Ведущая к дому его друга дорога была уединенной, и по ней мало кто ходил. Хоть было еще не поздно, Смит не встретил на ней ни души. Бодрым шагом он дошел до калитки, за которой начиналась длинная посыпанная гравием подъездная дорога к Фарлингфорду. Впереди в темной листве приветливо блеснули красные огоньки окон. Смит взялся за железную задвижку и оглянулся на дорогу, по которой только что прошел. По ней что-то стремительно приближалось.
Темная, полусогнутая, почти неразличимая во мраке фигура, не издавая ни звука, крадучись двигалась в тени кустов. Пока он на нее смотрел, она успела сократить расстояние между ними на двадцать шагов и продолжала приближаться, не сбавляя хода. Наконец он различил тощую шею и два глаза, которые до конца дней будут преследовать его во снах. Смит развернулся и, закричав от ужаса, бросился со всех ног по дорожке за калиткой. Вот они, спасительные красные окна, уже совсем близко! Смит был отличным бегуном, но так, как в ту ночь, он еще не бегал никогда.
Тяжелая створка калитки захлопнулась у него за спиной, однако он услышал, как она снова раскрылась перед его преследователем. Он, словно безумный, несся вперед, не различая под ногами дороги, но отчетливо слышал позади себя быстрый топот ног и, оглянувшись, увидел, что жуткая фигура с горящими глазами мчится за ним длинными тигриными прыжками, вытянув вперед одну тонкую руку. Впереди замаячила узкая полоса света – слава Богу, дверь не заперта. Но топот за спиной был уже совсем близко. Кажется, у самого плеча раздался хриплый гортанный звук. Издав вопль, Смит влетел в прихожую, захлопнул дверь, задвинул засов и, едва не теряя сознания, повалился на стул.
– Господи Боже, Смит! Что случилось? – вскричал Петерсон, выглянувший на шум из кабинета.
– Дайте бренди!
Петерсон на секунду исчез и появился снова со стаканом и графином.
– Да, это вам, похоже, поможет, – сказал он, когда его гость выпил залпом то, что ему налили. – Вы бледны как полотно.
Смит поставил стакан, встал и глубоко вдохнул.
– Мне уже лучше, – сказал он. – Так страшно мне еще никогда не было. Если позволите, я сегодня у вас заночую, потому что снова выйти на эту дорогу я смогу себя заставить, наверное, только днем. Это слабость, я знаю, но ничего не могу с собой поделать.
Петерсон окинул своего гостя удивленным взглядом.
– Конечно, оставайтесь, если хотите. Я скажу миссис Барни, чтобы она приготовила постель. А откуда вы пришли?
– Давайте подойдем к окну, из которого видно порог. Я хочу, чтобы вы увидели то, что видел я.
Они поднялись к окну в коридоре на втором этаже, откуда хорошо просматривалась залитая ярким лунным светом дорожка, ведущая к дому. На ней и на газонах по сторонам от нее – никого. Все было тихо и мирно.
– Честное слово, Смит, – заметил Петерсон, – хорошо, что я вас давно знаю. Что, черт побери, могло вас так напугать?
– Я расскажу. Но куда же оно могло деться? А, смотрите, смотрите! Вон, на повороте дороги, прямо за калиткой!
– Да, вижу, и не нужно мне руку выкручивать. Да, там кто-то прошел. Кажется, мужчина, похоже, очень худой и высокий… Очень высокий. Но что с ним? И что с вами? Вы все еще дрожите как осиновый лист.
– Просто я чуть не попал в руки этому дьяволу. Давайте спустимся в кабинет, и я вам все расскажу.
Так он и сделал. Приветливо светила лампа, на столике рядом с креслом стоял бокал вина, и Смит, глядя на дородную фигуру сидящего напротив друга, свежего, с румяным лицом, рассказал по порядку обо всех событиях, важных и незначительных, из которых складывалась эта поразительная история. От той ночи, когда он обнаружил Беллингема без сознания перед саркофагом, до того страшного происшествия, которое случилось час назад.
– Вот такая чертовщина, – сказал он в конце. – Все это кажется ужасным и невероятным, но это правда.
Доктор Пламптри Петерсон какое-то время озадаченно молчал.
– Никогда в жизни не слышал ничего подобного! – наконец произнес он. – Вы поведали мне факты, а как вы это все объясняете?
– Вы можете сами сделать выводы.
– Но сначала я хочу услышать ваши. У вас уже было время все это обдумать, у меня – нет.
