До центра мы ехали на такси. Мы направлялись в место, которое, по словам Карлоса, должно было сразить нас наповал. Никогда раньше я не видела, чтобы за такси заплатили тридцать долларов, как тогда сделал Карлос. Во время поездки он сидел на переднем сиденье и по-испански болтал с водителем, переключая радио с рока на хип-хоп. Мы перестали прыгать по радиостанциям, когда заиграла песня Фокси Браун под названием «Gotta Get You Home». Карлос делал вид, что крутит пластинки, как диджей. Мы с Сэм подпрыгивали на заднем сиденье в такт музыке, а ветер из открытых окон разметал наши волосы.
Наступил вечер, и небо стало пурпурно-синим. Я высунулась из окна и глубоко вдохнула запах поздней осени, пропитанный влажностью, которая бывает перед грозой. Мимо нас проносились семьи в своих машинах, на задних сиденьях которых сидели обычные подростки, пристегнутые ремнями. Их упорядоченная жизнь только подчеркивала полный хаос нашего существования.
Мы были молодыми бунтарями, которые вместе строили свою жизнь, так непохожую на ту, которой жило большинство. Наше приключение могло стать захватывающим или опасным. Все зависело от того, что предпримет Карлос и сдержит ли он свои обещания.
Мы приехали в китайский квартал Чайна-таун, в небольшой задрипанный ресторан, специализирующийся на дим-сам[17], на Мотт-стрит. Карлос попросил у официантки, с которой он, судя по всему, был знаком, кабинку с хорошим видом и, отказавшись от меню, заказал массу еды. Он подмигивал, а мы смеялись и не задавали никаких вопросов.
В ресторане я снова почувствовала свою связь с Карлосом. Он обладал способностью оживлять и «зажигать» все, к чему прикасался. В компании с ним даже отражения света на мокром асфальте казались ярче. Карлос ушел на кухню и, вернувшись вместе с официанткой, помог ей расставить на столе блюда. Он сделал мне из салфетки прекрасную розу. Я не могла отвести от него глаз: он был такой красивый, энергичный, жизнь била из него ключом. Иногда он смотрел на меня с такой страстью, что я не выдерживала его взгляда и опускала глаза.
Сэм улыбалась шире, чем я когда-либо видела; совершенно очевидно, что она была счастлива. Если честно, то и я чувствовала себя счастливой. Это была магическая ночь, и я пожелала себе, чтобы моя жизнь всегда была наполнена простым счастьем. Кто знает, если Карлос будет со мной рядом, может, так оно и будет.
Потом в мотеле Карлос пытался, чтобы автомат по продаже напитков вернул его деньги. Подсветка автомата сделала веснушки на его лице золотисто-каштановыми. Его голос стал похож на рокот этого автомата. В тот момент я решила с ним переспать. Он давно хотел этого и постоянно просил, но я не была готова. Я решила, что это поможет укрепить нашу связь, которая в последнее время дала большую трещину. Карлос стал трясти автомат, и банки с газировкой вывалились в поддон. Ему все удается, и это тоже.
Он поставил банки с газировкой в ведерко со льдом около кровати. Сэм ушла на встречу с Оскаром, и той ночью мы остались вдвоем. Я была уверена, он почувствовал мое решение, потому что я стала слишком много смеяться и размахивать руками, как мельница.
Я не ощутила никакой боли, только тяжесть его мускулистого тела, сильный запах латекса и его горячее дыхание. Физическая близость с ним показалась мне гораздо более пустой, чем я ожидала, в ней оказалось больше физиологии движения, чем радости.
Я чувствовала себя, словно все это происходило не со мной или я была далеко-далеко. Меня удивило, что, несмотря на нашу физическую близость, мыслями я была совершенно в другом месте. Он ничего не заметил, а только механически двигался, навалившись на меня. Я попыталась найти с ним контакт и посмотреть ему в глаза, но они были закрыты.
Тогда я поняла, что секс совершенно не объединяет людей. Секс – это то, чем ты занимаешься с другим человеком, но ощущения от него у каждого из участников разные. Это не всегда акт объединения, и люди после него не становятся ближе. Более того, секс может показать человеку, насколько он одинок. Сэм рассказывала мне, что секс – это акт любви, но с Карлосом я не только не ощущала его любви, но и не чувствовала своей любви к нему.
После этого Карлос лег рядом со мной и открыл банку газировки. Я попросила его передать мне вторую. Холодная газировка обожгла горло. Я лежала, и мое внимание непроизвольно пыталось зацепиться за что угодно, но только не за нас двоих. В том, что мы сделали, не было ничего прекрасного от близости, о которой мне рассказывала подруга.
