не заметила, как я вошла, – стояла над раковиной и выла белугой. А потом сказала, что у нее аллергия!
– Может, и вправду аллергия?
– Ну ты совсем, что ли, Амб! – В ее устах мое имя прозвучало колко, обвинительно. – Ее после Хэллоуина как подменили. Ты же с ней живешь! Тут что-то очень серьезное.
Я развернулась так стремительно, что она чуть в меня не врезалась.
– Да ладно тебе драмы разводить! Поди учеба ее заманала. Откуда мы знаем? Люди не обязаны круглыми сутками лучиться счастьем! Если так переживаешь, сама с ней и поговори.
Не знаю, последовала ли она моему совету. Зато отлично помню, что она крикнула мне вслед, когда я была уже на пороге театра:
– Я тебе говорила: не надо ей столько пить! А ты не слушала!
После пар мы с Салли сели на скамейку на лужайке под сенью ЦИ, и я передала ей этот диалог: мол, как же Элла меня достала.
– Да, она та еще зараза, – согласилась Салли. – Но это Флорина проблема, а не наша. Ее мучает чувство вины. В Спенсе у нас была одна девчонка, которая нарезалась на вечеринке и дала двоим парням, хотя все знали, что у нее есть бойфренд, который живет в другом штате. Иви слышала, как она позвонила ему прямо с вечеринки повиниться – настолько была бухая. Он послал ее прямо по телефону. Тогда она взяла и напередозилась, чтобы его замучила совесть.
При упоминании Иви я скисла. Я не любила, когда Салли о ней говорила.
– Ну и сучка, – буркнула я. Сквернословие – это был верный способ заслужить одобрение Салли. Я постаралась сделать вид, что передоз меня не шокировал. Это было бы слишком предсказуемо.
– Вот именно. Как там, кстати, Кевин? Бросил наконец Флору?
Я рассказала о последних его письмах. Он, мол, все с мыслями собирается.
– Ну так помоги ему собраться! – Она закурила следующую сигарету. – А то она убедит его, что им вовсе не надо расставаться. Парни такие идиоты! Не любят отрывать жопу и что-то в жизни менять.
– Но что еще я могу? Я внушила ему, что у нее шуры-муры с другим парнем. Созваниваться они почти перестали…
Салли постучала по сигарете длинным указательным пальцем.
– Пора поднимать ставки. Замани его сюда. И оттрахай до потери пульса.
Опять это почти царственное «мы», повисшее в холодном воздухе, как дым. Я воспряла духом. У меня есть фотография, у меня есть воображение – не знаю даже, что способно причинить больше вреда.
– Но как я его сюда заманю? – проговорила я.
– Как-как – уломай. А еще лучше – сделай так, чтобы он сам примчался, теряя тапки.
– У меня есть идея, – сказала я.
Салли протянула мне свою сигарету.
– Уже хочется, чтобы все стало как прежде, – сказала она, надув губы. – Такое ощущение, что мы только о них и говорим. Все Кевин да Флора. Тоска…
Я сделала затяжку.
– Знаю. Прости. Когда они наконец разбегутся, все станет по-другому.
Ее губы сложились в усмешку:
– Да уж хотелось бы!
«Она тебе изменила, – написала я тем же вечером. Флора спала напротив, надвинув на глаза розовую атласную маску. – Это произошло на Хэллоуин. У меня есть доказательства».
«Покажи»
«Приезжай и сам все увидишь. В эти выходные. У меня уже нет сил хранить все в тайне».
Я в точности выполняла инструкцию Салли. Уламывала, а между строк нагнетала интригу.
На следующее утро он отписался: «Завтра приеду».
Ни точки, ни здрасьте, ни до свидания. Я даже удивилась, что все оказалось так просто. Я отравила их отношения с обеих сторон, и теперь пришло время высосать яд из Кевина. Он – тот герой-любовник, которого я заслужила. Наступает мой черед сыграть при нем ведущую роль.
На следующий день, к моему изумлению, Флора сняла наушники и подсела ко мне на кровать. Я отодвинула конспекты – все равно не могла ни на чем сосредоточиться, кроме нашей собственной бездарной пьесы. Мои оценки вошли в пике. Настоящее образование я получала за пределами аудиторий. Сама жизнь преподавала мне актерское мастерство.
– Кевин приезжает. Сегодня вечером, – проговорила Флора. – Но он даже не позвонил мне, чтобы предупредить. Только прислал какую-то странную эсэмэску. У меня такое чувство, будто он собирается со мной порвать.
– Ты зря себя накручиваешь, – сказала я, дивясь собственному могуществу: все сбывалось по моему хотению.
Она покачала головой, в ресницах у нее задрожали слезы.
– Да я не накручиваю… Он совсем от меня отдалился. И знаешь – я не могу его винить. Я ведь и сама веду себя не пойми как в последнее время… Честно говоря, мне очень нужно с тобой посоветоваться. Мне кажется, я должна Кевину кое-что рассказать…
Нет. Нет. Не буду я Флориной наперсницей. Слишком поздно. Я знала, что должна пожалеть ее, – вид у нее был изможденный, под глазами синяки, блузка топорщится на острых ключицах. Но вместо жалости я испытывала только одно чувство – гадливое удовлетворение.
К моему облегчению, тут кто-то забарабанил в дверь.
– Опять вы от меня заперлись! – крикнула Салли.
– Не надо, – быстро сказала я. Не знаю даже, слышала ли меня Флора.
Я впустила Салли. Она по-турецки уселась на пол и бросила раздраженный взгляд на Флору – словно это Флора к нам вломилась.
– Я раздобыла еще одну бутылку. Скоро начнем накатывать. Шоу начинается.
Я сделала большие глаза, но она то ли не заметила, то ли на все плевать хотела.
Флора поинтересовалась:
– А куда вы сегодня собираетесь, девчонки? Ко мне Кевин приезжает. Может, мы пойдем с вами?
Снова-здорово. Только что ныла, что Кевин намеревается с ней порвать, а теперь перед Салли делает вид, будто все в порядке. Именно из-за нее мы все лжем. Она вечно притворяется, что ее нимб ни черта не весит, – даже когда у самой под его тяжестью гнется шея.
– Бета, – Салли подняла брови. – А что, давай. Приводи его. Оденьтесь одинаково. Ночка будет зашибись!
Флора механически улыбнулась, словно ее дернули за ниточку, как марионетку.
– Мы постараемся.
Какая-то искра пробежала между мной и Салли – в этот миг я поняла, что грядет нечто знаменательное. В этот вечер сбудутся мои мечты – или самые жуткие кошмары.
Вечер двойников подразумевал, что каждый должен найти себе пару и с этой парой одеться одинаково – поэтому мы с Салли обе были в полупрозрачных топах и кожаных юбках, с чокерами на шеях. Наряжались мы у нее в комнате: разглаживали друг другу волосы утюжком и то и дело прикладывались к бутылке «Столичной», так что устье бутылки постепенно становилось таким же красным,
