– Я полностью это сознаю, Палпатин. Но если Ронар откажет мне в моей просьбе, ради чего мне жить дальше?
Палпатин опустил ладони на плечи Кима.
«Ради той маленькой роли, которую ты сыграешь в возмездии ситов».
* * *
Когда он покинул кабинет Кима, на улице стало еще холоднее. Снег кружил над дворцовыми башнями в порывах шквалистого ветра, а мелководные притоки Солье подернулись коркой льда. Агент с Корусканта, которого сосватал ученику Плэгас, – Сейт Пестаж – дожидался Палпатина на площади у стен музея искусств Парнелли, разогревая озябшие ладони своим горячим дыханием.
– На Набу никогда не слыхали об управлении погодой? – бросил он, когда Палпатин приблизился.
Припомнив свои тренировки на ледяном Майгито, Палпатин едва не рассмеялся агенту в лицо. Но вместо этого он произнес:
– Набуанцы никогда не были охочи до перемен.
Пестаж метнул взгляд на величавые колонны, подпиравшие купол музея:
– Кто бы сомневался.
Немного старше и выше ростом, чем Палпатин, он был жилист и производил впечатление человека весьма компетентного. Его близко посаженные карие глаза блестели, а черные волосы, поредевшие у лба и висков, подчеркивали острый нос и угловатые скулы. Плэгас упоминал, что Пестаж родился в городе Даплона на Сьютрике – промышленном центре, близ которого когда-то вели тайную жизнь Дарт Бейн и Дарт Занна. Плэгас не сообщал, где и как он познакомился с Пестажем – возможно, «Капиталы Дамаска» когда-то вели дела с большой и влиятельной семьей этого человека – но намекнул, что Палпатину стоит включить Пестажа в свой растущий штат помощников и доверенных лиц.
Палпатин выудил из кармана плаща лист флимси, который выдал ему Видар Ким, и вручил его сообщнику:
– График и маршрут Кима.
– Прелестно. – Пестаж упрятал флимси в карман.
– Дождись, когда он завершит свои дела на Корусканте.
– Как скажете.
– Он грозится оповестить Орден джедаев и следственный комитет при Сенате о сделках, которые мы провернули.
Пестаж хмыкнул:
– Значит, он целиком заслужил то, что его ждет. – Он обвел взглядом округу, не поворачивая головы. – Я присылал вам список возможных исполнителей. Вы кого-нибудь выбрали?
– Маладианцев, – ответил Палпатин.
Группа высококвалифицированных гуманоидов-убийц. Выбор для него был очевиден.
Пестаж кивнул:
– Могу я узнать, почему именно их?
Палпатин не привык оправдываться, но тем не менее ответил:
– У мандалорского Дозора смерти своих проблем по горло, а у «Бандо Гора» собственные виды на Галактику.
– Трудно не согласиться, – сказал Пестаж. – Для маладианцев контракт – это святое, так все говорят.
– Как скоро вы доставите их на Корускант?
Пестаж искоса посмотрел на него:
– Будет лучше, если я не стану утомлять вас деталями.
Такая дерзость произвела на Палпатина впечатление и одновременно разозлила его:
– Ошибок быть не должно, Сейт.
Пестаж ответил ему страдальческим взглядом, но в голосе звучала покорность:
– Если будут ошибки, тогда больше нам разговаривать не придется. Я всецело сознаю, на что вы с магистром Дамаском способны, и постараюсь доказать, что достоин и дальше вам служить. Однажды, быть может, вы начнете воспринимать меня как члена семьи – как, без сомнения, воспринимает вас сенатор Ким.
«Как же много ему известно?» – задумался Палпатин.
– И вы не чувствуете угрызений совести, ведя двойную жизнь, Сейт?
– Есть люди, которые рождены для этого, – ответил Пестаж, со всей невозмутимостью встретив пристальный взгляд Палпатина.
– Вы позвоните мне сюда?
– Как только разберусь с делом. Постарайтесь не отходить далеко от комлинка.
– Магистра Дамаска вы тоже известите?
Пестаж покачал головой:
– Он дал понять, что в ближайшие недели будет недоступен. Но вряд ли я ошибусь, если предположу, что результаты не ускользнут от его внимания.
* * *
На планете, что на краю изведанного космоса, над полированным до блеска металлическим столом в мерцании диаграмм и бегущих строчек данных по физиологии и анатомии светилось трехмерное изображение рослого двуногого существа в четверть его роста. В похожем на ложку кресле, прикрепленном верхним концом к высокому потолку белого зала, восседал Хего Дамаск, казавшийся на диво миниатюрным на фоне троих худощавых ученых: двоих мужчин с гребнями на голове и женщины, чье лицо было серым, а не белым, как у ее сородичей.
– Этот индивид – типичный образчик своей расы? – осведомился ученый по имени Ни Тимор тихим, похожим на шелест голосом.
