los Toros», то есть на площади, где происходили бои быков.
Антрепренер придумал на этот день совершенно новое развлечение, о котором извещали огромные афиши. В результате больших трудов и издержек был пойман в окрестных лесах серый медведь и в крепкой клетке на колесах привезен в город. Медведь обошелся антрепренеру больше тысячи долларов, так как для того, чтобы его привезти, приходилось строить специальные мосты через пропасти, овраги и реки.
Для представления на этот день было заготовлено несколько диких быков, но гвоздем спектакля предполагался бой быка с медведем.
Я раза три видел бой быков и после третьего раза решил никогда больше на это зрелище не ходить, но в этот день решил пойти — не ради боя быков, а чтобы посмотреть на несравненно более редкий и интересный спектакль — на сражение быка с медведем.
Заплатив два доллара, я вошел в полукруг и занял место на одной из скамей. Спектакль открылся боем быков. Быстро был убит первый бык. Второй бык оказался интереснее и, прежде чем его убили, свалил и долго таскал по арене тореадора, который тоже оказался мертвым.
Наконец настала очередь медведя и быка.
Клетку с медведем выкатили на арену, на которую вывели вслед за тем одного из быков. Быка хозяин цирка выбрал довольно мелкого и тощего. В этом было видно явное желание, чтобы победителем оказался не бык, а медведь. Тут был простой расчет: бык стоил, самое большее, двадцать пять долларов, а медведь обошелся в тысячу. Если медведь уцелеет, его можно будет использовать еще раз для другого представления.
Наружность быка вызвала в публике большое разочарование. Послышалось даже кое-где шиканье. Клетку с медведем отворили, освободив его лапу от цепи и толкнув его в спину, чтобы он вышел из клетки.
Бык, увидав перед собой медведя, так как его уже успели раздразнить, пришел в ярость. Нагнув голову и выставив вперед рога, он кинулся на медведя. Тот встретил быка очень оригинально: лег на землю и так свернулся, точно еж, подставляя быку наименее уязвимые части своего тела. Бык со всего размаха ударил его рогами; тогда медведь, разом вскочив, повернулся и обеими своими могучими лапами ухватил быка за шею. Бык очутился как в железных тисках и, несмотря на все усилия, не мог из них освободиться, не мог даже двинуться ни туда, ни сюда. Ему оставалось только громко мычать, что он и делал.
Антрепренер, желая выручить быка, приказал одному служителю разлить противников водою. Служитель подбежал c ведром и вылил из него всю воду на медведя. Медведь выпустил быка, кинулся на служителя, моментально подмял его под себя и принялся его рвать и терзать лапами и клыками.
Из мест для публики загремели пистолетные выстрелы. Тучи пуль летели в медведя, вся шкура его была в один миг превращена в решето, но смертельной оказалось только одна пуля, попавшая зверю в глаз и проникшая в мозг.
Служителя не задела ни одна пуля. Он был тяжело изранен лапами и клыками косолапого актера, но остался жив.
При этом я заметил одну особенность: ни гибель тореадора, ни увечье служителя, ни громовые залпы из револьверов, сопровождавшиеся громадными облаками дыма, не вызывали никакой особой сенсации среди дамской половины зрителей. Синьоры и сеньориты преспокойно сидели на своих местах и, как ни в чем не бывало, покуривая пахитосы, словно перед ними было не кровавое зрелище, а исполнялось какое-нибудь веселое фанданго.
Глава 14
АВТОБИОГРАФИЯ БУРНОГО ДЖЕКА
Бурный Джек сыграл очень большую роль в моей жизни, поэтому я нахожу нужным передать читателям его биографию в том виде, как он мне ее сам рассказал во время наших совместных прогулок.
— Первые мои детские воспоминания далеко не радостны, — так говорил мне Бурный — Мой отец часто напивался и в таком состоянии не мог, бывало, двинуться с места. Мать моя била его тогда чем попало, в результате чего лицо отца было всегда покрыто царапинами и синяками. Со мной мать обращалась не лучше; наше терпение удивляло соседей. Когда мне было около тринадцати лет, мои родители пришли к убеждению, что они не могут более прокормить самих себя, а уж меня и подавно. При помощи друзей они, в конце концов, попали в работный дом, куда вместе с ними был взят и я. Отец и мать пробыли в работном доме недолго: через год оба умерли. Я был отдан в ученики в пекарню, или, правильнее сказать, просто-напросто продан пекарю.
В пекарне у меня было ужасно много дела. По ночам я не мог спать: я должен был помогать в пекарне рабочим, а затем каждое утро, в продолжение двух или трех часов, с тяжелою корзиной хлебов на голове обойти городских покупателей и заказчиков. При такой тяжелой работе я был почти всегда голоден. Только во время разноски товара по покупателям я отчасти утолял свой голод, отламывая по маленькому кусочку от каждого хлеба с таким расчетом, чтобы при осмотре хлеба нельзя было этого заметить. Я еще не сказал вам, что моя родина Лондон, и, если бы вы знали кое-что об этом городе, вы могли бы себе ясно представить, что такое там жизнь ребенка с несчастными, бедными пьяницами родителями.
Пекарь и его жена обращались со мной прескверно. Не лучше обращались они с маленькой девочкой, прислуживавшей у них в доме. Эта маленькая невольница была взята из того же работного дома, из которого привели и меня. Мы подружились, и лучшими минутами нашей жизни были те редкие случаи, когда мы оставались одни и свободно выражали свое мнение о хозяине и хозяйке, одинаково нам ненавистных. Хозяйка была еще хуже и злее хозяина. Мы все-таки не теряли надежды и верили в лучшее будущее.
Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я почувствовал себя настолько взрослым, что не мог больше переносить такое обращение пекаря и его жены со мною и решил бежать. Мне не хотелось оставлять свою маленькую подругу одну в подобной обстановке, но я подумал, что через несколько недель судьба мне улыбнется, и я буду в состоянии взять ее у пекаря и пристроить куда-нибудь получше. Я переговорил с ней об этом и мы решили на время расстаться.
В одно утро я попрощался со своей маленькой подругой и пошел разносить хлеб покупателям. Назад я уже не вернулся. Я прямо пошел на док, чтобы поискать там какой-нибудь работы. Счастье мне улыбнулось, и я в тот же день нашел себе работу. Я поступил на
