С приближением темноты хивинцы окружили русский лагерь со всех сторон – следовало ожидать массированной атаки, исход которой мог быть непредсказуемым. Организованного нападения, однако, не случилось. Лишь отдельные смельчаки, таясь, приближались к лагерю, но натыкались на секреты, в которые были назначены лучшие стрелки, и те меткими выстрелами выбивали их из седел. Редко кто из нападавших вернулся к своим. То там, то здесь по всему периметру каре сверкали огоньки одиночных выстрелов. Эхо стрельбы далеко разносилось над мертвой пустыней. Несколько раз по скоплениям неприятельской конницы ударили из орудий. Разрывы гранат посеяли в хивинском стане панику и уменьшили число желавших «затоптать» русских.
Наскоки отдельных хивинских всадников показали полное отсутствие какого-либо плана у нападавших. Русские стрелки и артиллерия вряд ли смогли бы остановить организованный штурм конной массы, которая, хотя и понесла бы большие потери, имела шансы смять русский лагерь. В 1873 г. у русских войск не было пулеметов – сверхоружия европейских колонизаторов 80—90-х гг. XIX в., косивших любого численно превосходящего противника в степях, пустынях и саваннах Азии и Африки. Знаменитый пулемет «Максим» появился на свет только в 1883 г.
Отказавшись от массированного нападения, хивинцы решили подавить русских психологически: с наступлением ночи на всем пространстве вокруг Туркестанского отряда зажглись тысячи костров, что должно было создать впечатление несметной силы, собравшейся уничтожать на рассвете самонадеянных пришельцев.
Как только забрезжило, в русском лагере протрубили подъем. Солдаты вьючили верблюдов торопливо, ощущая близкую опасность. Кауфман подъехал к каждому подразделению, поздравил с первой встречей с неприятелем, предупредил не тратить попусту патроны и снаряды, не увлекаться преследованием врага, соблюдать стройность и порядок марша, иметь в виду главную цель – выход из песков к «вольной воде». В том и был просчет хивинского командования (если оно существовало), что оно рассчитывало устрашить русских многочисленностью своего войска и заставить отступать. Но куда? В пески? Для русских солдат пески были страшнее всей хивинской рати, и они, настрадавшиеся от жажды и жары, любой ценой готовы были пробиваться к реке.
Охраняемая с фронта, боков и тыла цепью стрелков, колонна двинулась в путь. Противник снова прибег к методу устрашения – хивинцы трубили в длинные, издающие ужасные ревущие звуки трубы, по-звериному кричали «ур-ур», визжали и гикали, неслись лавой, угрожая смять пешего и конного, но залпы стрелковых взводов остановили даже самых отчаянных, когда те увидели, как падают один за другим с коней лучшие наездники. Постепенно нападавшие приустали и стали действовать без воодушевления; они все еще продолжали кричать «ур-ур» и дуть в свои адские трубы, но без прежнего энтузиазма. Ружья у хивинцев были в основном фитильные, то есть совсем допотопные, и никакого вреда солдатам с более дальнобойным оружием причинить не могли. В конце концов защитники Хивинского ханства забыли про русских, которые почему-то не испугались их воинственных кликов, и в беспорядке поскакали к реке.
К восьми часам утра 11 мая отряд вышел из песков на твердую почву речной низины; запасы воды, взятой из 60 колодцев, остались до конца не израсходованы и были вылиты в прекрасное озеро Сардаба-Куль. Кауфман искренне благодарил своих солдат. Он объезжал части и повторял: «Перед такими войсками шапку надо снимать и кланяться».
На берегу озера стояли недолго: пили вдосталь, купались, с трудом заставляя себя выйти из воды. В тот же день, разогнав небольшие группы неприятельской конницы, русские подошли к Амударье. День 12 мая начался с благодарственного молебна, затем Кауфман награждал отличившихся на последнем переходе к реке. Ликовали одинаково солдаты и офицеры. С нарочным в Ташкент ушла телеграмма Государю: «Войска Вашего Императорского Величества, составляющие головную колонну Туркестанского отряда, в числе десяти рот и шести сотен, при десяти орудиях и восьми ракетных станках, одолев неимоверные трудности, поставляемые природой, в особенности на последней стоверстной жаркой, безводной, с сыпучими песками полосе, разбили хивинское скопище в числе 3500 человек, собравшихся у урочища Уч-Учак для преграждения нам пути к Амударье, и без всяких жертв и потерь благополучно вышли и стали твердою ногою 11 мая на реке Амударье. Неприятель в панике бежал. Состояние здоровья войск блистательное, дух их молодецкий»[218].
