— А ты способна ему помещать? — с надеждой вопросил Казимир.
— Я как могла хранила его покой многие годы. Но моя власть оканчивается там же, где начинается его, а люди, из которых Горе черпает силу, далеки от Тайку. Большинство из них бы меня даже не увидели.
— Но я же вижу.
— А много ли в тебе осталось человеческого? Сколько раз ты должен быть погибнуть? Сколько раз ты был приговорён? Ты сильнее, чем думаешь Казимир, но лишь потому, что несчастнее, чем заслуживаешь.
— Прошу помоги мне, — упрямо сказал Казимир, заламывая руки. — Я готов на всё, только подскажи… Не может же вот так… Раз и всё! Не может же всё кончиться… Он ведь не должен…
— Проснуться? — подсказала Тайку.
— Да… Именно! — у Казимира словно что-то вспыхнуло в глубине сознания, освещая тёмный и полный пустотных провалов тоннель. — Дай мне свою силу! Я не подведу!
— Сила тайги не предназначена для смертного.
— Тогда я не хочу оставаться смертным!
— Ты готов ради этого отдать свою жизнь? Ради призрачного шанса на успех? — с сомнением в голосе прозвенела Тайку. — Готов умереть прямо сейчас? Ради них… Всех тех, кто желал смерти тебе…
— Твоя земля прекрасна, но далеко за этими лесами лежит моя… она зовётся Русью… Там не живут, как в добрых сказках, и не надеются на благосклонных богов… Вот и сюда не корысти ради пригнала нас судьба… Но ради той земли и народа, я готов отдать всю свою жизнь без остатка… Готов, — тотчас выпалил Казимир, и правда приготовившись почувствовать жуткую боль.
— Хорошо, — голос шепнул прямо над его ухом, и ведун почувствовал, как по спине побежали мурашки.
Он обернулся и встретился глазами с сапфировой бездной. Лицо Тайку приблизилось, заполняя собой всё вокруг… весь мир… всё сущее… Её холодные губы коснулись его, а затем опустился чернильный мрак. Ведун почувствовал лёгкий укол слева в груди, а голос зашептал ему снова:
— На утро явится тот, кто освободит от оков. Не медли. Времени будет лишь до заката.
Тьма расступилась и тоненький луч выхватил очертания неглубокой ямы, в которой лежал ведун. Тело должно было одеревенеть, но Казимир с удивлением понял, что даже не замёрз. Напротив, в груди разливался океан тепла, который жаждал вырваться наружу. Время тянулось невыносимо долго, словно остаток жизни длинною в короткий день станет стократ дольше, чем все прошлые годы. Когда до слуха донёсся грохот, Казимир улыбнулся.
«Наконец-то, — подумал он, окончательно просыпаясь. — Не могу и представить, как ты спешил».
В предрассветных сумерках вспыхивали факелы, трубили боевые рога, а спящие и подгулявшие вчера вояки, спешно вздевали брони и поднимали оружие. Грохот повторился, огласив ущелье скрежещущим лязгом, словно кто-то ломал изгородь снаружи. На звук хлынули волны людских голосов, но бравурное вскоре сменилось ужасом. Кричали кто от страха, кто от неожиданности. А меж тем земля сотрясалась под тяжёлыми шагами разъярённого и очень обиженного существа. Балки, лежащие поверху ямы, в которую заточили Казимира, взлетели в воздух, будто ожили! Ведун только этого и ждал, выскочил наружу, весело крикнув:
— Стоян, ну, что ж ты так долго?!
