Терентьев пишет: «Кауфман чуть не погубил отряд»[216]. Основания для такого заявления были. Ради сокращения пути на 20 верст выбрали совершенно безводный маршрут. И вот они шагают, растянувшись колонной на 5–6 верст, под немилосердным солнцем, которое уничтожает даже взятые с собой запасы воды: бочки рассыхаются, бурдюки лопаются, драгоценнейшая вода поливает мертвый песок.
Верблюды продолжают падать, и приходится уничтожать необходимые вещи. Речь зашла даже о том, чтобы бросить всю артиллерию вместе с боезапасом, но такую крайность военный совет отверг.
Наступил момент, когда припасенной воды осталось всего на полтора дня. В части был направлен приказ: растянуть на три дня, но никто не знал, сколько же впереди этих дневных переходов, а пока «только пыль, пыль от шагающих сапог».
Саперы пробовали рыть колодцы на авось, но безуспешно. Глядя на их отчаянные старания, один из погонщиков верблюдов, некий казах Тюстю-бай, вспомнил, что верстах в десяти в стороне имеются хорошие колодцы. Колодцы были очень глубокие, причем три из шести оказались засыпанными, когда же их стали раскапывать, то обнаружилась военная хитрость противника: туркмены закрыли колодезные стволы сучьями и присыпали землей. Неужели обитатели пустыни стали бы засыпать колодцы, без которых сами не смогли бы просуществовать сколько-нибудь долго?!
К новонайденным источникам воды люди и животные добрались за ночь, изнывая от жажды. Жажда победила дисциплину, которая до сих пор не позволяла боевому отряду превратиться в толпу. Солдаты не слушали команды, давили друг друга, рвались к воде. Лошади срывались с коновязей и мчались к колодцам, а когда их отгоняли, нападали на бочонки и бурдюки с водой, проносимые мимо них, лизали мокрую землю возле колодцев, глотали мокрый песок. Так же вели себя и другие животные.
Саперы с трудом добывали воду с большой глубины, да и вода вскоре стала иссякать. Это известие усилило панику. Караулы, выставленные у колодцев, не могли сдержать напора жаждущих – их сбивали с ног. Многие солдаты уже лежали без сознания под ногами своих товарищей; то и дело вспыхивали драки. Если бы туркмены и хивинцы увидели, во что от безводья превратились непобедимые русские воины, они уверовали бы в свою победу и могли бы воспользоваться благоприятной ситуацией. К счастью для русских, противника поблизости не было, он упустил свой случай.
То был самый критический, кризисный этап Хивинского похода. Впереди лежал неразведанный и почти наверняка совершенно безводный отрезок маршрута. Идти вперед на весьма вероятную погибель или поворачивать назад? Перед такой дилеммой оказались командующий экспедицией К.П. Кауфман, начальник Туркестанского отряда генерал-майор Головачев, начальник полевого штаба экспедиции генерал-майор В.Н. Троцкий и командиры частей, составлявших отряд. Было это 3 мая в местности под названием Алты-Кудук.
Участник похода Ф.И. Лобысевич рассказывает об этом непривлекательном пункте на евразийских просторах: «Трудно, невозможно себе представить что-либо угрюмее, безотраднее, печальнее местности, на которой мы заняли позицию вокруг алты-кудукских колодцев. Это целый лабиринт песчаных холмов с полным отсутствием какой бы то ни было жизни, малейшего признака движения. Глухая страшная мертвенность царит кругом и около этого обездоленного пространства. Над ним воздух густой, удушливый; какая-то постоянная, непроницаемая мгла застилает небо. По ночам страшная духота, а когда с раннего утра выкатится на небо огненный шар великого царя природы, тогда начинается невыносимое, совершеннейшее пекло. Человеческое тело, даже без движения, постоянно все в испарине; организм ослабевает и страшно истомляется. Вечером слегка отдает, по крайней мере не жжет сверху, зато духота еще сильнее ощущается; легким недостает воздуха»[217].
Впереди отряд наверняка ожидало такое же огромное «обездоленное пространство».
Спасительная идея пришла в голову скромному офицеру, подполковнику Тихменеву; быть может, ее подал ему кто-то из его подчиненных. Окончательно сформулировал и сообщил командующему эту замечательную идею, как и положено, начальник штаба генерал Троцкий. Предлагалось всех животных (верблюдов, лошадей, ослов и баранов), навьючив их только емкостями для воды, отправить назад за 25 верст в урочище Адам-Крылган, где в 17 колодцах имелась в изобилии хорошая вода; там их напоить, дать им отдохнуть, наполнить водой все бочонки, бурдюки и баклаги и вернуть караван к отряду, который к тому времени должен быть готов к выступлению.
Когда ушла много пьющая скотина, люди сумели поднять для себя достаточно воды и утолить жажду, а на лагерной стоянке в урочище Адам-Крылган уже к вечеру 5 мая вырыли дополнительно 43 колодца, то есть проблема воды была решена.