Военные реляции, как известно, немыслимы без преувеличений, и Кауфман не стал отступать от традиции. Впрочем, и преувеличил-то он в этот раз немного.
После земного ада безводной пустыни туркестанские войска вышли к райским местам речной долины. Здесь был прекрасный умеренный климат – не очень жарко днем и тепло ночью; воздух был влажный, ветры – освежающие. Берега блуждающей Амударьи – река постоянно меняет свое русло – поросли сочной травой, низким кустарником, осокой, камышом.
Любому в отряде, от командующего до погонщика верблюдов, стало ясно, что фактически дело сделано, цель достигнута, несмотря на то что не только Хива, но и ни один из кишлаков ханства не был покорен; однако это было дело времени, которое, как и пространство, оставшееся до ханской столицы, находилось в их власти.
Теперь первоочередной задачей Кауфмана было установить связь с другими отрядами. Двум отрядам и в Аральскую флотилию с джигитами, то есть доверенными казахами, были посланы предписания; их получили только командир Оренбургского отряда Веревкин и начальник Аральской флотилии Ситников.
Не один раз на подступах к Хиве ханские сарбазы пытались остановить туркестанцев. Так, напротив места, самого удобного для переправы русского войска через Амударью, хивинцы возвели укрепление, оснащенное несколькими орудиями. Первыми из этих орудий были обстреляны командующий экспедицией и два члена Царствующего дома, совершавшие глубокую рекогносцировку. К счастью, в хивинском арсенале не было гранат, и потому по людям били чугунными ядрами, годными только для пробития брешей в крепостных стенах. Такими же ядрами хивинцы обстреливали гребную флотилию, которую солдаты и казаки составили из трех кауфмановских понтонов и захваченных у неприятеля больших лодок-каюков. Эта флотилия, нагруженная отрядным имуществом, плыла вниз по течению, в то время как войска практически налегке двигались параллельно вдоль берега. Обстрелы были совершенно неэффективны, тем более что русская артиллерия сумела довольно быстро вывести из строя несколько хивинских орудий, а главное – не позволила орудийной прислуге неприятеля собираться вокруг пушек.
По мере продвижения отряда к намеченной переправе Кауфман проводил разъяснительную кампанию. В ближайшие к переправе поселения были разосланы прокламации, в которых объявлялось, что главный начальник русских войск идет войной не против мирных жителей края, а лишь ради наказания хана и его окружения, искони действовавших враждебно против России и угнетавших хивинский народ, а потому жителям предлагалось оставаться в городках и кишлаках и не бросать свое имущество. Всем гарантировалась безопасность. Прокламации распространялись через специальных посланцев и отпущенных на волю пленных. Впоследствии бывшие пленные часто возвращались в отряд и охотно оставались при войсках добровольными проводниками, посыльными, помощниками по провиантской части. И оказались вполне надежными людьми.
18 мая туркестанские части начали переправляться на левый берег Амударьи напротив города Хазарасп. Главной помехой оказалось быстрое течение; противник почти не беспокоил, как бы желая лишь обозначить сопротивление. Переправа заняла пять дней. Наконец-то отряд попал на территорию Хивинского оазиса. Самое таинственное из среднеазиатских ханств открылось русскому взору.
Солдат и офицеров поразили прежде всего богатые сады, которые тогда тянулись от реки до самой столицы ханства, а также великолепно возделанные поля и огороды, густые тенистые рощи, виноградники, широкие арыки, пруды со свежей прозрачной водой. Историк Хивинского похода Лобысевич пишет: «Все участвовавшие в рекогносцировке были поражены, войдя в район садов, созданных богатыми результатами трудов человеческих рук, и после продолжительного скитания по степям всем казалось, что они переступили границы рая. Поля были возделаны с такой тщательностью и чистотой, которые не случалось видеть в других частях Средней Азии. Все здесь показывало трудолюбие и порядок. Существует мнение, что все, сделанное в ханстве, составляет исключительно результат тяжелых трудовых дней 40 тысяч персидских рабов, освобожденных от ига рабства с приходом нашим в Хиву. Это мнение не вполне верно. Конечно, 40 тысяч человек рабочей силы было большим подспорьем в экономическом быте хивинского населения; тем не менее хивинцы и сами по себе, а особенно узбеки, оседлое население, чрезвычайно трудолюбивы и с замечательной тщательностью и старанием занимаются обработкой своих земель. Прекрасно возделанные поля и пашни узбеков, напоминающие поля Северной Италии, составляют плод и результат усиленных трудов и работы непосредственно самих узбеков»[219].