Изба не ответила, едва не ревущая от ярости, она рванула в сторону, сметая на своём пути всё и чумы, и ратников белозерцев, вырывая с корнем редкие деревца и опрокидывая частокол там, где он ещё оставался. Казимир бросился наутёк, на ходу уворачиваясь от мечей и топоров, то проползая, то вновь переходя на бег. За его спиной гремело сражение, в котором русичи от души рубились с избой. Стоян расшвыривал народ в стороны ударами могучих ног-столбов, а ратники в ответ поливали его дождём из огненных стрел. Ведун взобрался на стену ущелья, туда, где днём заметил небольшой выступ, ведущий на обратную сторону горной гряды. Внизу суетились пытающие точки людей с факелами, да полыхала крыша горящей избы. Солнце стремительно выплывало из-за гор, разбрасывая окрест сверкающие дорожки живительного света. Высоко-высоко над перевалом, там, где сходились в одном месте две опоясывающие ущелье гряды, искрился тоненький горный ручей, младший брат того, который так беспощадно травил Казимир. Лучи солнца падали на воду, а бегущие вниз струи воды разбрасывали ярчайшие радужные блики. Они сходились в вышине, указывая в одну точку — черный провал, пещеру, которую можно было заметить только сейчас, когда сыновья света, едва взошедшего солнца, отражались от беспокойной поверхности ручья, высвечивая горящий пламенем и до боли знакомый символ — Чур.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И тогда Казимир забыл об усталости и страхе, о волнении и даже самой смерти полез вверх, точно зная, что должен сделать. Он карабкался так, словно всю жизнь лазил по горам, хотя, конечно это было не так. Он просто уже не боялся, а ещё знал, что времени осталось безумно мало. Ведун не мог подвести всех тех, кто кричал в ущелье, улюлюкая от боевого ража, и подбадривая себя, тех, кто ждал далеко позади в родных сёлах и весях, тех, кто жил у подножия этих гор, самого себя, а ещё её, впервые за сотни лет снова вверившую свою силу в руки смертного.
Далеко внизу раздался победный рёв, который заглушал треск, обрушившихся брёвен. Ведун обернулся. От избы ничего не осталось. Горящие брёвна беспорядочно валялись по сторонам, крыша, полностью прогорев, развалилась. Казимир внимательно пригляделся, бегая глазами по ущелью. Когда уже стало казаться, что слишком далеко, он ощутил лёгкое прикосновение чужого разума рядом с собой. Дымчатый силуэт духа поравнялся с ним, возникнув прямо из воздуха, а его горящие красные точки глаз пристально изучали ведуна.
— Поздравляю, Стоян, теперь ты свободен.
Чомор молчал, разглядывая ведуна.
— Не понимаю, — вдруг ответил тихий, едва различимый в шепоте ветра, голос. — Ты на себя не похож… И не понимаю, почему я не…
— Не умер? — закончил за него Казимир. — Твоя служба исполнена, Стоян. Кровь тех, кто некогда пленил лесного духа, больше не имеет над тобой власти.
— Но почему? Погоди-ка… Что они с тобой сделали?
— Не надо… — коротко ответил Казимир. — Не произноси этого, — он развернулся и полез дальше, но на миг задержавшись, обронил в пустоту: — Удачи тебе, Стоян!
Руки и ноги снова заработали, толкая тело всё выше и выше, к самому гребню горного перевала. Он полз так долго, что в какой-то момент стало казаться, что гора бесконечна, что его жизнь уже отнята и всё происходящее только сон, бескрайний, бесконечный, а потому добраться до пещеры невозможно. Однако, когда солнце прошло по горизонту, грозя вскоре нырнуть в зелёное море лесов на западе, ведун наконец-то дошёл. Из тёмной пещеры тянуло смрадом, который он учуял ещё в первый раз оказавшись в долине. Но только теперь этот запах казался стократ омерзительнее. Войдя внутрь, Казимир ожидаемо начал кашлять, а резь в глазах, заставила лечь и снова ползти — дымное марево медленно выходило наружу. Он полз, извиваясь как ничтожный червяк, гоня прочь любые мысли и чувства.
«Чем холоднее мой разум, тем будет проще!».
Но едва ведун сказал себе эти слова, как на голову обрушилась чёрная, как смерть и тяжёлая, как судьба, воля существа, что притаилось внизу.
— Смотрите-ка, кто к нам пришёл…
— Рус явился, чтобы кормить меня!
— Рус пришёл один, он пожалеет!
Казимир не обращая внимание на голоса, звучащие в его голове, только прибавил шагу, переходя на четвереньки.
— Какая заносчивость…
— Какая глупость!
— Он должен ответить за дерзость!
Ведун почувствовал, как рука против воли метнулась к костяному кинжалу на груди. Уняв дрожь, он встряхнулся и побежал, стараясь никуда не врезаться, выставив перед собой руки.
— Кому ты бросаешь вызов, жалкое насекомое?
— Ты комар, которого я прихлопну!
— Иди же сюда, я убью тебя одним ударом, червяк!
Казимир миновал развилки и повороты, нырял в узкие переходы и вскарабкивался по стенам. Путь в зал с сокровищами врезался в память во сне, и теперь, словно карта, подсказывал, куда бежать. Голоса в голове сделались уже настолько оглушительно громкими, что ведун не слышал шума собственных шагов.
