ломило.
Голоса с улицы заставили Дину вздрогнуть.
— … вчера какая-то скотина эту сумку пыталась вырвать, — рассказывал женский голос, низкий, прокуренный. — Мой сын догнал его и отобрал. Он у меня здоровенный вымахал уже, чуть не пришиб воришку-то.
— А может, пусть бы и пришиб, нечего у приличных людей последнее забирать. Что там правительство говорит? — ответил второй голос, высокий и молодой.
Дверь на кухню отворилась, и внутрь зашли две женщины в рабочих платьях. Дина, в последний момент нырнувшая под стол, вжалась в стену, надеясь, что её не заметят.
— Муж всю неделю вечера проводит у Парламента. А результат-то какой? Сказок каких-то рассказали, а долги по зарплатам все равно не выплатили…
— Где твоя сумка-то? Не хочется по темени до дома добираться.
— Да ищу я, где-то тут была, — две ноги в чулках и туфлях на низком каблуке подошли так близко, что Дина боялась вздохнуть лишний раз. — Они говорят, что Центральный банк ограбили, поэтому денег нету. Но что-то не верю я этим прихлебалам. Сколько вор мог унести на своих двоих? Не было ничего в их хранилищах.
— Криииизис, — передразнила вторая. — А детишек мне чем кормить? Банкирские-то дети поди от голода не плачут… А что тут варится на ночь глядя?
Дина обомлела, быстро соображая, как спасти свое варево, не произнеся ни звука.
— Вы что тут делаете вообще? — из двери показались сапоги конюха. — Шли бы по домам. А ты руки от котла убери, не про тебя стоит.
— Варишь супчик на романтический ужин с кобылкой? — расхохоталась женщина так зычно, что стол задрожал. — Всё, нашла я сумку, уже уходим.
— Чтоб у тебя эту сумку сперли, — буркнул конюх. — Госпожа, вы где?
Дина вылезла из-под стола, отряхнула колени и посмотрела на него так выразительно, как только смогла.
— Откуда я знал, что эти клуши вернутся? — конюх говорил, будто выплевывая слова. — Сколько вам тут?
Дина показала три пальца, намекая на три часа.
— Ну я тогда снаружи подежурю на всякий случай.
«Он тут и живет что ли?» — без особого любопытства подумала она. Мысль о конюхе тут же выветрилась из рассеянной от усталости головы. Она притулилась на стуле у стены и продолжила вязать.
* * *
Принесенные Лейлой нитки быстро кончились — их не хватило на целый рукав. Дина, хоть и потратила две ночи на подготовку крапивной кудели, надеялась, что обойдется. Увы, пришлось убить еще полдня на вычесывание пряжи, а потом на прядение нити. И хотя на вычесывание ушла куча сил и времени, больше всего Дину раздражало ручное веретено. Она встала ногами на диванчик, чтобы нить, обрабатываемая веретеном за раз, была длиннее её роста, но всё равно это было долго и неудобно. Но руки знали, что делают: раскручивали веретено, тянули тоненькую ниточку из большого белого мотка с легкой прозеленью. На этом этапе кудель из крапивы мало чем отличалась от простой шерсти.
Обычно Дине нравилось представлять, что она тянет нитки из большого пушистого облака, которое поймала на небе, но сейчас она устала от недосыпа и работы без передышки. Поэтому она просто продолжала, давно не получая удовольствия: не задумываясь, не сомневаясь, не медля.
Клубок получился не таким уж большим.
«Неужели из целого поля крапивы получилась так мало ниток? Хоть бы хватило…»
Хватило.
Дина закончила глубокой ночью. Она потерла глаза тыльной стороной ладони, дрожащими руками развернула свитер. Он получился огромный, белый с зеленым отсветом. На груди красовался силуэт оленя, на спине висели четыре пары завязок.
Она прижала свитер к груди, потрогала полотно щекой. Казалось, что оно должно колоться, но нитка получилась гладкая, хоть и грубоватая. Обнимая артефакт, Дина вошла в денник к оленю.
Алек встретил её так же тихо, сверкнув глазами-бусинами. Дина погладила его по спине, показала свитер, будто он мог что-то понять без объяснений.
Потом замерла, прикусив губу.
«Я просто не могу упустить этот шанс», — она решительно выскочила из стойла и вернулась с щеткой для вычесывания. — «Олень-кроссбрид. Да я такое смогу из его шерсти сделать… Вдруг второго шанса не будет?»
Олень терпел, не выказывая никаких признаков негодования или удовольствия. Он был похож на огромную безэмоциональную куклу, а не на сильного дикого зверя. Хотя Дина не любила лошадей, боясь попасть им под копыта, такая покорность настораживала. Она быстро закончила вычесывать его и положила кофту на пол.
«Хоть бы понял, что мне нужно, и не лягнул…»
Сначала она подняла одну ногу, просунула её в рукав, потом повторила со второй. Потянула наверх. Кофта оказалась маловата в рукавах, застряла на упругом бицепсе. Пришлось подсобрать пальцами — полотно натянулось, но не порвалось.
Дина перекинула две полочки на спину и завязала каждую из оставленных веревочек кокетливым бантиком. Отошла в сторону, рассматривая результат во все глаза.
Олень выглядел нелепо.
«И что дальше?»
Ничего не происходило, и Дина начала сомневаться, все ли сделала правильно. Может она нарушила обет и что-то сказала, не подумав? Говорила во сне? Может, было еще какое-то условие, которое она не выполнила, и теперь артефакт не работает?
Олень вдруг тяжело задышал ртом, выпучил глаза и встал на дыбы. Дина подалась назад, упала на спину и сжалась в комок, не отрывая глаз от копыт. Но они так и не опустились на землю. Задрожав в воздухе и неестественно изгибаясь, они полысели, превращаясь в кулаки. Пальцы разжались и судорожно схватились за воздух. Рога втянулись в голову с неприятным шуршащим звуком. Шерсть втянулась в тело, захватывая с собой и саму кофту. Последним исчез рисунок оленя, вывязанный на груди.
Алек упал на пол, схватился за голову ладонями и протяжно застонал.
Часть 6
«Волчья шерсть». Глава четырнадцатая
Если Алеку снились сны, что случалось крайне редко, то это всегда были кошмары. За шесть лет службы он насмотрелся на всякое: трупы, мерзкие, переломанные, со следами разложения; литры крови, иногда даже капающей с потолка; лица людей, искореженные ужасом и горем. Перестрелки, драки, тупиковые ситуации. Опасность, разливающая по венам магию дома Оленя и требующая плату поутру. Но ничего из этого Алеку не снилось. В темных, всегда черно-белых снах к нему приходил отец.
До одури пьяный, пахнущий дешевым виски и резкими до тошноты сигаретами, он наклонялся к уже взрослому Алеку и говорил: «Почему ты такой слабак, сынок? Неужели твоя мамашка не нагуляла тебя? Не знаю, какая мысль пугает меня больше: то, что эта шлюха раздвигала ноги перед каким-то быдлом, или то, что ты и впрямь мой сын». Или он