На следующий день Сэм украсила стены комнаты плакатами из журналов с изображениями певцов‑тинейджеров и аккуратно разложила свои носки и рубашки в ящик шкафа. Сэм, да и мне самой нравилась стабильность, которой у нас давно не было. На улице тихо шел дождь, и неоновые вывески ломано отражались в лужах на асфальте. Я была в сотнях световых лет от дома.
* * *
На протяжении последующих двух недель Карлос снял три соседние с нашей комнаты. Он начал вести себя по-другому, стал более властным. Деньги меняли его характер, а при помощи этих денег он менял все то, что нас окружало. Он стал много общаться с Бобби, Дианой, Джейми, Фифом и несколькими другими членами нашей группы, каждый из которых был не против выбраться из дома, повеселиться с нами и провести ночь в новом месте. Карлос за все платил, и это автоматически сделало его вожаком.
Вечерами он вызывал по три такси, и мы ехали есть в Гринвич-виллидж, играть в бильярд на Восемьдесят шестую улицу или смотреть кино на Таймс-сквер. В его любимом ресторанчике на Четвертой улице он оставил одной официантке пятьдесят долларов чаевых, но только после того, как она стала ему кланяться и улыбаться. Все двенадцать человек, которых кормил Карлос в тот вечер, хохотали, как подорванные.
Карлос стал очень скрытным. С Фифом, Джейми или кем-нибудь другим из моих приятелей он регулярно выезжал куда-то на такси, никому не сообщая, куда они направляются. Мне он просто говорил, что у него личное дело, и просил остаться в мотеле. Со своего мобильного телефона он говорил, только выходя на балкон, и всем заявил, чтобы никто никогда не спрашивал его, с кем он общался. Я не знала, с кем он говорит и куда ездит.
Я наблюдала, как Джейми и другие девушки смеются, закидывая голову, над его шутками и совершенно свободно входят в личное пространство Карлоса, берут его за руку или щиплют за щеки. Однажды Диана, сидя у него на коленях, заявила: «У тебя такие милые веснушки». С некоторыми из моих приятелей у него появились общие шутки, смысл которых я не понимала. Сэм однажды в порыве откровенности сказала, что у нее было несколько разговоров с Карлосом очень личного характера. Тогда впервые в жизни я сильно на нее обиделась, и приблизительно в то время мы перестали вести наши собственные доверительные разговоры. Мне казалось, что наши отношения окончательно и бесповоротно испортились.
Я никому не говорила об этом вслух, но относительно Карлоса у меня появилось два серьезных подозрения. Во‑первых, все его поездки по неизвестным адресам с моими приятелями были связаны с продажей наркотиков. Эта мысль родилась, когда я поняла, насколько похож стал Карлос на наркоторговцев Юниверсити-авеню. В мешковатые джинсы можно много чего спрятать. У него появился пейджер и мобильный телефон, при помощи которых клиенты и поставщики могли с ним связаться. Он начал носить гангстерские бусы, цвета которых вполне могли оказаться цветами его банды, и он не снимал их даже в душе.
Во‑вторых, я начала подозревать Карлоса в том, что он спит с другими женщинами, и, вполне вероятно, с Сэм. У меня не было никаких доказательств. Это было чувство, которое никогда меня не покидало.
Я стала волноваться. Я следила, сколько Карлос тратит, и говорила ему, что он ежедневно выкидывает на ветер сотни долларов. Я напоминала о съеме квартиры, убеждала, что дешевле покупать вскладчину и, ко всеобщему недовольству, подняла вопрос об отказе от такси, потому что метро стоило доллар двадцать пять центов. Карлос хранил чеки как зеницу ока и сказал мне, что скоро перейдет на режим экономии. А пока он тратит, почему бы мне не расслабиться и получать удовольствие – я же так настрадалась и намучилась за последнее время. И вообще – с чего это вдруг я стала такой серьезной? Он быстро поцеловал меня, словно клюнул.
Иногда, когда Карлос развлекался со своей «свитой», я из телефонного автомата звонила в квартиру Брика. Порой Лиза говорила, что маму забрали в больницу, а порой, что мама дома. Лиза общалась со мной механически, единственное, что я чувствовала, было ее осуждение. Однажды на мой звонок ответила мама и спросила, когда я принесу ей подушки, после чего сообщила, что дорога открыта, надо ехать и красить четыре стены.
