— Кровавый дождь призван не нами. Это знамение прихода великого змея, что спит под горой. Когда небо укроется чёрными тучами, дожди из алой крови зальют мёртвые пашни, — она выразительно глянула на ведуна, — мы не выращиваем зерно, но я слышала, что этим летом неурожаи прокатились по всему западному краю… — помолчав она продолжила. — Леса до срока оденутся инеем и воспылают, травы сжигая! — Альва огляделась и широко раскрыв глаза зашептала дальше. — Это лето стало короче всех, что я застала! Уже давно холодает, но отчего-то леса то и дело горят! В пророчестве говорится, что, когда придёт он, изо трёх ртов землю пожирая, настанет конец всему роду земному.
— Как это остановить? Змей живёт в этих горах? — Казимир указал девушке за спину.
Она кивнула, но в глазах шаманки не было ничего кроме скорби.
— Змея невозможно убить, его приход можно только отсрочить. Теперь, когда пророчество сбывается, ничего не повернуть вспять.
— Ладно… — протянул ведун, лихорадочно соображая. — Допустим… Просто допустим… что ещё не всё потеряно. Каким образом можно отсрочить приход этого змея?
Альва горько усмехнулась.
— Чтить предков и жить в мире. Уже ничего не поделаешь, Казимир! Кровь, что пролита на нашей земле, напитала его стократ сильнее, чем за сотни лет до этого. Он восстаёт из вечного сна… Потому-то ваши люди и меняются… Все меняются… становясь злее. Так он созывает своих рабов! Скоро это случится и с тобой… и со мной, — она снова невесело улыбнулась. — На шаманов его чары действуют хуже, чем на простых людей, но чем прочнее его власть, тем слабее будет становиться мы… и тоже поддадимся.
Она смолкла и замерла. Её прекрасные глаза были холодны и пусты, словно даже тень былой жизни и счастья, покинули их навсегда. Альва только сказав вслух то, о чем думала, приняла неизбежное.
— Знаешь… Я выйду за вашего кнеса! Всё равно, нам не спастись… а так… Ну, вдруг?
— Я поговорю с ним, обещаю, — горячо заверил девушку Казимир. — Я сделаю всё, чтобы ни одна жизнь больше не оборвалась.
Ведун бросился к выходу из загона с твёрдой уверенностью всё повернуть вспять, но стоило ему оказаться снаружи, как он встретил холодный как сталь взгляд Велерада. Кнес ждал в сопровождении Мечислава и боровичков.
— Ну, что, поймал беглянку, я так разумею? — осведомился Велерад.
— Кнес… — начал было Казимир, но тот его перебил.
— Изменника в яму! — отрывисто гаркнул Велерад.
Глава 19. Сердце тайги
Казимира бросили в наскоро вырытую яму, поверх уложили брёвна, которые присыпали булыжниками. Уже близилась ночь и пир, и никому не хотелось возиться. Едва над ведуном сомкнулись плотные брёвна, тотчас сделалось темно и грустно. Ведуна не били, не оскорбляли, как бывало раньше, но отчего-то он точно знал, что скоро его убьют. На душе было донельзя паршиво… Не от того, что придётся расстаться с жизнью, и даже не потому, что не поняли и не стали слушать… Нет, ведун нутром чувствовал витающее в воздухе зло. Тяжёлую, склизкую, смрадную и беспощадную волю, что сгибает умы и выворачивает наизнанку души.
Не раз и не два за многие годы, ведун мысленно прощался с жизнью, и каждый раз уходил из её лап невредимым. Теперь же, он сам по своей воле шагнул ей навстречу и не трепетал от страха… Казимир не мог поступить иначе, потому, что знал и видел такое, что попросту не могло… не должно было существовать на белом свете. Потому-то, сидя в тесной и сырой темнице, он не жалел себя, а рвался прочь… не телом, но разумом, упрямо и яростно.
— Тайку, — позвал Казимир и замер.
— Тайку, — прошептал ведун снова и ждал.
— Тайку, — твердил он, не слыша собственного шёпота. — Тайку… Тайку… Тайку…
Ведун звал её, зная, что она слышит, что она во что бы то ни стало ответит и, наконец, заснул. Спина затекла от лежания на твёрдой поверхности. Казимир поднялся, с наслаждением хрустнув шеей, наклоняя голову из стороны в сторону. Вокруг него царила непроглядная тьма, но он точно знал, где оказался. Рука нащупала безупречно гладкую поверхность стены, и ведун пошёл вдоль неё. Слуха донёсся мелодичный перезвон, словно незримые руки постукивали сосулькой по алмазным кристаллам разного размера. Казимир сделал ещё несколько шагов на звук и замер.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Очень красиво, — сказал он, когда снова тьму сковала тишина. — Словно капли дождя поют о скорой весне.
