Поскольку русские отряды собирались покинуть оазис в начале августа, срок сбора половины штрафных денег был определен всего в 15 дней. Заранее было понятно, что этот срок нереален.
Иомуды возмутились: все требования российского командования вели к разрушению их традиционной экономической деятельности, основанной, в частности, на подневольном труде рабов. Российские генералы рассчитывали, видимо, именно на такую реакцию, чтобы получить предлог для наказания непокорного племени. Практически сразу же, как только туркменским старшинам был объявлен срок сбора денег – 6 июля 1873 г., появилось злосчастное предписание № 1167 генерал-адъютанта фон Кауфмана 1-го генерал-майору Головачеву. Впоследствии из-за этого предписания на Константина Петровича посыпались обвинения и проклятия мировой прессы, что наверняка сократило его жизнь.
В предписании говорилось: «Дабы ближе следить за ходом сборов с иомудов, прошу Ваше Превосходительство отправиться 7-го сего июля с отрядом в Хазават, где и расположить его на удобном месте. Если Ваше Превосходительство усмотрите, что иомуды не занимаются сбором денег, а собираются дать войскам отпор, а может быть, откочевать, то я предлагаю Вам тотчас же двинуться в кочевья иомудов, расположенные по хазаватскому арыку и его разветвлениям, и предать эти кочевья иомудов и семьи их полному и совершенному разорению и истреблению, а имущества их, стада и прочее – конфискованию»[228].
Получив предписание, Головачев назначил в состав карательного отряда 8 рот пехоты, 8 казачьих сотен, 10 орудий и 8 ракетных станков, то есть около 3 тысяч солдат и казаков.
Как и предполагалось, иомуды не могли собрать требуемую сумму за две недели, а потому наиболее состоятельная часть племени собралась откочевать в сторону Аральского моря. Через лазутчиков это намерение стало известно Головачеву, и он отдал приказ преследовать туркмен. В процессе преследования русские входили в туркменские селения, только что оставленные их жителями, постройки и скирды необмолоченного зерна предавали огню. Иомуды отстреливались от догонявших их казаков, вступали с ними в рукопашные схватки, бросали скот и арбы с имуществом, выпрягали лошадей и уходили налегке. «Преследование кавалерии, – сообщает Ф.И. Лобысевич, – продолжалось до большого озера у края песков. Здесь казакам представилась страшная картина: глубокий и быстрый проток был буквально запружен туркменами: молодыми, стариками, женщинами, детьми; все бросались в озеро от преследовавших их казаков, тщетно усиливаясь достигнуть противоположного берега. Туркмен погибло здесь до 2 тысяч человек разного пола и возраста; часть их утонула в самом озере, часть – в окружающих его болотах.
Казаками было пригнано в отряд 780 голов рогатого скота, 1609 баранов, 305 телят, 18 верблюдов, 3 лошади, 12 ишаков. Рогатый скот, бараны и телята розданы войскам в мясную порцию»[229].
Это первое столкновение с иомудами произошло 9 июля. Как видим, выполнялась двуединая задача: устрашить непокорных и добыть провиант для войск.
Кауфман был, видимо, обескуражен рвением Головачева, так как на следующий день после первой экзекуции он направил ему новое предписание: «Если жители не будут уходить с мест своего жительства, а займутся сбором контрибуции, Ваше Превосходительство, приостановитесь их разорять, а будете наблюдать за тем, что делается в их среде…»[230] В том же предписании давался совет не усердствовать по части поджогов, поскольку фуражные запасы могут пригодиться.
Война с туркменами продолжалась десять дней; стычка следовала за стычкой. 15 июля иомуды, соединившиеся с родами гокленов, чаудоров, имралов и др., численностью около 10 тысяч человек, сами напали на отряд Головачева. Они подкрались к русскому лагерю затемно и ринулись в атаку, когда солнце только появилось над горизонтом. Хотя этот налет не был неожиданным, в русских рядах возникло замешательство. Совсем плохо показали себя тогдашние ракеты, которые рвались прямо на станках, нанося увечья самим «ракетчикам». Туркмены дрались с дерзостью отчаяния; подскакивая к самому фронту солдат по двое на одном коне, они спешивались и, надвинув папахи на глаза, кидались на русских с саблями и топорами. Офицеры отбивались шашками, солдаты работали штыками.
В какой-то момент туркменские наездники на своих замечательных конях начали теснить казаков, и те не устояли. По словам Макгахана, находившегося на поле боя, то была страшная минута! Пронзительный звериный визг, звон клинков, храп коней, грохот орудий, ослепительные вспышки выстрелов, на доли секунды освещавшие ожесточенную схватку, – картина адская. Американцу показалось, что русские сейчас побегут, а он неминуемо погибнет.
