меня оттирала, а теперь сама оказалась лишней. Когда она ушла к девчонкам из Баттс-А, я была рада, что она убралась.
– Приглядите за Флорой, – сказала она мне и Салли. Могла бы догадаться, что мы поступим с точностью до наоборот.
– Я все слышала, – пробормотала Флора, когда Лорен ушла. – Как мне надоело, что люди обращаются со мной, будто с фарфоровой куклой! Все знают, что мне нужно – только меня саму никто не слушает.
«Да мы такие же», – мельком подумала я в кокаиновом дурмане. Но вслух не произнесла.
Мы втроем стали фоткаться на мой одноразовый фотоаппарат: Салли в центре, я слева, потому что у меня были самые длинные руки и я могла снять нас всех. Мы улыбались, надували губы, корчили дурацкие рожи, высовывали языки, а на последнем снимке Салли чмокнула меня в щеку.
– Ой, извини, – пробормотала она.
Ух и здорово же она набралась – не в ее обыкновении было извиняться.
Пленку я проявила, а потом и думать забыла об этих идиотских фотках. Поэтому у меня перехватило дыхание, когда я их увидела, – на глянцевой бумаге, четыре на шесть дюймов. Я не смогла заставить себя их порвать – а зря.
В Эклектике мы протянули пригласительные парню, одетому Чубаккой, он поставил нам на руки штампики, и мы вплелись в гобелен толпы – венок держащихся под руки девчонок. Флора крепко цеплялась за меня, кожа у нее горела. Зал сиял и переливался огнями, сверкали ноги, сиськи и задницы, зияли напомаженные рты; парни пялились на нас, и их взгляды были разнузданнее их костюмов. На сцене выступали музыканты в ошейниках, с торчащими во все стороны волосами. Флору потянуло танцевать, и она стала отплясывать с Эллой, которая даже «Пенни-Лейн» сумела превратить в какое-то унылище.
– Она явно перебрала, – сказала Элла несколько минут спустя. – Надо отвести ее домой.
– Забей, – отозвалась я. – Пусть в кои-то веки повеселится.
– Да она в дымину. Не нравится мне это.
– Не порть всем настроение! – встряла Салли. – Человек счастлив, не видишь?
Флоре нравилось внимание, нравились взгляды, обегавшие ее тело. Это было видно по тому, как она отбрасывала назад волосы, как касалась пальцами губ, словно желая убедиться, что помада не съелась. Салли закинула руку Флоре на плечи. Я подавила прилив ревности. Флора для нас чужачка. Она всего-навсего притворяется, для нее это маскарад на одну ночь.
Потом мы перебрались в комнату отдыха. Салли и я занюхнули остатки кокаина – она всегда его откуда-то доставала, ни разу не потребовав с меня ни цента. Флора пила. Я все время подливала ей в кружку, которая моими стараниями превращалась в бездонную. Я не собиралась быть благонамеренной подругой, которая скажет: хватит, милая, пить. Я собиралась быть совсем иной подругой – той, которая и не подруга вовсе.
В какой-то момент нас вдруг стало трое на трое. Летчик, лесоруб и Слэш. Не знаю, сколько времени они высматривали подходящую компанию из трех девушек. Наверное, оценивали каждое трио и решили, что именно у нас правильное соотношение волос, губ, задниц, сисек и ног. Когда Слэш попытался меня поцеловать, я уступила, потому что это было проще, чем сопротивляться, – хотя «Кевин» пульсировал у меня в затылке, как второе сердцебиение.
Флора напряглась, ей явно стало не по себе. Летчик пританцовывал у нее за спиной, обхватив руками на манер спасжилета. Я почти читала ее мысли. «Он пристает? Или это просто дружеские обнимашки?» Мимоходом я встретилась с ней взглядом и опять повернулась к Слэшу. Его настоящего имени я не узнаю никогда.
Салли раскинулась на диване, платье Белль задралось, обнажив пояс с подвязками, к которому были пристегнуты сетчатые чулки. У нее всегда подходящее белье. Лесоруб, примостившийся рядом с ней, был самым симпатичным из трех парней – гладкая смуглая кожа и эффектная борода.
Когда я опять покосилась на Флору, она стояла лицом к летчику, запрокинув голову. Он целовал ее и мял ее попу. Я не могла разобрать, отвечает ли она на его поцелуй, но внутри меня словно что-то прорвало и под ребрами разлилось тепло. Все кончено. Флора никогда не сможет простить себе того, что сейчас делает.
Я достала телефон и щелкнула ее. Обычно камерой на телефоне я почти не пользовалась – очень уж мутные получались фотографии.
– Что ты делаешь? – удивился Слэш. Я зажала ему рот поцелуем.
Салли уцепилась за мою талию, и я провалилась в ее костистые объятия.
– Лапа спрашивает, не хотим ли мы переместиться к ним и там еще выпить.
Я знала, что значит «еще выпить». Не то чтобы мне так уж хотелось секса со Слэшем – но еще меньше хотелось прерывать потеху. Если я соберусь домой, Флора уйдет со мной и избегнет окончательной гибели. Еще в первую неделю учебы лаборантка Дон провела для нас краткий инструктаж. «Идете куда-то – прихватите с собой подружку. Поодиночке не разгуливайте». Флора тогда взяла меня под руку и улыбнулась, словно намекая, что будет за мной приглядывать.
Но я тогда не ответила на ее улыбку. Я ей ничего не обещала.
Наши новые приятели жили на Уильям-стрит, в белом доме с зелеными ставнями. Вслед за ними мы нырнули в сутолоку обнаженных ключиц и торчащих позвонков. Слэш приостановился, чтобы курнуть протянутую кем-то сигарету.
– Ты филолог? – поинтересовался он, как будто и впрямь хотел познакомиться, как будто толстая гусеница его языка не ползала у меня во рту весь последний час. Я замешкалась с ответом, и он принялся трепаться о себе. Все они одинаковые – парни, попадавшиеся мне на пути. Даже если о чем-то спрашивают, ответы их совершенно не волнуют.
Флора судорожно заглатывала воздух, словно воду. Судя по этому признаку, хмель начал выветриваться. Я поцеловала ее в щеку – опять какой-то странный защитный инстинкт, неполадка в системе. Она прильнула ко мне, припала лбом к изгибу моей шеи.
Парни жили на втором этаже, и едва мы вошли в их блок, Салли схватила Лапу-лесоруба за руку и потащила его на кухню, где он мигом прижал ее к стойке. Ее руки скользнули под Лапину куртку. Бедняга, наверное, думает, что она хочет обнять его покрепче, но я-то знаю, что происходит на самом деле. Потом она будет хвастаться драгоценной добычей – его телефоном.
Мы разбились на пары, словно готовились взойти на Ноев ковчег. Салли и Лапа скрылись в спальне. Слэш сбросил свой цилиндр и повел меня к кушетке в гостиной. Флорин летчик уселся на диван на другом конце комнаты, а ее пристроил себе на колени, словно плед, под которым рассчитывал согреться. Ее ноги, перекрещенные в
