«Клянусь святыми мощами!» – пробормотал он.
«Вот уж бывает – попадешь не целясь!» – отозвался Раэри.
Старик и впрямь вздрогнул, будто от удара стрелы.
«За что вы меня мучаете? – спросил он по-саксонски. – Да, я поклялся на святых мощах, что отдам мою Англию великому герцогу…»
Он обвел нас глазами и пронзительно закричал:
«Лорды, он захватил меня еще в Руане – целую жизнь тому назад! Если б я не дал клятву, меня бы до самой смерти не выпустили! Что же мне оставалось? Я и так живу в темнице. Не надо, не надо бросать камни!..» И он заслонился руками, трясясь от страха.
«Сейчас им опять овладеет безумие, – сказал Раэри. – Ну-ка, новоиспеченные епископы, изгоните из него злого духа!»
«Гарольд убит при Сантлейке, – подал голос Вильям Эксетерский. – Это ведомо всему свету».
«Ну да, – кивнул Раэри, – просто он об этом позабыл… Тебе нечего бояться, отец, – обратился он к старику. – Тебя давно уже убили: еще при Гастингсе, сорок лет тому назад без трех месяцев и девяти дней. Поговори с королем».
Старец отнял руки от лица.
«Я думал, они побьют меня камнями, – пробормотал он. – Я не знал, что стою перед королем».
И он выпрямился и расправил плечи. Росту он был высокого, только страшно худой и слабый.
Король обернулся к накрытому столу и протянул старику свой собственный кубок с вином. Тот выпил вино, сделал знак рукой – и вдруг, на глазах у всех нормандцев, мой Хью бросился вперед и, по саксонскому обычаю, на коленях принял у него пустой кубок.
«Это Гарольд!» – воскликнул Де Акила. – Даже его упрямая родня склоняет перед ним колени».
«Да будет так, – отозвался Генрих. – Сядь, о прежний король Английский!»
Безумец уселся. Темнолицый, суровый Генрих разглядывал его из-под опущенных век. Да и все мы, точно бараны, уставились на старика, один только Де Акила смотрел на Раэри – точно так, как когда-то всматривался в паруса на горизонте.
От вина и тепла старика разморило. Седовласая голова его склонилась на грудь, руки повисли. Глаза его были приоткрыты, но разум дремал. Он вытянул ноги; босые ступни были грязны и исцарапаны, словно у раба.
«Ох, Раэри! – простонал Хью. – Зачем ты дал им увидеть его таким? Уж лучше б ему умереть – и мне вместе с ним, – чем покрыть себя позором!»
«Позором? – переспросил король. – Да если б я был нищ и безумен и всеми отвергнут, а Гарольд сидел бы на моем троне – кто из этих баронов преклонил бы предо мной колени?»
«Ни один, братец, – откликнулся Раэри, – разве лишь я, несчастный дурак, да еще вот этот старый нормандский краб, глядишь, составил бы мне компанию, – и он показал на Де Акилу, с которым познакомился только нынче утром. – Я и не думал срамить вашего короля, сэр Хью. Он и без того наказан – и, похоже, не по своей вине».
«Но ведь он обманул моего отца, Вильгельма Завоевателя», – нахмурился Генрих, и старый паломник вздрогнул во сне.
«Может, и так, – сказал Раэри, – но твой братец Роберт, которому нам так не терпится перерезать глотку…»
«Врешь! – засмеялся король. – Когда я захвачу Роберта, он до скончания дней будет гостем в моем доме. Сам-то он зла не замышлял, это всё его чертовы бароны воду мутят».
«И все-таки, – продолжал Раэри, – Роберт может сказать, что ты не открыл ему всей правды об Англии. Прежде чем привязать веревку, братец, проверь, надежен ли сук».
«Нет сомнения, – вмешался Хью, – что Гарольда принудили дать клятву герцогу Вильгельму».
«Никакого сомнения», – кивнул Де Акила. Он никогда не одобрял Вильгельмовых сделок с Гарольдом Саксонским перед битвой при Гастингсе. Хотя, как сам он говаривал, из одних прямых стволов дóма не построишь.
«Неважно, кто и как его принудил, – проворчал Генрих. – Англия была обещана моему отцу самим Эдуардом Исповедником. Разве не так?»
Вильям Эксетерский закивал головой.
«Гарольд, – продолжал король, – подтвердил это обещание, поклявшись на святых мощах. А потом он нарушил клятву и пытался удержать Англию силой».
«Увы мне! увы! – Раэри закатил глаза, точно жеманная девица. – Неужто бедняжку Англию взяли силой?»
Тут уж все мы просто не знали, куда глаза девать. Ведь и сам Генрих, вслед за Вильямом Рыжим, именно так отобрал Англию у Роберта Нормандского. Но Де Акила пришел нам на выручку.
«Нарушил Гарольд клятву или нет, – вмешался он, – но при Сантлейке он нас чуть было не разбил».
«Неужто вы были так близки к поражению?» – удивился Генрих.
