Вот как описывается официальная реакция на дедово изобретение: «Дед эту краску кому-то носил, / Ну а ему отказали. / Кто-то там где-то там взял и решил: / Детская это забава. / И объявили затею опасной, / Вредной: не место алхимикам здесь! /
Цвет должен быть если красный — так красный, / Желтый — так желтый, без всяких чудес!» (АР-1-39). Здесь говорится о негативном отношении власти к алхимикам, а через два года гонениям подвергнется химик Кокильон, которого толпа тоже назовет алхимиком: «Всегда в глазах толпы он — алхимик-шарлатан».
Если Кокильон назван «простым безвестным гением», то про деда сказано: «Так, мол, и так — гениального дела / Странные люди понять не хотят!».
Деятельность обоих персонажей характеризуется в одинаковых выражениях: «И по ночам над чем-то там химичил Кокильон <.. > Бульон / Изобретателя потряс» = «Кстати, дед и сам всё время / Что-то там изобретал»: «Вдруг произнес он внятно: “Какая чертовщина!..”» = «И, бывало, приходил / Чем-то озабочен»; «И по ночам над чем-то там химичил Кокильон. <…> Титан лабораторию держал» = «Старый дедовский сарай / Вечно на запоре. / Раньше дед в нем проводил / Просто дни и ночи».
А возмущение деда тем, что Витька с Ваней не смогли улететь на ракете: «Как же Витькин дед ругался} / “Не умеешь — так не сметь! / Коли уж лететь собрался — / Надо было улететь!”» /3; 35/, - напоминает возмущение самого Высоцкого тем, что его троюродный дядя Павел Леонидов, эмигрировавший в 1973 году в Америку, попросился обратно в СССР: «“Поехал за свободой, так не позорь свободу!”, - орал тихо-тихо бледный Володя»[2687].
Что же касается стихотворения «Забыли» (декабрь 1966), то представленный в нем прием «остранения» (взгляда на себя со стороны) встречается также в стихотворениях «Экспресс Москва — Варшава» (весна 1966) и «Случай в ресторане» (декабрь 1966), в которых собеседниками героя-рассказчика являются соответственно майор и капитан. И во всех трех случаях герой выпивает с ними. Причем досада капитана в «Случае в ресторане»: «Я полжизни отдал за тебя, подлеца, / А ты жизнь прожигаешь, иуда!», — напоминает стихотворение «Забыли»: «А что, — говорит, — мне дала эта власть / За зубы мои и за ноги?». Позднее с такой же претензией выступит метростроевец в «Балладе о детстве»: «“А я за что, бля, воевал?” — / И разные эпитеты».
Кроме того, капитан в «Случае в ресторане» — это тот же снайпер из «Песни спившегося снайпера» и лейтенант из песни «День рождения лейтенанта милиции в ресторане “Берлин”» (оба — 1965). Во всех трех песнях действие происходит в ресторане, где герой {снайпер, лейтенант, капитан) сидит и пьет, так же как и старик-молоканин: «Мне дали вино — и откуда оно! — / На рубль — два здоровых кувшина». Логично предположить наличие во всех этих произведениях личностного подтекста — лирический герой «заливает тоску». Вспомним «Мою цыганскую» (1967): «В кабаках зеленый штоф, / Белые салфетки — / Рай для нищих и шутов, / Мне ж — как птице в клетке», — и песню А. Галича «Облака» (1961): «И по этим дням, как и я, / Полстраны сидит в кабаках». Причем майор в стихотворении «Экспресс Москва — Варшава» говорит ровно то же, что и капитан в «Случае в ресторане»: «Майор сказал мне после: “Сейчас не сорок первый, / А я-то — веришь, парень! — как снова пережил”» = «В сорок первом под Курском я был старшиной, / За моею спиной такое!». Здесь — капитан, который «никогда не будет майором», а в предыдущей цитате — майор.
Косвенным указанием на автобиографичность образа майора может служить перекличка «Экспресс Москва — Варшава»: «Майор сентиментален — не выдержали нервы», — с «Сентиментальным боксером» (также — весна 1966 года). А «не выдержали нервы» и у героя в «Пике и черве» (1964): «А потом не выдержали нервы».
