– Я тоже не уверена, что мы без него справимся, – после долгой паузы сказала я Сэм. Меня пугала мысль о потере Карлоса, и когда я озвучила ее, мне стало еще страшнее.
* * *
В ночь на Хэллоуин внутреннее напряжение, которое долго копилось в нас, закончилось вспышкой агрессии. Бездомная жизнь становилась все труднее и труднее, и мы это чувствовали. Когда ты не можешь удовлетворить свои самые простые жизненные потребности, начинаешь сходить с ума. Голод расшатывает нервную систему, состояние нервозности высасывает всю энергию, а стресс и недостаточное питание добивают. Я даже и не подозревала, как устала, но ночь на Хэллоуин показала мне, что бездомная жизнь не проходит бесследно.
В тот вечер мы были втроем: Карлос, Сэм и я. Разбрасывая ногами опавшие красные и золотые листья, мы шли по Бедфорд-парку, и я кричала: «Счастливого Хэллоуина!» Я даже сама удивлялась тому, как громко кричу. Сэм увидела, что я «завелась», и тоже начала кричать. Я кричала долго, до тех пор, пока не заболело горло.
Карлос стал бить бутылки о стены и тротуар и переворачивать мусорные бачки. Я последовала его примеру. Я устала ходить и ощущала ненависть ко всем, у кого есть дом и кто спит в собственной теплой кровати. Чем больше я крушила все подряд, тем легче мне становилось. Карлос заметил мое состояние, улыбнулся и начал передавать мне бутылки, чтобы я их разбила.
Потом мы стали кидаться конфетами. Так мы гуляли несколько часов. Возможно, от ненависти или от беспомощности мы подходили к домам, в которых жили наши друзья, и пытались разбудить их своими криками. Бобби не спал и, услышав нас, высунул голову в окно. В его руках был пульт от телевизора, а его волосы блестели в свете луны.
– Как дела? – спросил Бобби, глядя на нас.
Что мы могли ему ответить? «Мы устали. Нам это совсем не нравится. Можно у тебя снова переночевать?»
Но Сэм крикнула:
– Счастливого Хэллоуина!
Она произнесла это таким смешным тоном, что Бобби захохотал. Карлос стоял в стороне, бросался конфетами в машины и недобро улыбался. Рядом с Бобби в окне появилась голова нашей общей подруги Дианы.
– Привет, ребята! – закричала она.
Они с Бобби выглядели такими здоровыми, отдохнувшими и довольными. Я с завистью подумала, что она, наверное, спала в его объятиях в теплой и удобной кровати. Ко мне подошел Карлос, глаза которого были красными от недосыпа.
– Пошли, Шэмрок, – сказал он, и я побрела за ним по Конкорс-авеню.
Потом мы остановились у дома, в котором жила наша приятельница Джейми. Мы конфетами приклеили на ее окно на первом этаже записку со смайликом и следующим текстом: «Хотели зайти к тебе. Отдыхаем. Счастливого Хэллоуина. 31.10.1996».
Несмотря на шум, который мы устроили, Джейми не проснулась, точно так же, как и многие другие наши приятели, под окнами которых мы в ту ночь громко кричали и шумели.
Перед рассветом мы украли чье-то одеяло, которое вывесили для просушки, и сели около теплой кабинки на станции метро «Бедфорд-парк». Через некоторое время люди пошли на работу и начали мешать нам спать пиканьем своих проездных. Мы с Сэм крепко прижимались друг к другу под все еще немного влажным одеялом, сильно пахнувшим стиральным порошком. Карлос ходил кругами вокруг станции метро, выкрикивая вызывающие замечания спешащим на работу прохожим.
– Девушка в зеленом пальто знает карате, – объявил он через скрученную в трубку снятую со стены афишу.
Девушка в зеленом пальто с презрением на него посмотрела. Большинство людей, к которым Карлос обращался, полностью его игнорировали.
– Кассиру в будке нравится диско, – не унимался Карлос.
Казалось, что голос Карлоса слышится все тише и тише. Мне начал сниться сон о том, как мама умирает от голода в больнице. Врачи и сестры столпились вокруг нее плотным кольцом, но никто не может ей помочь. Рядом с кроватью стояли бесчисленные подносы, на которых в пластиковых контейнерах лежала самая разная снедь. Мама чувствовала запах еды, плакала от голода, но могла есть, только если я буду кормить ее. Она ждала меня, и жидкость покидала ее тело. Она стала сморщенной, как изюм, и ее глаза запали. В это время я в панике бежала по длинным коридорам больницы, взбиралась и опускалась по лестницам. Когда я, наконец, дошла до ее палаты, в кровати мамы лежали лишь красные и желтые осенние листья.
