четыре изображения местных растений и животных.
– Легкотня! – заявил он, выбегая из комнаты за своим драгоценным транспондером.
К трем часам дня работа была закончена. В таком темпе он должен был закончить 875 часов четвертого класса к концу лета.
– У меня отличная идея, – сказал Робби. – Лаборатория доктора Карриера могла бы взять собаку. Действительно хорошую собаку. Или это может быть кошка, медведь, даже птица. Ты знаешь, что птицы намного умнее, чем принято считать? Некоторые птицы могут видеть магнитные поля. Круто, да?
Я взял его к себе в кабинет на вторую половину дня, пока готовился к новому учебному году. Он развлекался с игрушечными программируемыми весами, которые показывали вес человека на Юпитере, Сатурне, Луне или где угодно в Солнечной системе.
– Взять собаку и что сделать, Робби?
Его мысли в эти дни часто бывали обширнее, чем он мог выразить словами.
– Взять и просканировать. Просканировать ее мозг, когда она будет действительно взволнована. Потом людей можно обучать по ее шаблону, и мы поймем, каково это – быть собакой.
Я не сумел превозмочь снисходительность, присущую взрослым.
– Классная идея. Расскажи доктору Карриеру.
Он нахмурился, но совсем не так сильно, как я того заслуживал.
– Доктор меня ни за что не послушает. И это печально, понимаешь? Ну ты только подумай, папа. ДекНеф может стать просто обычной частью обучения. Каждый мог бы узнать, каково это – быть кем-то другим. Сколько проблем мы могли бы решить!
Не помню, что я ему ответил. Три недели спустя я узнал, что выдающийся эколог из Университета Торонто использовала фрагменты моих атмосферных моделей для составления прогноза того, как экосистемы Земли будут развиваться в условиях неуклонно повышающихся температур. Доктор Эллен Кутлер и ее аспиранты увидели, как тысячи взаимосвязанных видов погибают в серии каскадных волн. Это было не постепенное угасание, а быстрый, как падение в пропасть, крах.
Робби был прав: человечество нуждалось в универсальных общеобязательных курсах нейронной обратной связи, в дополнение к тесту на знание Конституции или экзамену на получение водительских прав. В качестве образца мы могли бы взять собаку, кошку, медведя или даже одну из любимых птиц моего сына. Что угодно, лишь бы оно заставило нас почувствовать, каково это – не быть нами.
Робби уронил стеклянную миску на кухонный плиточный пол. Та разлетелась на осколки. Один порезал его голую пятку, когда он отпрыгнул назад. Год назад мой сын бы расплакался или впал в ярость. Теперь он просто схватился за раненую ступню и поднял ее.
– Ой, блин! Прости, прости!
После того, как мы вымыли и перевязали рану, Робин настоял на том, чтобы убрать беспорядок. Год назад он бы не знал, где найти метлу.
– Впечатляет, Робби. Такое ощущение, что ты полностью пересмотрел правила игры под названием «жизнь».
Он киношным замедленным движением стукнул меня кулаком в живот и рассмеялся.
– Хочешь знать правду? Ну, как бы да, все так. Старый Робин был бы такой: ыыыыы! – Он указал на потолок. – А новый Робин там, наверху, следит за ходом эксперимента.
Он сложил пальцы домиком перед лицом. Жест был презабавный: Робби как будто изображал Шерлока Холмса. Словно мы с ним были старыми приятелями, размышляющими о долгой и извилистой дороге, которая привела нас к камину в общей гостиной дома престарелых.
– Помнишь, как Честер рвал книгу или писал на ковер? Ты не мог по-настоящему разозлиться на него, потому что он был всего лишь собакой, верно?
Я подождал, пока он закончит свою мысль. Но оказалось, что мысль уже была завершена.
Я привел Робби на последний летний сеанс. К тому времени вся лаборатория была от него в восторге. Джинни дала Робби комиксы и повела меня по коридору, подальше от посторонних ушей. Она стояла, качая головой, не зная, как излить свои чувства.
– Ваш сын. Просто нет слов. Обожаю его.
Я ухмыльнулся.
– Я тоже.
– Он становится потрясающим. Когда он рядом, я чувствую… даже не знаю, как сказать… – Она посмотрела на меня в растерянности. – Как будто я чуть лучше осознаю себя здесь и сейчас? Он заразен. Вирусный вектор. Мы все чувствуем себя счастливее, когда он с нами. Мы начинаем с нетерпением ждать его за два дня до того, как он придет. – Смущенная, но счастливая Джинни отступила и вернулась к работе.
Я наблюдал за сеансом из аппаратной. Робин стал виртуозом. Его удовольствие было пропорционально легкости, с которой он оживлял экран силой мысли. Он и искусственный интеллект импровизировали дуэтом, гармонично подстраиваясь друг к другу. Я следил со стороны, не в силах расслышать ни одной ноты разворачивающейся симфонии. Робин щурился, хмурился, ухмылялся. Казалось, он болтал с кем-то на языке, у которого было всего два носителя.
Я такое уже видел. Робину было почти семь. Они с Алиссой собирали пазл на складном карточном столике под латунной лампой для чтения. Фрагменты были большими и немногочисленными. Али могла бы все собрать сама за две минуты. Но она сдерживалась, медлила, давала подумать сыну, чтобы не испортить вечер. И он отплатил ей многоцветьем детского восторга. Они вдвоем разыгрывали друг друга, сочиняли глупые анатомические описания фрагментов, которые хотели найти, каждый пытался быстрее соперника отыскать нужную деталь в оставшейся, стремительно уменьшающейся кучке. Четыре месяца спустя Али не станет. Тот вечер исчез вместе с ней, пока не вернулся ко мне непрошеным, когда я наблюдал, как Робин снова играет с мамой.
Карриер попросил меня зайти к нему в кабинет. Я сидел за его столом, от Мартина меня отделяла куча распечатанных работ в спиральных переплетах.
– Тео, мне нужно попросить об одолжении.
Этот человек обеспечил мне бесценную бесплатную терапию. Он открыл Робину новый путь и предотвратил бог знает какие катастрофы. В строгом смысле слова это я был у него в долгу.
Карриер поиграл с замысловатой японской деревянной коробкой-головоломкой, которая открывалась только после долгой последовательности заученных действий, похожей на ритуал.
– Кажется, мы получили нечто жизнеспособное. Существенный метод лечения.
Я кивнул и замер, как Честер, когда Али читала ему стихи.
– И ваш сын – наш самый весомый аргумент. Он всегда был высокоэффективным декодером. Но теперь… – Карриер отложил наполовину