– Ну, может быть, некоторые частности еще остаются под вопросом, но общий смысл, мне кажется, вполне ясен. Этот Беллингем, изучая восточную культуру, завладел каким-то дьявольским секретом, с помощью которого он может временно оживлять мумию, возможно, только эту конкретную мумию. Это он и пытался сделать в ту ночь, когда лишился сознания. Несомненно, Беллингем испытал потрясение, когда чудовище зашевелилось, даже несмотря на то, что он ожидал этого. Вы ведь помните, какими были его первые слова, когда он очнулся? Он назвал себя дураком. В следующий раз он уже не так волновался, поэтому сумел довести дело до конца, не падая в обморок. Жизнь, которую он вкладывает в это создание, скорее всего, непродолжительна, потому что я несколько раз видел мумию в саркофаге, и она была не живее, чем этот стол. Мне кажется, оживление мумии – процесс весьма сложный. Когда ему это впервые удалось, естественно, он подумал, что можно использовать ее в своих целях. Она ведь способна мыслить и очень сильна. С какой-то целью он посвятил в свою тайну Ли, но Ли, как и подобает христианину, не захотел иметь с этим ничего общего. Они поссорились, и Ли пригрозил Беллингему, что раскроет своей сестре глаза на то, какой он человек. Тогда Беллингем решил помешать ему и почти добился успеха, пустив по следу Ли эту тварь. До этого он уже опробовал свои силы на Нортоне, с которым у него были давние счеты. Лишь по счастливой случайности эти двое не погибли. Потом, после того как я призвал его к ответу, у него появилась очень веская причина избавиться и от меня, пока я не успел обо всем рассказать кому-нибудь еще. Он хорошо знает мои привычки, знает, куда я хожу, поэтому и решил не откладывать дело в долгий ящик. Я чудом из бежал смерти, Петерсон. Вполне могло статься так, что вы нашли бы меня утром на пороге своего дома. Я никогда не считал себя нервным человеком и до сегодняшнего вечера не думал, что боюсь смерти.
– Дорогой мой, вы принимаете все это слишком близко к сердцу, – сказал его друг. – Заработались, нервы начинают пошаливать, вот вы и делаете из мухи слона. Как такое существо может разгуливать по улицам Оксфорда, даже по ночам оставаясь незамеченным?
– Его видели. Город напуган слухами о сбежавшей обезьяне. Все только об этом и говорят.
– Да, все это действительно просто поразительно, но все же, дружище, признайте, что каждому из этих происшествий можно дать более прозаическое объяснение.
– Что, даже тому, что случилось сегодня со мной?
– Конечно. Вы выходите из дому вечером, нервы у вас напряжены, все мысли крутятся вокруг этой вашей теории. За вами увязывается какой-нибудь тощий, умирающий от голода оборванец и, видя, что вы пускаетесь наутек, отваживается преследовать вас. Остальное – плод ваших страхов и фантазий.
– Нет, Петерсон. Все было не так. Не так!
– Теперь о том, как вы увидели пустой саркофаг, а через несколько секунд в нем оказалась мумия. Вы же говорите, что лампа в комнате горела неярко. Особенно внимательно присматриваться к саркофагу причин у вас не было, поэтому, вероятнее всего, в первый раз вы просто не заметили внутри него это существо.
– Нет, нет. Это совершенно исключено.
– Ли же просто свалился в реку, а на Нортона напал душитель. Несомненно, ваши обвинения против Беллингема очень серьезны, но, если вы с ними обратитесь в полицию, он просто рассмеется вам в лицо.
– Я знаю. Поэтому и хочу взять дело в свои руки.
– Вот как?
– Да. Я чувствую долг перед обществом. И, кроме того, я должен это сделать ради своей же безопасности. Конечно, можно просто уехать, но, согласитесь, позволить этой твари выжить себя из колледжа было бы довольно унизительно. Я уже решил, что буду делать. Но вначале могу ли я воспользоваться вашими перьями и бумагой?
– Разумеется. Все, что вам нужно, вон на том столике у стены.
Аберкромби Смит положил перед собой пачку чистых листов, и следующие два часа его перо безостановочно и торопливо бегало по бумаге, исписывая страницу за страницей, в то время как его друг, сидя в кресле, терпеливо и с любопытством наблюдал за его работой. Наконец, удовлетворенно вздохнув, Смит встал, сложил в нужном порядке листы, взял последний из них и положил его перед Петерсоном.
– Будьте добры, засвидетельствуйте, – сказал он.
– Засвидетельствовать? Но что?
– Мою подпись и дату. Дата – самое важное. Петерсон, от этого может зависеть моя жизнь.
– Дорогой Смит, вы говорите вздор. Настоятельно советую вам ложиться спать.
– Напротив, никогда еще я не говорил так обдуманно. И я обещаю лечь спать, как только вы подпишете.
