Заняться Отрадным он поручил опытному Королеву и двум его напарникам. По базе, по видам единоборства, которые там изучают, по лицам, учащимся и работающим в школе, и по самому ее владельцу Степану Базарову он хотел бы получить самую полную информацию. С некоторых пор на ум ему все чаше начало приходить одно замечание, брошенное вскользь судмедэкспертом во время осмотра трупа Антипова. Тот, помнится, предположил, что в момент нападения на киллера убийца применил какой-то специальный боевой прием, лишивший тренированного и сильного Гранта способности активно сопротивляться. В отношении нападавшего эксперт употребил странный термин — «объект».
Колосов все чаще ловил себя на том, что это самое словечко «объект» не «человек», не «преступник», не «подозреваемый», а именно «объект», нечто пока еще бесформенное, неопределенное, но пугающее понятие — он стал употреблять для обозначения разыскиваемого по раздольским делам фигуранта.
Портрет убийцы — примерный набросок, который в ходе каждого дела непременно создает в своем воображении каждый оперативник, занимающийся раскрытием, на этот раз ассоциировался у Колосова с разрозненной мозаикой, где часть составляющих была безвозвратно утеряна, а часть словно бы добавилась из других причудливых и необычных головоломок.
К сожалению, события складывались так, что сам осмотр места происшествия, основа основ для каждого профессионала розыска, как это и внушал сам Колосов своим молодым коллегам, в случаях обоих убийств дал мало пользы. «Объект» не оставил фактически никаких следов, кроме своей характерной визитки — способа расправы с жертвой и последующих манипуляций с трупами. Мозаика его портрета, на взгляд Колосова, включала такие разнородные составляющие, как нехарактерные, нетипичные повреждения на телах потерпевших, шерсть неизвестного животного, манипуляции с кровью жертвы в случае Гранта, полное отсутствие признаков ограбления и каких-либо сексуальных посягательств.
К портрету вроде бы по базовому признаку «нетипичная травма» сломанная шея — подходили и странные убийства животных, совершающиеся, как выяснилось, в Раздольском районе с неприятной регулярностью. И кроме того, совершенно особое место в «мозаике» теперь заняла ночная погоня за неизвестным.
Этот самый «объект» никак не вписывался в стандартные рамки преступного поведения, ломал стереотипы, которые за годы работы в розыске успели сложиться у Колосова по убийствам такой категории. С точки зрения логики, поступки этого существа не укладывались ни в одну из стандартных моделей поведения серийного убийцы. Если предполагать, конечно, что прежние версии по этим делам были ошибочны, и выдвинуть версию о том, что в Раздольске появился новый серийный маньяк. «Что-то не так в этом деле» — становилось для Колосова чем-то вроде навязчивой идеи. И, как никогда, в это утро после ночной засады, когда голова его разламывалась, глаза слипались, все мускулы болели так, словно он всю ночь грузил мешки с углем, никогда еще Никита так не нуждался в умном совете, точнее, даже в плодотворной дискуссии с коллегой-оппонентом, с которым можно было бы детально обсудить все странности этого необычного дела, все разнородные составляющие этой причудливой мозаики.
Колосов чувствовал: они все стоят на пороге каких-то не совсем обычных событий. И это пока неопределенное, но тревожное «что-то не так в этом деле» начало принимать в его воображении пока смутные, но фантастические и грозные очертания.
Однако обстоятельства в этот день сложились так, что на некоторое время он невольно оказался выключенным из событий. Ему же пришлось заняться совершенно иными проблемами и еще раз убедиться, насколько горек хлеб оперативника.
После совещания, когда он хотел немного прийти в себя после бессонной ночи, точно с цепи сорвавшись, истошно затрезвонили телефоны. Звонило начальство, выражало недовольство медленным ходом оперативно-разыскных мероприятий, снимало стружку, приказывало заниматься и своими прямыми обязанностями как начальника отдела убийств.
На носу отчет за первое полугодие, на шее начальника «убойного», точно жернов, висит отчет: статистика, процент раскрываемоеTM, положительный опыт, отрицательный опыт — умри, а составь документик, потому что бюрократия вещь беспощадная. Не успели схлынуть эти накаты, как объявился глава местной администрации. Тоже гремел в трубку, как ржавое железо на крыше: «До каких пор! Жители района терроризированы! Принимаете ли вы меры? Когда наконец преступник будет задержан…» Ну и все в таком духе, хочешь слушай — хочешь так сиди, в потолок плюй, вежливо вставляя ответы на бесчисленные «почему» и «до каких пор».
