боялся признаться въ этомъ. Но такъ какъ сердце у него было золотое, досада мигомъ съ него соскочила, онъ съ любовью посмотрѣлъ на мать и опять спросилъ ее:
— Что же съ ними сталось, мама? Ужъ не отправились ли они въ море?
— Врядъ ли они поступили матросами на корабль, пошутила мать; — а ты лучше скажи, не уѣхали ли они заграницу? Это очень можетъ быть.
— Не говори этого, мама, пожалуйста, не говори! закричалъ Китъ жалобнымъ голосомъ.
— Нѣтъ, право, Китъ, я не шучу. Вотъ и сосѣди говорятъ. Иные даже увѣряютъ, будто видѣли ихъ на кораблѣ и знаютъ, въ какой городъ они уѣхали, да ужъ больно мудреное названіе, никакъ его не выговоришь.
— А я такъ не вѣрю ни одному слову изъ всей этой болтовни, сердился Китъ. — Откуда эти тараторки могли узнать, скажите, пожалуйста.
— Можетъ быть они и ошибаются, вступилась мать, — я судить не могу, а можетъ и правду говорятъ. Недаромъ ходитъ молва, будто старикъ припряталъ деньжонки, даже этотъ противный карликъ, какъ бишь его? да, Квильпъ, не пронюхалъ о нихъ и уѣхалъ съ внучкой заграницу, чтобы ихъ не безпокоили и не отняли у нихъ денегъ. Ну, что тутъ такого невозможнаго?
Китъ долженъ былъ сознаться, что дѣйствительно въ этомъ нѣтъ ничего неправдоподобнаго. Онъ угрюмо почесалъ себѣ затылокъ, полѣзъ на окно, досталъ клѣтку, вычистилъ ее и принялся кормить птичку. Тутъ онъ вспомнилъ о старомъ господинѣ, который заплатилъ ему шиллингъ съ недѣлю тому назадъ.
— Ахъ ты, Боже мой, чуть было не пропустилъ назначеннаго времени. Въ этотъ самый день, даже въ этотъ самый часъ, онъ долженъ быть у нотаріуса.
Китъ скорехонько повѣсилъ клѣтку на мѣсто и, на ходу объяснивъ матери въ чемъ дѣло, опрометью выбѣжалъ изъ комнаты.
— Ну, слава Тебѣ, Господи! хоть и опоздалъ минутки на двѣ, шутка ли, не близкій свѣтъ, но, къ счастію, старый господинъ еще не пріѣзжалъ; по крайней мѣрѣ нигдѣ по близости не было видно кабріолета въ одну лошадку, развѣ что онъ успѣлъ уже назадъ отъѣхать; да едва ли онъ могъ такъ скоро обернуться.
Китъ остановился около фонарнаго столба, чтобы перевести духъ.
Не прошло и нѣсколькихъ минуть, какъ изъ-за угла показалась упрямая лошадка. Она шла мелкой рысцей, забирая то вправо, то влѣво, словно искала глазами, на какой камешекъ ей ступить, чтобы не испачкать ножекъ или, быть можетъ, капризничала: «извините, молъ, пожалуйста, а ужъ спѣшить-то я по этимъ мостовымъ безъ надобности не стану». Въ кабріолетѣ, какъ и въ первый разъ, сидѣлъ старичокъ-баринъ, а рядомъ съ нимъ старушка, его жена, и везла она опять такой же точно букетъ.
Ѣхали они себѣ прекрасно, благодушно, безъ всякихъ приключеній, да вотъ надо же было, какъ на грѣхъ, чтобы лошадка, не доѣзжая шаговъ пятидесяти до конторы, вдругъ остановилась у какого-то магазина. Очевидно, она смѣшала мѣдную дощечку портного съ карточкой нотаріуса.
— Но, но, понукалъ старичокъ, — ты не туда подъѣхала, ступай дальше.
А та и ухомъ не ведетъ: уставилась на пожарный кранъ и знать ничего не хочетъ.
— Ахъ, какая скверная лошадка! вскричала старушка. — И какъ тебѣ не стыдно, фи! Все время шла такъ хорошо, надо было-таки подъ конецъ заупрямиться. Право, ужъ я и не знаю, что намъ дѣлать съ этой негодницей!
