трубке.
Не простившись, Прохоров выскочил из комнаты.
Свиридов настиг Савелия Прохорова напротив центрального подъезда гостиницы, у стоянки такси.
На голову выше всех в очереди, Прохоров сразу бросался в глаза.
– Ты куда это дунул? Не простившись, – Свиридов скомкал у горла лацканы наспех наброшенного пиджака. – Не дело, брат. Стыдно… Я же не в игрушки ушел играть, – он потянул Прохорова в сторону, прячась от свежего ветерка.
Прохоров не сопротивлялся, он следовал за приятелем, точно в полусне, приговаривая:
– Отпусти меня, Алешка. Неважно мне что-то.
– Я тебя отвезу, – решил Свиридов.
– Нет, нет. Что ты! – испугался Прохоров. – Ни за что! Люська, понимаешь… Словом, бабы, черт их возьми! Говорит, ты специально сюда перевелся, чтобы меня подсидеть… Она человек хороший, за меня переживает…
– Вот как? – Свиридов обескураженно развел руками. – Жаль… Ты уж разубеди ее как-нибудь…
Несколько минут они стояли молча.
Сквозь стены доносились приглушенные звуки электронной музыки. Легкомысленной и строптивой. Неясные тени ломались на цветных шторах ресторанного зала.
Стеклянные двери гостиницы впускали и выпускали людей…
Подъехал автобус. Из него гуськом стали выходить туристы, обвешанные фотоаппаратами, – седые, аккуратные мужчины, молодящиеся старушки.
– У меня к тебе просьба, Алексей, – произнес Прохоров. – Не дай пропасть Аполлону.
Свиридов резко обернулся. Он чувствовал, как на скулах дубеет кожа.
– Не понял тебя, Савелий?
– Понимаешь, у Аполлона все кувырком как-то… Жена – стерва, да и сам слабаком оказался…
– Ну?!
– Теперь в нем гордость заговорила. Подняться захотел, стряхнуть с себя песочек, хоть и золотоносный. Наступает такое время, если у человека совесть сохранилась… У него есть любопытные идеи. Пассажирской службы касаются. Еще отец его начинал пробивать. Старик умер, завещал Аполлону свои идеи, что ли. Да и сам Аполлон с ними повозился… Кавказские люди, понимаешь, сыновний долг… Идеи и впрямь интересные. Помоги ему, Алешка… Я не успел, да и, честно говоря, сам голову поднять не мог, а ты помоги…
Глава вторая
1
Муртаз Расилов погнал тележку ко второй платформе, где обычно собиралась бригада перед прибытием фирменного поезда «Северный олень». Надо определиться: будет работа с иностранными туристами или гуляй себе вольным казаком, лови неорганизованного клиента.
Муртаз не любил возиться с туристами, а тем более с иностранными – никакого бакшиша, оплата идет по-среднему. А ответственность какая, не дай бог пропадет чемодан – международный скандал. И отвиливать от распределения нельзя – свои ребята, носильщики, у всех один интерес. Увильнешь, испортишь отношения с бригадой – ничего хорошего тебя в дальнейшем не ждет. Однако перспектива работы по линии зарубежных связей его сегодня мало огорчала – Муртаз уже достаточно набегался, день оказался «капустный», заработок не стыдный. К тому же интурист норовил сам свой чемодан на тележку поставить, не доверял нашему носильщику. Или его сильно припугнули – гляди в оба: там, у красных, украдут и тебя же в ГПУ определят. Или у себя дома опыта понабрались, говорят, у них если сам свой чемодан поставил-снял, то меньше платишь носильщику. Врут, наверное, чего только не наговорят. Правда, однажды – умора! – приехала группа зарубежных туристов. И тут один из них, в шортах, мускулистый такой, все чемоданы на тележку принялся ставить, да так ловко, что Муртазу и делать было нечего. Оказалось, он у себя дома носильщиком работал. Потом пристал к Муртазу: давай обменяемся бляхами. На память. И сует Муртазу свою крупную, как блюдце, бронзовую бляху. Хорошо, у Муртаза случайный жетон завалялся в кармане – то ли от гардероба какого-то ресторана, то ли от прачечной-автомата. Отдал коллеге зарубежному, чтобы отвязался. Тот обрадовался, слезы на глазах. Упрятал в портмоне, еще и авторучку подарил в придачу. Позже Муртаз разглядел его бляху. Номер «14» и чеканная фигура в мундире и при шпаге. Надпись по кругу. Брат Муртаза, ученый-физик, перевел на понятный язык: «Кайзеровская королевская железнодорожная кампания. Австрия. 