На рассвете 6 мая все тот же Садык с полутысячью туркменских наездников напал на лагерь Адам-Крылган, имея целью угнать верблюжье стадо. Все-таки неприятельская разведка сработала, но Садык опоздал: с утолением жажды были восстановлены воинская дисциплина и управляемость войском. Стрелки залегли за барханами и хладнокровно расстреляли нападавших, дело довершили несколько метко пущенных ракет и кавалерийская атака. Неделю спустя выяснилось, что назад в хивинские пределы вернулась лишь половина всадников Садыка. Не столько русские пули и сабли, сколько потеря запасов воды во время бегства и жара погубили детей пустыни.
Несколько дней отряд стоял в лабиринте алты-кудукских холмов, дожидаясь возвращения каравана водоносов, и, как это бывает, даже среди «страшной мертвенности» наладился привычный гарнизонный быт. Солдаты постепенно оправились от шока, произведенного жарой в сочетании с безводьем, запели, по своему обыкновению, и начали плести сети, готовясь к встрече с «вольной водой», а офицеры в ставке командующего организовали «клуб», куда являлись с собственной бутылкой воды каждый; обменивались «новостями», играли в карты и слушали музыку 3-го стрелкового батальона – там собрались лучшие музыканты.
7 мая свершилось самое радостное за два месяца похода событие: казах-лазутчик, посланный разведать хивинские силы, собравшиеся у переправы через Амударью, чтобы загородить путь Туркестанскому отряду, принес не только развединформацию, но и пучок камыша с берега Амударьи. Этот камыш стал причиной радостного возбуждения всего лагеря, и уж никто не сомневался, что теперь удастся дойти до великой реки. Камышинки разобрали в мгновение и спрятали в заплечные мешки.
Когда вернулись с водой лошади и верблюды, выяснилось, что вьючных животных осталось так мало, что не стоило и пробовать забрать в последний пустынный переход все грузы. Немалая часть грузов осталась на месте под охраной двух стрелковых рот и артиллерийской батареи. Для оставленных это было тяжелым ударом: не судьба им была увидеть являвшиеся во сне живую реку и таинственную, неприступную Хиву.
Последний переход целиком состоял из подъемов и спусков. Вдоль берега тянулись гряды песчаных увалов, и чем ближе к реке, тем выше и выше. С натугой люди и вьючные животные преодолевали эти преграды природы под солнцем, разогревшим воздух до 45°. Полуживые поднялись на третий кряж и сквозь раскаленную дымку, повисшую над увалами, увидели главный ориентир, на который был проложен маршрут чинами штаба.
Впереди виднелись три холма Уч-Учак, за холмами текли мутные воды Амударьи. Над пустыней к холмам понеслось «ура!».
До холмов Уч-Учак оставалось 15 верст. В бинокли разглядели также облако пыли и под ним огромную массу конных людей. Хивинское воинство вышло встречать потрепанное суровой природой русское войско. Неприятельская конница расположилась на барханах полукружием, растянувшись версты на две, и, судя по энергичному гарцеванию, была настроена решительно.
Теоретически расчет хивинских стратегов был верен. Русские выходят из пустыни, деморализованные многодневными безводными переходами; известно, как много предметов экипировки они уничтожили или бросили позади; отряд ослаблен и тем, что оставил на прежних биваках значительные команды. Два с половиной месяца солдаты шагали по замороженным, а потом раскаленным степям и пустыням, и теперь они должны были еле волочить ноги. Превосходящие хивинские силы вполне могли остановить, растоптать и порубить эту группу весьма непрезентабельно выглядевших людей.
Было уже около шести часов вечера, солнце близилось к закату, а потому решили остановиться на ночлег. Лагерь организовали по обычной схеме: на самой дороге и по сторонам ее поставили орудия, прикрытые на флангах двумя ротами пехоты. Орудия со стрелками прикрытия образовали передний фас каре. Прочие фасы каре заняли гребни барханов, обоз и остальные войска устроились в котловине, защитившись тем самым от выстрелов неприятеля.
С приближением темноты хивинцы окружили русский лагерь со всех сторон – следовало ожидать массированной атаки, исход которой мог быть непредсказуемым. Организованного нападения, однако, не случилось. Лишь отдельные смельчаки, таясь, приближались к лагерю, но натыкались на секреты, в которые были назначены лучшие стрелки, и те меткими выстрелами выбивали их из седел. Редко кто из нападавших вернулся к своим. То там, то здесь по всему периметру каре сверкали огоньки одиночных выстрелов. Эхо стрельбы далеко разносилось над мертвой пустыней. Несколько раз по скоплениям неприятельской конницы ударили из орудий. Разрывы гранат посеяли в хивинском стане панику и уменьшили число желавших «затоптать» русских.