— Этой весне не бывать, — ответил высокий и звенящий голос, от которого в груди ведуна вспыхнул сонм жгущих сердце искр.
— Что за змей живёт под горой вогуличей? — спросил Казимир.
Тайку помолчала. Ведун почувствовал движение рядом с собой. Её шаги были легки и бесшумны. Краткий миг, на который пространство осветилось мягкой вспышкой, даровал ему возможность снова её видеть. Тайку стояла рядом, глядя на него в упор. Сапфировые глаза и синие губы оттенка безоблачных небес, высокие скулы, прямой нос, черты лица словно выточены из камня, волосы цвета спелого каштана, сплетённые в тугую и широкую косу, лебединая шея длинна и тонка.
— Почему ты больше не позволяешь мне видеть себя как в первый раз? — вопросил Казимир, позабыв свой первый, всё ещё оставленный без ответа вопрос.
— Это не я запрещаю, а ты слепнешь, — было ответом. — Змей забирает ваши жизни, а вы сами несёте их ему.
— Но кто он такой?
— Так ли это важно, — высокий голос Тайку воспарил в вышину, а затем обрушился вниз, отскакивая от алмазных стен. — Знание о том, кто он не поможет тебе спастись.
— Я хочу не спасаться, а победить его, — твёрдо сказал Казимир.
— Можно победить лишь того, кто по своей воле противостоит тебе, а змей не бросает тебе вызов, он восстаёт ото сна, чтобы забрать ваши жизни.
— Прошу… — проникновенно вопросил ведун. — Открой, кто он такой и откуда появился… Я не могу просто так отступить… Я должен, понимаешь… Должен, сделать хоть что-то…
Она долго молчала, и Казимир даже подумал, что Тайку исчезла, но потом звонкий, как горный ручеёк голос снова зазвучал.
— Когда мир был юн, а на бескрайнем севере обитало племя, имя которого ты не сможешь даже услышать, не то, что произнести, с Бореем в эти горы пришло множество переселенцев. Одним из этих необыкновенных народов были дети камня и алмазной предвечности — чудь. Тысячу лет тому назад они ходили в моих горах и творили здесь свои чудеса. Чудь строили прекрасные дворцы в недрах гор, а на заметённых снегом вершинах расцветали восхитительные сады из драгоценных цветов и каменных фонтанов. Но однажды появился он — змей, который объявил великие горы своими владениями. Под его волей склонялись даже самые стойкие, от его взгляда брат шёл с ножом на брата, а матери убивали собственных сыновей. Племя чудь восстало против тирании его чёрной власти и бросило вызов проклятому чудовищу. Они бились двенадцать дней и ночей, но ни один клинок не мог взять чешую проклятого монстра, а стрелы отскакивали, не причиняя вреда. Могучий Ходящий Таво вложил в удар своего алмазного копья всю силу и даже саму жизнь… Он отсёк голову змею, но, когда из клубов дыма и сполохов горящей чёрной крови выросло три новые головы, даже доблестные чудь устрашились и пали духом. Они бежали прочь, бросая оружие и не оглядываясь. В пещере осталась лишь одна старая шаманка, великая Зрящая матерь Шаду. Ей удалось обмануть чудовище! Змей пожрал её, но едва ужасные челюсти сомкнулись на хрупком теле Шаду, последнее проклятие, брошенное умирающей, поразило ненавистное создание. Змей погрузился в глубокий сон, который вытягивал его силу. Ему суждено было пролежать сотни лет и погибнуть, истощившись до предела. Так и должно было произойти, но зло всегда находит пути к свету, а свет никогда не горит вечно. Змей нашёл способ как поддерживать в себе жизнь. Будучи погружённым в глубокий сон, он начал тянуться к душам тех, кто селился неподалёку, проникая в их сны. Вторгаясь в разум, он совращал и ломал каждого, до кого дотрагивался. Каждая капля крови, что проливается на этой земле, питает его, приближая час, когда змей окончательно пробудится. Имя ему — Горе. За время, что он спит к этому имени прирастало многое — «гореть», «гора» … Горыныч. Ты ничего не сделаешь, Казимир. Его злость куда сильнее человеческой воли и веры.