1906». Там, оказывается, у железнодорожников к парадному мундиру шпага прилагается. Почет, точно рыцарям… Один свой парень, носильщик, Муртазу за эту бляху четвертной отслюнить хотел. Не расстался Муртаз с сувениром, преодолел искушение. А бляху дома на стенку повесил, прямо на Почетную грамоту за активное участие в коммунистическом субботнике по уборке территории станции. Любой, кто бляхой австрийской заинтересуется, и грамоту без внимания не оставит, а то лежала себе глянцевой бумагой в столе без всякого интереса, обидно даже…
Прогоняя тележку по эстакаде, Расилов бросил взгляд на распахнутые ворота багажного отделения. И вспомнил весовщицу Галину. Собственно, он ее и не забывал. Галина его интересовала – и очень. Вообще Муртазу нравились крупные женщины, возможно оттого, что он сам не вышел ростом. Муртаз уже наводил справки среди носильщиков. В целом мнение о Галине на станции неплохое – спокойная, не пьет, не курит, детей растит, да не каких-нибудь там случайных – от законного мужа, тот утонул несколько лет назад. Муртаз даже некоторую работу провел в своем семействе, а жил он с матерью, после того как брат отделился. Сказал, что хочет жениться на русской. Мать ответила: хоть на шайтане женись, только женись. Сорок лет мужчине, пора. Правда, Муртаз промолчал о детях. Нельзя сразу мать ошарашивать, хватит ей и первой новости пока…
С прибывшей электрички повалил народ.
Муртаз замедлил шаг. Чего доброго, собьешь кого-нибудь железной своей арбой.
«Поберегись!» – изредка восклицал он, когда видел, что кто-то прямо на тележку держит путь. И качал головой в знак удивления стадной тупости людей…
Пассажиры электрички – это особый мир. Муртаз к ним давно приглядывался. Попадая в город, они растворялись, их уже не отличишь от прочих граждан. Но здесь, на перроне, в ожидании электрички лица этих людей принимали особое выражение. А главное их отличие – это огромные сумки, баулы и рюкзаки. Когда они приезжали в город, сумки как-то еще не бросались в глаза, а вот когда уезжали… Чего только они не увозили – продукты, промтовары, строительный материал… И каждый день!
Муртаз проживал в районе города, где вода подавалась на два часа утром и на два часа вечером. Говорили, что такой режим установлен из экономии. И все, кто жил в этом районе, заполняли водой ванны, кастрюли, тазы, бутылки. Утром воду выливали и набирали свежую. А если бы вода шла круглые сутки, больше одного-двух ведер никому не понадобилось бы. Вот и выходит – экономия… Так и с людьми, что жили за городом! Разве стали бы запасаться они всем подряд, если хотя бы половина того, что они вывозят из города, доставлялась за город… Об этом думал Муртаз Расилов, стараясь аккуратней провести свою тележку по платформе…
Команда, как обычно, собиралась под часами у нового электронного информатора, что рядом со второй платформой. Высокий плосконосый бригадир по прозвищу Челкаш придирчиво осматривал своих людей, бросая замечания относительно внешнего вида. Только сегодня утром на планерке у начальника вокзала ему крепко досталось по этой части. Вообще с приходом нового начальника дороги по всем службам прокатилось что-то вроде лихорадки. Вероятно, начальник вокзала уже получил указания от начальника станции, а тому досталось от начальника отделения. Иначе с чего бы ему делать замечание Челкашу, столько лет носильщики работали кто в чем, и вдруг вспомнили о форме. Многие и не знали, на каких антресолях она дома преет… Правда, Муртаз не позволял себе такого разгильдяйства, обычно что-нибудь из положенного на нем было надето. Или брюки, или куртка. Не говоря уже о фуражке. А иногда, как например сегодня, он сподобился вообще собрать на себе целиком всю форму. Именно из-за этих, ничем не объяснимых порывов, он прослыл среди носильщиков пижоном.