«На волосок, – отвечал Де Акила. – А гвардия вокруг Гарольда стояла как скала! Ты где тогда был, Хью?»
«С людьми Гудвина, под знаменем Золотого Дракона, а потом вы вдруг разомкнули строй, и мы бросились в прорыв…»
«Но я не велел! Я же приказал вам не двигаться с места! Я знал, что это ловушка!» – подавшись вперед, закричал очнувшийся от сна Гарольд, и голос его прозвучал, будто зов из могилы.
«Ага, теперь нам ясно, как предали самого предателя», – вставил Вильям Эксетерский и поглядел на короля, ожидая улыбки.
«А ты молчи, пока не спрашивают, – поморщился Генрих, – я тебя затем и сделал епископом… Расскажи, – обратился он к Гарольду, – как воевали против нас твои люди. Теперь их сыновья пойдут за мною на войско Роберта».
Но старец лукаво покачал головой.
«Нет уж, нет уж! – воскликнул он. – Не так я глуп. Всякий раз, как я рассказываю эту историю, в меня бросают камни. Слушайте, лорды, я вам открою кое-что поважнее!»
И он пустился вспоминать, сколько сотен шагов от гробницы одного саксонского святого до усыпальницы другого, а оттуда – до Баттлского аббатства.
«Да-да, – хвалился он, – я столько раз там бывал, что и на десять шагов не ошибусь. Я скор на подъем и двигаюсь быстро: это вам и Гарольд Норвежский скажет, и брат мой Тостиг. Оба они покоятся у Стамфордского моста, а оттуда до Баттлского аббатства…» И он опять забормотал какие-то числа и совсем позабыл о нас.
«Да-а, – задумчиво произнес Де Акила. – Этот человек наголову разбил Гарольда Норвежского у Стамфордского моста, а потом чуть не разбил наше войско в Сантлейке, и все за один месяц».
«Но как же он выбрался живым из Сантлейка? – спросил король. – Пусть расскажет! Тебе-то он говорил об этом, Раэри?»
«Никогда. За эту историю его тоже всякий раз побивали камнями. Зато гробницы саксонских и нормандских святых он может перечислять хоть до утра».
Услышав слова Раэри, старец горделиво закивал.
«Клянусь душой! – пробормотал Генрих. – Даже герцог Нормандский, мой отец, увидев его, проникся бы жалостью».
«А что, если они и впрямь еще свидятся?» – спросил Раэри.
Хью закрыл лицо здоровой рукой.
«О, зачем ты выставил его на позор?!» – воскликнул он, обращаясь к шуту.
«Нет, нет, – пробормотал старик и, потянувшись к Раэри, ухватился за его плащ. – Теперь он мой господин. В меня больше не бросают камни».
И он стал забавляться с бубенцами, пришитыми к подолу шутовского плаща.
«Отчего ты не привел его ко мне сразу, как только подобрал?» – спросил король.
«Ты бы вновь заточил его в темницу, как сделал герцог Нормандский», – ответил Раэри.
«Верно, – кивнул государь. – От него ничего не осталось, кроме имени, но это имя мог бы использовать кое-кто посильней, чтобы сеять в Англии смуту. Да, я бы, пожалуй, навсегда поселил его у себя в гостях, как поселю брата моего Роберта».
«Я так и думал, – ответил шут. – А пока он скитался по дорогам, никому и дела не было, как он себя называет».
«Я научился вовремя умолкать: еще прежде, чем полетят камни», – похвастался старик, и Хью снова застонал.
«Вы слышали? – воскликнул Раэри. – Безумный, бездомный, безымянный и, если не считать моего покровительства, беззащитный, он все-таки еще в силах противиться судьбе!»
«Тогда зачем ты привел его сюда, на посмешище и срам?» – вскричал несчастный Хью.
«Чтобы он получил по заслугам!» – опять высунулся Вильям Эксетерский.
«Я с этим не согласен, – подал голос епископ Найджел из Или. – Я смотрю и внимаю с трепетом, но я не смеюсь и не сужу».
«Хорошо сказано, Или! – Шут снова скорчил гримасу. – Я помолюсь за тебя, когда уйду в монахи. Ты ведь дал свое благословение на войну меж двумя христианнейшими братьями!»
Он имел в виду предстоящую войну Генриха Английского с Робертом Нормандским.
«Ну а ты, любезный братец, – обернулся он к королю, – не желаешь ли посмеяться над моим дураком?»
Король медленно покачал головой, а вслед за ним и Вильям Эксетерский.
«А ты, Де Акила?» – Раэри стремительно поворачивался то к одному, то к другому, бубенцы на его наряде звенели, и старец безмятежно улыбался.
«Клянусь святыми мощами, только не я! – отвечал Де Акила, сеньор Пэвенси. – Я слишком хорошо помню Сантлейк».
«Сэр Хью, вы можете не отвечать… Ну а вы, благородные бароны, доблестные воины, верные рыцари – вы, что вершите правосудие в своих владениях, – не хотите посмеяться над моим дураком?»
