На наше счастье, там располагался командный пункт пехотинцев, которые, несмотря на свою малочисленность, немедленно бросились в контратаку и восстановили прежнее положение.
Село Пшегиня, 19 января 1945 года
В полдень на нашем командном пункте ощипывали гуся. Связисты поймали танцевальную музыку, и все потихоньку напевали знакомые мелодии. Среди голосов особо выделялся великолепный тенор фельдфебеля Нота. Вдруг зазвучал «оркестр» русских, причем увертюру исполнили «сталинские органы», обрушившие град осколков точно на центр села. Первые же снаряды легли вокруг нашего командного пункта и сразу подожгли машину с радиостанцией.
Под гром разрывов снарядов и треск горящих домов мы с Нотом кинулись к самоходке командира роты, имевшей номер 201. Неподалеку от нее нам пришлось прятаться, поскольку послышался звук летевших снарядов очень крупного калибра, которые с оглушающим грохотом стали рваться вокруг нас. Выскочив из укрытия, я не обратил внимания на то, что остался один, и, подбежав к самоходке, забрался в нее, приказал начать движение и передал по радио приказ на открытие огня.
На этот раз дело принимало крутой оборот – неприятель устремился вниз с высоты, атакуя плотными волнами. Защищаясь, пехотинцы открыли огонь из всех видов имевшегося у них оружия. Мы тоже стреляли осколочно-фугасными снарядами, но теряли много времени из-за необходимости менять позиции, поскольку русские открыли по нас ответный огонь из тяжелого оружия. В отдельных местах дело дошло до рукопашной, и всюду, за одним исключением, наши пехотинцы выходили победителями. Затем в бой вступил резервный взвод во главе со своим командиром, который отбросил Иванов назад. Неприятельская атака была окончательно отбита, а противник понес большие потери.
У нас тоже было много раненых, среди которых оказался и командир взвода фельдфебель Шнайдер. А вот фельдфебель Нот получил смертельное ранение. При попытке оттащить в безопасное место тяжелораненого пехотинца ему в грудь попал осколок снаряда. Но он еще дышал, и я, сидя у него на складе, держал его за руку.
– Моя мать уже давно на небесах, – прошептал умирающий. – Напишите моему отцу. Он остался совсем один. Пусть не плачет обо мне – черканите ему, что мне было совсем не больно.
Нот на какое-то время затих, а черты его лица начали заостряться и принимать желтоватый оттенок. Я было подумал, что он умер, но фельдфебель вновь открыл глаза, но уже никого не различал.
– Мне так хотелось мирной жизни. О, мама, – произнес Нот и затих.
Рядом с умирающим стоял посыльный роты Пфайль, по щекам которого градом стекали слезы.
– Он был хорошим товарищем, – прошептал Пфайль, высказав наивысшую похвалу, которую может заслужить солдат. Прорыв под Миколувом Город Домброва-Гурнича, 20 января 1945 года
Наступательные клинья Красной армии уже давно прорвали оборонительную линию В1 возле города Ченстохова и двинулись на запад севернее его по промышленным областям Верхней Силезии. Гитлер сместил генерал-полковника Харпе[62] и назначил командующим группой армий генерал-полковника Шернера[63]. Группа армий спрямила широко выступавший фронт, чтобы защитить промышленные районы, где в заводских цехах полным ходом все еще продолжалось производство.
Ночью мою роту из села Пшегиня отозвали, и я вместе с пехотной ротой двигался в арьергарде. Возле восточной окраины Илькенау мы долго ожидали дальнейших действий противника – было не ясно, ударят русские или нет. Наконец в середине ночи поступил приказ на дальнейшее проведение марша. Пехотинцы уселись на броню, и в такой лютый мороз им приходилось несладко. Продвигались мы очень медленно, так как дороги были забиты войсковыми колоннами. Наступил уже рассвет, когда показались восточные окраины промышленной области.
В городе Сосновец пехотинцы спешились, и мы разместили наши самоходки между домами. Я как раз брился, когда в комнату ворвался посыльный Пфайль и прямо с порога закричал:
– Ради бога, выйдите скорее на улицу. Там бушует какой-то генерал и грозится отдать нас под военно-полевой суд.
На дороге я увидел колонну машин с командирским танком во главе, о броню которого оперся генерал-полковник Шернер. Его плотная фигура была видна издалека, а лицо побагровело от злости. Увидев меня, он немедленно заорал:
– На фронте нашу пехоту расстреливают вражеские танки, а что делает тяжелая противотанковая артиллерия? Она без дела торчит на отдыхе, а господа истребители танков дрыхнут без стыда и совести! Такая диверсия, господин обер-лейтенант, карается по приговору военно-полевого суда смертной казнью!
Генерал не дал мне сказать ни слова в свое оправдание от такой несправедливости и в конце своей длинной тирады, немного поостыв, спросил:
– Вы наконец-то поняли всю серьезность вашего положения? Самое позднее через полчаса вам придет приказ на дальнейшие действия, и чтобы я вас здесь больше не видел!
После этого колонна машин двинулась дальше в северном направлении. Тут словно по сигналу прибыл посыльный из дивизиона и передал приказ следовать к сборному пункту Домброва-Гурнича.
Село Топоровице, 21 января 1945 года
Мы двинулись на север в направлении села Топоровице к 68-й пехотной дивизии, которой переподчинили мою роту. Рядом со мной в машине сидел новый командир отделения управления 2-й роты фельдфебель Руш.
– Возьмите к себе Руша, господин обер-лейтенант, – чуть ранее уговаривал меня ефрейтор медико-санитарной службы Чоске. – Это стоящий парень! Если бы его не было с нами во время наших «приключений» с Иванами, нам пришлось бы совсем плохо.
В конце концов Руш стал командиром отделения управления второй роты. А унтер-офицер Триммер принял на себя командование вторым взводом, о назначении которого ходатайствовал фельдфебель:
– Он справится. Мы со дня на день ожидаем его производства в фельдфебели.
Вихман теперь сидел за рычагами самоходки за номером 214 вместо прежнего механика-водителя, раненного в Пшегине.
Когда мы приблизились к селу Топоровице, то попали в самую гущу боя. На командном пункте все не находили себе места, так как наша пехота отступала.
Командовал боевой группой полковник Гебюр, который был настоящим великаном. Когда я вошел к нему, он отвешивал оплеухи одному унтер-офицеру, бросившему свой запас боеприпасов. Затем полковник принялся отчитывать обер-лейтенанта, являвшегося начальником штаба временного боевого формирования и осмелившегося потребовать подкрепления в личном составе, а также дополнительных боеприпасов. Гебюр схватил его за пояс и буквально вышвырнул из командного пункта.
Увидев мое озадаченное лицо, начальник штаба боевой группы ухмыльнулся и заявил:
– На самом деле полковник – душа-человек. Вы даже представить себе не можете, с какими типами мы вынуждены иметь дело. Между прочим, сейчас начнется контратака. Как вы смотрите на то, чтобы принять в ней участие? Это придало бы пехоте мужества.
Я выделил первый и третий взводы для огневой поддержки контратаки, а сам с истребителями танков отделения управления и вторым взводом