Последним позвонил Халилов. Его хрипловатый спокойный баритон: «Встретиться надо бы, Крестный», — вывел Никиту из того агрессивно-боевого состояния, в которое он впал после официальных переговоров.
— И не только бы встретиться надо, а кое-куда подскочить вместе. В Октябрьский санаторий, Никит. Позарез надо. Я за тобой прямо сейчас заеду, лады? — осведомился Халилов.
В Октябрьске находился следственный изолятор, где содержался Акула-Карпов.
Халилов продолжал работать по «Михайловской версии» — дело об убийстве Игоря Сладких, переданное в прокуратуру и выделенное из дела Антипова, нуждалось в крепкой свидетельской базе. Получить показания от Михайлова и его бандитов, содержавшихся под стражей в подкрепление «переговоров и признаний в поезде», негласно записанных на диктофон, прокуратуре без активной помощи угрозыска и секретных сотрудников было очень сложно. Сейчас Халилов выполнял прокурорские указания, отрабатывал личность самого исполнителя преступления — наемного киллера. Сам мертвый Грант, естественно, ничего о себе сказать не мог, но без исчерпывающих данных о нем ни один суд не признал бы дело расследованным полностью. Поэтому Халилов отрабатывал прежние связи киллера, сохранившиеся у него со времен отбытия наказания, и его контакты с Михайловнами и всем остальным преступным контингентом столицы и области.
Прокуратуру интересовал вопрос: как, например, Антипов-Грант оказался на чужой даче в Половцеве, где и нашел свою смерть? С чьей помощью снимал дом, имел ли посредника, помощника? Возможно, что эти сведения, как справедливо полагал следователь, как-то могли помочь и в розыске убийцы самого киллера. И Халилов послушно ориентировал свои источники на получение информации по этому вопросу.
Видимо, он что-то разузнал, и теперь ему требовалось посоветоваться со своим начальством — с Колосовым.
В Раздольск он примчался часа через полтора на старой «Волге», купленной по дешевке на авторынке в Южном порту. До изолятора добираться было долго. Колосов понял, что побеседовать с Ренатом они успеют дорогой. Крестник тянуть резину не любил.
— Значит, такой расклад, Крестный, — начал Ренат деловито. — Акула задницей прикипел к октябрьским нарам, и по тюрьме каких-либо слухов о его мыслях, поведении, воспоминаниях о прошлом не идет. Хранит молчанку наш Акулий побратим. На таблетках он сейчас, ломка — то, се…
Колосов поморщился: пристрастие помощника к блатному жаргону порой его удручало.
— Но три дня назад его брала у нас напрокат Москва.
У них в Бибиреве была серия квартирных краж в апреле.
Вроде бы по нескольким эпизодам Акула там фигурирует.
Это, конечно, московские дела, им и карты в руки, но… перевозили они его на эти дни к себе в Бутырку, а там… там в одной камере с Акулой случайно оказался некто Уколов. Они друг дружку еще по Потьме знают, по Нижнему Тагилу — словом, старые корешки. — Халилов плотоядно усмехнулся, Колосов отметил: слишком уж он налегает на это самое «случайно». Что ж, столичные коллеги свое дело знают крепко, и с такими, как Акула, работать умеют.
— Так вот с Уколычем Акула оказался более разговорчивым.
В том числе и по нашему эпизоду кое-что сболтнул. Так вот, Крестный, в нашу последнюю встречу Акула, мягко сказать, выложил нам лишь четверть правды. Обманул, гадюка!
— Как и мы его, — Колосов усмехнулся, вспомнив незаконный финт с заменой наркотика. — Ты — мне, Ренатик, я — тебе.
— Хрен бы он тогда от меня получил, — Ренат сплюнул в окно. — Даже иллюзии кайфа эта лживая гнида не заслуживала! Они с Грантом, оказывается, встречались за неделю до выстрела в Раздольске. Как мы с тобой сначала и предполагали. И хату для Антипова в Половцеве искал Гранту побратим.
Акула проговорился Уколычу — дескать, «в том деле схрон — его забота». Он бы тогда, зараза, сразу нам ту дачу указать мог, а не тень на плетень наводить. Мы тогда с тобой, Крестный, полдня потеряли, Акула на это и рассчитывал — и волки сыты, и овцы целы. Он сдаст место, но, пока мы его вычислим, Грант оттуда уже успеет слинять. Сукин сын! Если б не вилял, мы бы тогда и в Половцево не опоздали!