Наглядѣвшись вдоволь на пожарный кранъ, лошадка подняла морду вверхъ и стала слѣдить за своими исконными врагами — мухами. Одна забралась ей въ ухо и стала его щекотать. Лошадка замотала головой, замахала хвостомъ, но затѣмъ успокоилась и… ни съ мѣста. Напрасно старичокъ уговаривалъ ее: она не слушала его, такъ что онъ принужденъ былъ слѣзть на мостовую, хотѣлъ взять ее подъ уздцы. Не тутъ-то было. Удовлетворилась ли она тѣмъ, что заставила своего хозяина встать изъ экипажа, или, бытъ можетъ, примѣтила другую блестящую дощечку, или, наконецъ, просто разсердилась, только не успѣлъ хозяинъ дотронуться до уздечки, какъ она дернула изо всей мочи, понеслась впередъ и на этотъ разъ остановилась у подъѣзда нотаріуса. Старичокъ бѣжалъ, запыхавшись, сзади. Тутъ-то и подоспѣлъ Китъ. Онъ подбѣжалъ къ лошадкѣ, погладилъ ее по шеѣ и, приподнявъ шляпу, поклонился старичку.
— Какъ! Это ты? вотъ не ожидалъ! Смотри-ка, а вѣдь мальчикъ здѣсь, сказалъ онъ женѣ.
— Да вѣдь я-жъ, сударь, говорилъ, что приду, промолвилъ Китъ, лаская пони. — Какъ вамъ ѣздилось, баринъ? славная у васъ лошадка!
— Это необыкновенный мальчикъ. Старичокъ видимо не могъ придти въ себя отъ удивленія. — Я увѣренъ, что онъ хорошій малый.
— И я убѣждена, что онъ и хорошій мальчикъ, и хорошій сынъ, отозвалась старушка.
Китъ только краснѣлъ и не отнималъ руки отъ шляпы, выслушивая эти похвалы. Старичокъ высадилъ жену изъ экипажа, оба они поглядѣли на Кита, ласково улыбнулись ему и вошли въ комнаты, разговаривая между собой все о немъ же, какъ показалось Киту. Минуту спустя, подошелъ къ окну нотаріусъ, нюхая букетъ, и посмотрѣлъ на Кита; затѣмъ подошелъ м-ръ Абель и тоже посмотрѣлъ на него; за нимъ появились у окна старичокъ съ старушкой и всѣ вмѣстѣ принялись смотрѣть на Кита.
Китъ совсѣмъ переконфузился, но сдѣлалъ видъ, будто ничего не замѣчаетъ и только усиленно гладилъ лошадку, что ей, видимо, нравилось.
Но вотъ всѣ отошли отъ окна. Казалось бы и дѣлу конецъ; такъ нѣтъ же, новая бѣда. Изъ конторы вышелъ Чекстеръ, какъ былъ, въ мундирѣ, только шляпу надѣлъ, да и то какъ-то неловко, на сторону, точно она сама соскочила съ гвоздика и повисла у него на головѣ. Онъ подошелъ къ Киту и велѣлъ ему идти въ комнаты.
«— Зовутъ, молъ, его; а онъ, Чекстеръ, въ это время присмотритъ за лошадкой». Говорить, а самъ, глядя на Кита, думаетъ: «или этотъ мальчикъ агнецъ невинный, или же онъ продувная бестія, послѣднее, конечно, вѣрнѣе».
Китъ вошелъ въ контору очень взволнованный. Никогда въ жизни не приходилось ему быть въ обществѣ незнакомыхъ господъ, никогда еще онъ не видывалъ такого множества запыленныхъ бумагъ, разложенныхъ по полкамъ: онѣ наводили на него и ужасъ, и благоговѣніе. Не мало его смущалъ и суетливый хозяинъ-нотаріусъ: онъ говорилъ такъ скоро, скоро, да громко; всѣ господа смотрятъ на него, Кита, не спуская глазъ, а на немъ платьишко-то старое-престарое.
— А ну-ка, молодецъ, скажи по-правдѣ, для чего ты пришелъ сюда, спросилъ его нотаріусъ, — хотѣлъ отработать тотъ шиллингъ, или получить другой?
— Увѣряю васъ, сударь, что подобная мысль мнѣ и въ голову не приходила, отвѣчалъ Китъ; онъ наконецъ рѣшился поднятъ глаза.
— Отецъ у тебя живъ?
— Нѣтъ, сударь, у меня нѣтъ отца.
— А мать?
— Мать жива.
— За вторымъ мужемъ, разумѣется?
Китъ отвѣтилъ, и въ голосѣ