В черновиках стихотворения имеется следующий вариант: «Майор сентиментален — о детях, о Марии: / “Мария провожала, я с нею говорил”» /1; 468/. Такое же имя будет носить жена лирического героя в «Песне про плотника Иосифа» (1967): «Я к Марии с предложеньем». Да и жена «прозаического» героя — тоже: «Извините, я позвоню домой… Мария! Это я!» («Дельфины и психи», 1 ^(^<8/6; 27/).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кроме того, третья строка стихотворения «Экспресс Москва — Варшава» выглядит так: «Ведь я — всего до Минска, майор — всего до Бреста». Почему до Бреста? Да потому что там у него дом, как и у лирического героя в «Песне летчика-истребителя» (1968): «Вчера же мы Брест бомбили, / А в Бресте — дом мой и мать» /2; 387/.
Автобиографичность образа майора видна также на следующем примере: «Материально — он в полном порядке, / А морально… Плевать на мораль!». Сравним с репликой Владимира в «Венских каникулах» (1979): «Моралисты проклятые! Пить нельзя! А я хочу и буду!» /7; 395/; с заявлением хиппи, обращенным к властям: «Нам ваша скотская мораль — / От фонаря до фонаря! <.. > Плевать нам на ваши суеверия!» («Мистерия хиппи»); и с репликой героев в исполнявшейся Высоцким песне «Мы Шиллера и Гете не читали…»: «…За нравственность пижонскую за эту». А представители власти как раз любят читать мораль, отказываясь от этого лишь в случае крайней опасности: «И король ему прокашлял: “Не буду / Я читать тебе морали, юнец, — / Если завтра победишь чуду-юду, / То принцессу поведешь под венец”».
***
Продолжим анализ темы позитивного двойничества на примере стихотворения «У Доски, где почетные граждане…» (1968), которое уже упоминалось выше.
Герой-рассказчик вспоминает о себе и о своем друге: «Раньше оба мы были охотники», «Он колпашевский — тоже берлога! — / Ну а я из Выезжего Лога.[2688] / И еще (если друг не хитрит): / Белку — в глаз, да в любой, говорит».
Да ведь это же явно «бывший лучший, но опальный стрелок» из «Сказки про дикого вепря» (1966), «первый в мире лучник, славный парень Робин Гуд» из «Баллады о вольных стрелках» (1975), снайпер из «Песни спившегося снайпера» (1965), который, по его словам, может стрелять «на сто метров», и чемпион по стрельбе из «Как-то раз, цитаты Мао прочитав…»(1S>69): «Я был раньше чемпион <…> Я стрелял с колена, лежа, на бегу…» (черновик /2; 458/). При этом сюжет «Песни спившегося снайпера», где герой является снайпером: «Девятка — с сердце, десятка — в лоб», послужил прообразом ситуации в стихотворении «У Доски, где почетные граждане…», где таким же снайпером выведен друг героя: «И еще (если друг не хитрит): / Белку — в глаз, да в любой, говорит». Кроме того, в обоих произведениях речь идет о споре: «Который в фетрах, / Давай на спор» = «Ведь не вещи же, ценные в споре…».
А поскольку друг в произведениях Высоцкого часто является двойником лирического героя, то в стихотворении «У Доски, где почетные граждане…» герой, рассказывая о своем друге, фактически говорит о себе. Причем он характеризует себя как бывшего охотника, несмотря на то, что в это же время (1968 год) была написана «Охота на волков», где лирический герой, выступавший в образе волка, уходил от охотников. А позднее, в одном из набросков 1975 года, он еще раз выступит в маске охотника: «Что ж сидишь ты сиднем / Да еще в исподнем? / Ну-ка, братка, выйдем / В хмеле прошлогоднем! / Кабы нам в двустволку / Пули ли, пыжи ли, — / Мы б с тобой по волку / Насмерть положили» (а захмелевшие охотники, убивающие волков, явно напоминают черновик «Конца охоты на волков», где речь идет о представителях власти: «И рука не тверда у похмельных стрелков»[2689]). Как видим, образ лирического героя многогранен и может скрываться под диаметрально противоположными масками.
В стихотворении «У Доски, где почетные граждане…» герой говорит о своем друге: «Только спорить любил / Мой сибирский дружок». И эта же черта характерна для самого лирического героя (а также — его двойников). Этого мотива мы уже касались при разборе рассказа «Об игре в шахматы» (с. 284, 285). Поэтому здесь добавим высказывание самого поэта о том, почему в СССР не выходят пластинки с его песнями: «…вдруг, я смотрю, “Мелодия” вместе с болгарами издают пластинку, в которой есть еще несколько вещей — из этих вот, записанных. А у нас они так и не случились. Когда спрашиваешь о причине, там, непосредственно отвечающего за это человека, он говорит, что (имитирует голос) “ну, понимаете, не все песни бесспорны”. Я говорю: давайте спорить. А вот от споров они уходят»[2690].