Я проснулась от того, что меня толкала Сэм.
Карлос пропал.
* * *
Первые две ночи после исчезновения Карлоса мы с Сэм спали у Бобби. Мы старались как можно реже вставать с его дивана, ходили в туалет по двое, чтобы не создавать лишнего шума, и вообще вели себя тише воды, ниже травы. Бобби был рад нас видеть и не замечал всех наших усилий, направленных на то, чтобы стать невидимыми. Ну и хорошо, думала я.
При мерцающем свете телевизора я листала свой дневник и перечитывала письма Карлоса. «Твой муж» – так он всегда подписывался. Боже, я так мечтала теперь, чтобы мы вообще в этой жизни никогда не встречались.
Третью ночь после исчезновения Карлоса мы провели на крыше над входом в государственную школу в Бронксе. Вокруг нас расстилалось огромное школьное футбольное поле, на котором ночью не было ни души. Небо было враждебно-серым, и громко завывал ветер. Лежа на крыше, мы с Сэм разделили пакетик чипсов и заснули – холодные, как камни. Казалось, в ту ночь все люди исчезли и остались только мы одни.
После пяти дней бесконечного хождения, катания на метро и попыток переночевать у приятелей мы страшно устали. Сэм подняла вопрос о приюте. Она заговорила об этом тогда, когда от голода у нас уже не было сил шутить. Поздней ночью мы зашли в кафе, где работал Тони, чтобы воспользоваться туалетом. Запах еды кружил голову. За столиками сидели ночные тусовщики и люди, отдыхавшие всю ночь в клубах. Косметика на лицах женщин потекла, бретельки лифчиков вылезали из-под платьев. Мужчины лапали своих партнерш, как хотели. Пьяненькие парочки сидели в кабинках, и перед ними на столах стояла яичница, оладьи и высокие стаканы апельсинового сока. Глядя на все это пищевое изобилие, мне хотелось закричать в голос.
– Я пахну, как помойка, – заметила Сэм в туалете. – Я помню, ты говорила, что хуже приюта Святой Анны ничего не бывает, но, откровенно говоря, мне сейчас кажется, что ты преувеличивала.
Она налила розового жидкого мыла на рубашку и стирала ее в раковине.
У меня начались месячные. Тампонов у меня не было, поэтому я в очередной раз воспользовалась туалетной бумагой.
– Не знаю, Сэм. В любом случае я больше не пойду в эту тюрьму.
– Я больше не могу без еды и сна. Пожалуйста, подумай.
Мы не пошли в приют. Вместо этого мы решили зайти в магазин и наворовать продуктов.
Магазины сети C‑Town открываются рано. Как только ближайший от нас магазин открылся, мы зашли в него и стали рассовывать холодные, колючие и хрустящие упаковки в свои рюкзаки. Мы выскочили из магазина и сразу бросились бегом, словно за нами кто-то гнался. Мы дошли до игровой площадки перед государственной школой № 8, сели на мягком покрытии, достали еду, зубами разорвали пластиковые упаковки и, кашляя и смеясь, жадно запихивали в рот куски жареной индейки, сыр, хлеб, запивая апельсиновым соком из бумажного пакета.
* * *
В ту ночь мы ночевали на лестнице на верхнем этаже дома, в котором жил Бобби. Я думала, что нам делать. Можно было вернуться к Брику, но я от этого решения отказалась. Мистер Домбия обещал перевести меня в приют за прогулы, а я не была в школе уже несколько месяцев. Назад в «систему» я больше не вернусь. Однако жизнь на улице очень утомила.
Я могла бы пойти и снова начать паковать продукты в магазинах, но за последние годы законы о найме несовершеннолетних ужесточились. Сейчас упаковывали покупки мужчины в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, главным образом иммигранты, которых магазины нанимали официально. На бензозаправке я тоже не могла работать, потому что в моем возрасте меня могли уже арестовать. Я совершенно не знала, что предпринять. Я решила позвонить Лизе из телефонного автомата на улице. Мне ответил Брик, и я тут же повесила трубку. Когда я перезвонила через несколько часов, я услышала голос сестры.
– Привет, как дела? – спросила ее я.
– Лиззи, это ты?! Ты где? – в голосе Лизы я услышала злость и агрессию и тут же пожалела, что позвонила ей.
– Я на улице у телефона-автомата. Лиза, скажи, это ты заложила Брику Сэм, когда она у нас жила?
Я решила раз и навсегда выяснить этот вопрос.
– Нет, не я.
– Правда не ты?
– Правда.
Я ей поверила.