Дело спасла пехота, вернее, две роты стрелков, которые отвлекли на себя внимание нападавших. Туркмены решили, что пешие солдаты – совсем легкая добыча, и понеслись на быстро строившуюся шеренгу. «Они (стрелки. – Е. Г.), – рассказывал журналист, – подходят беглым шагом, и движение их несколько напоминает движение заброшенного аркана. Офицер выстраивает их в боевую линию. Они выстраиваются, левая нога вперед, ружья наготове, через минуту раздается команда: «Пли!», и воздух с шумом и свистом пронизывает туча летящих пуль»[231].
Стреляли почти в упор, хладнокровно, как на учениях. Прекрасные командиры рот, капитаны Бекман и Ранау, обладали огромной выдержкой, которую сумели передать подчиненным. Раздавалась команда «Клац!», и, если после этого кто-нибудь в нетерпении спускал курок, капитаны командовали: «Оставь». Следовал затем строгий вопрос: «Кто стрелял без команды?» Опять команда «Клац!», а затем «Пли!». Залпы получались безупречные, как на показательных стрельбах. Всадники валились из седел сотнями. Были и очень храбрые, прорывавшиеся сквозь строй стрелявших, но там, в тылу, они все погибли на штыках второй шеренги. После боя за фронтом стрелков обнаружили до 80 трупов туркмен.
К залпам первых двух рот присоединился такой же плотный огонь подоспевших к побоищу других рот стрелков; вскоре подключилась и артиллерия – атака, так энергично начатая, захлебнулась. С рассветом, гикая и завывая, но уже не так воинственно, как вначале, туркмены стали отходить, получая в спину картечь.
Потери туркмен были велики, но, поскольку они очень ловко умели подбирать и увозить своих убитых и раненых, точную цифру погибших в деле у селения Чандыр назвать невозможно; по показаниям местных жителей – где-то около 800 человек. Русские потеряли убитыми четверых, был ранен в руку генерал Головачев.
Ветераны туркестанских походов сошлись во мнении, что никогда еще их среднеазиатский противник не был таким отважным и настойчивым в нападении на регулярные части, как в бою 15 июля. В то же время это сражение стало отличной проверкой боевой выучки русских солдат, показавших образцы воинского мастерства и стойкости. Офицеры получили возможность узнать тактику самых лучших воинов Средней Азии – туркмен, обнаружить в ней органические пороки. Так, выяснилось, что туркмены, будучи прежде всего скотоводами, привыкшими угонять чужие стада, во время конной атаки отвлекаются на отсечение лошадей и вьючных животных, а это сводит на нет эффект внезапности их налета.
Обитатели затерянного в песках оазиса при всей их свирепости продемонстрировали детскую наивность. До выступления в поход карательного отряда Головачева у иомудов сложились вполне дружеские отношения с чинами Оренбургского отряда. Когда же Головачев пошел на них войной, иомуды обратились за помощью к оренбуржцам: «Мы поклялись с вами в дружбе и считаем себя вашими союзниками, но другое племя русских из Туркестана затеяло с нами войну, и мы считаем, что вы должны помогать нам против них, как и мы стали бы помогать вам против ваших врагов».
Им, простым душам, еще предстояло узнать великую силу военного приказа, перед которой любая, самая крепкая клятва не могла устоять.
Преследование иомудов продолжалось еще два дня. Были стычки, перестрелки, снова жгли разный скарб, захватили несколько тысяч голов скота. Туркменское сопротивление пошло на убыль – урок был очень жестокий, но размер контрибуции пришлось сократить: где же было взять средства после такого разорения?
Деньги Кауфману были очень нужны. Поход тянулся пятый месяц, и в походной кассе образовалась пугающая пустота. Как всегда бывало в родном отечестве, первоначальная смета экспедиционных расходов оказалась липовой. После окончания Хивинского похода выяснилось, что разным лицам и частям войск недоплачено 145 411 рублей – сумма очень большая по тем временам.
Головачев и другие исполнители жестокого предписания № 1167 получили благодарность командующего и награды, самому же Кауфману пришлось расплачиваться душевным дискомфортом, собственным здоровьем, наконец. Сколько раз в течение нескольких лет после Хивинского похода Кауфман проклинал тот миг, когда в порыве раздражения написал: «Предать эти кочевья иомудов и семьи их полному и совершенному разорению и истреблению». Ну хотя бы не упоминал «семьи»!