– Этот индивид убил шестерых образчиков своей расы, – ответил Дамаск, – но в остальном он – типичный йинчорри.
Тенебрус познакомил Плэгаса с Камино еще на раннем этапе его обучения, но в последний раз муун посещал планету более трех лет назад. Наводнив гриловые леса Тайника редкими и даже вымершими представителями фауны, он нанял каминоанцев выращивать клоны биологических образцов, которые он раздобыл через сеть торговцев генетическим материалом. Стеклянные глаза, длинные шеи и гладкая кожа аборигенов наводили на мысль, что когда-то в далеком прошлом они обитали в воде, хотя на самом деле эта раса была сухопутной – и сейчас, и за миллионы лет до того, как Камино захлестнул потоп планетарного масштаба. Перед угрозой глобальной катастрофы многие технически продвинутые народы на их месте бросили бы родину и отправились покорять звезды. Каминоанцы же соорудили колоссальные города на сваях, успев завершить строительство прежде, чем океаны окончательно затопили континенты. Чтобы уберечь свой вид от вымирания, лучшие умы планеты обратились к науке клонирования и со временем достигли в ней успехов, какие не снились ни одному народу Галактики. Пребывая за пределами галактического диска[32], каминоанцы выполняли свою работу в тайне от посторонних глаз и лишь для самых богатых заказчиков. Да и маловероятно, что они стали бы мириться с ограничениями, которые наложила на клонирование Республика. Казалось, все свои моральные устои, связанные с процессом естественного отбора, они оставили на дне мирового океана, и не удивительно, что они поставляли в Тайник зверей для игрищ с такой же готовностью, с какой снабжали шахты негостеприимного Сабтеррела лопаторукими клонами-рабочими.
Дамаск считал их одним из самых прогрессивных народов Галактики: своей эмоциональной отчужденностью и полной беспристрастностью в вопросах науки они во многом походили на ситов.
Женщина-ученая Ко Саи подсветила область среднего мозга йинчорри:
– Недостаток нейронных путей, ведущих к переднему мозгу, намекает на природную склонность к насилию. Впрочем, подобный изъян не обязательно характерен для всего вида.
Третий каминоанец, Лак Нор, увеличил подсвеченную область:
– Воинственность йинчорри может осложнить дело, магистр. Не имея доступа к социологическим исследованиям, мы не можем с точностью сказать, до какой степени проповедуемый народом культ насилия определяет поступки отдельных его представителей. Клон, выращенный в лабораторных условиях, скорее всего, будет вести себя дико и необузданно, если не давать ему возможности выплескивать агрессию.
– Выпускать пар, – проронила Ко Саи.
– Я снабжу вас данными научных изысканий, – заверил их Дамаск. – Вопрос в том, можно ли привить им покладистость, оставив нетронутой тягу к насилию?
– Без риска повредить их базовую матрицу личности – думаю, что нет, – ответила Ко Саи. – Мы могли бы вырастить клона, который будет походить на йинчорри только внешне, но не сохранит черт характера, которые отличают его народ.
Дамаск нахмурился:
– Нет, это не годится.
– Вы не думали над тем, чтобы клонировать кого-то более спокойного и податливого?
– И кого вы порекомендуете?
– Какой-нибудь мирный народ. Иторианцев, для примера. Или каамаси.
Дамаск покачал головой:
– Ни один из них не подойдет для моих целей. Как насчет людей?
– Наш опыт работы с людьми весьма ограничен. Хотя, разумеется, мы не раз выращивали людские органы для трансплантации.
– Повышенная эмоциональность людей может стать проблемой, – вставила Ко Саи, – хотя и не сказать, что неразрешимой.
Дамаск обдумал ее замечание и признал, что оно не лишено здравого смысла.
Эмоции людей были их пагубным пороком. Эмоции подпитывали их тягу к формированию прочных уз, заставляли искренне верить в святость всей жизни и делали их сердобольными сверх всякой меры. Каких-то несколько недель назад в Тайнике Плэгас обнаружил, что даже Сидиус, несмотря на все его растущее могущество и понимание темной стороны, оставался пленником своих эмоций. То, что Сидиус испытывал потребность пустить в ход свои новообретенные силы, было ожидаемо и вполне достойно похвалы, но ему следовало преподать урок, который должен усвоить каждый сит. Тонкими манипуляциями Сидиус превратил Видара Кима в помеху и обузу, от которой пришла пора избавиться. Плэгас не стал просить ученика об этом лично, поскольку Сидиусу нужно было сосредоточиться на политической карьере и сделать свои первые шаги к назначению на должность канцлера. Тем не менее, реакция Сидиуса на приказ об устранении Кима – какой бы мимолетной она ни была – убедила Плэгаса в том, что ученику не помешают дополнительные испытания. Сидиусу не нужно было объяснять его ошибки; он должен был получить необходимый опыт, испытав их последствия.
