и, прокатившись по полу, соприкоснулись всеми своими точками с полированной поверхностью мрамора.
Гости уже хотели кинуться на помощь, часть к дяде Пете, другая часть, которая его не знала, автоматически решила встать против, но, на мое счастье, музыка заглохла. Музыканты перестали играть, но инструментов из рук не выпускали. Правильно, молодцы, ребята, ими, если что, отбиваться проще, особенно гитарой, а лучше бас-гитарой. Она поувесистей будет и лады у нее шире, что гриф делает длиннее, а замах сподручнее.
Так вот, в образовавшейся тишине я сумел, наконец, выкрикнуть волшебное слово так, что услышали меня все.
— Милиция! — гаркнул я. — Немедленно прекратить безобразие!
Еще бы в свисток дунуть, но не привык я на свадьбы со свистками ходить.
Пока такая фраза действовала очень даже магически. Для любого советского гражданина, даже отягощенного девиантной бравадой, такой окрик означал одно — нужно срочно сматывать удочки, или, не дай Бог, грозит трезвяк, штраф, на работу сообщат, премии лишат, на товарищеском суде разберут, в стенгазете пропесочат — с бутылкой в обнимку нарисуют, а если из партии исключат, то вообще с работы слететь можно. И тогда трындец — теща жену заберет.
Потом такая фраза, по понятным причинам, не будет уже иметь такого эффекта, ее придется поменять на более вескую и угрожающую: “Мордой в пол, работает омон”.
Все это быстро пронеслось в головах дебоширов, и люди замерли. Кто-то растащил клубок из тел дяди Пети и театрала по сторонам и помог им подняться.
Мне наконец удалось протиснуться к Гусару, я схватил его за локоть и вытащил в холл. Сзади уже заиграла музыка — инструменты для драки так и не пригодились, повезло музыкантам. Из всех самым уязвимым был барабанщик. Палочками много не навоюешь. Даже клавишник может ионикой по башке трахнуть, а вокалист стойкой микрофонной огреть.
Что ж, зато барабанщики обычно – ребята самые мускулистые, так что все по справедливости выходит.
Я уволок гусара в укромный угол и только тогда отпустил его руку.
— В чем дело, молодой человек? Что вы меня тискаете?
— Ты кто такой? — я подошел ближе, несмотря на его возражения по поводу нарушения границ личного пространства (слов таких еще не знали, но я прочитал претензии во взгляде) и зажал его в углу.
— Я перед вами не обязан отчитываться, — в глазе театрала мелькнул испуг (второй заплыл, и разглядеть в нем что-то стало проблематично). — Безобразие! Что за допросы на празднике? Я буду жаловаться в милицию.
Я усмехнулся – видно, он не понял, что волшебную фразу в обеденном зале прокричал как раз я.
— Милиция уже здесь, — я вытащил удостоверение, а гусар вдруг раскраснелся и полирнул рукавом пиджака лоб, шумно раздувая щеки, что аж усы зашевелились.
— Э… Товарищ милиционер. Я Мехельсон Яков Андреевич. Вот, у меня и паспорт имеется. Смотрите, — он полез в нагрудный карман и вытащил потертый документ. — Все? Я могу быть свободен и продолжить наслаждаться праздником?
Я ловко сцапал его паспорт, пробежал мельком по страницам, вроде все нормально. Настоящий. После чего засунул его себе в карман пиджака.
— Что вы делаете? — изумился тот. — Отдайте документ! Не имеете права!
— Слышь, ты! — я не сильно, но чувствительно ткнул его локтем в пузо. — Почему тебя никто из гостей не помнит? Включая самого жениха и невесту. Ты вообще откуда взялся?
— Я же говорю, я родственник дальний. Седьмая вода на киселе, так сказать.
— Как фамилия жениха?
— Что?
— Назови фамилию жениха.
— Иванов, — бессовестно на удачу выдал Мехельсон самую распространенную фамилию, но, увидев мой недовольный взгляд мигом попытался еще раз ткнуть пальцем в небо. — То есть, я хотел сказать, Петров!
— Есть такая фамилия, — скривился я. — Но не у жениха… В отделении с тобой разберемся, — я снова подхватил его за локоть.
— Простите, товарищ милиционер, — взмолился Мехелсон. — Я здесь человек случайный. Я актер из Новоульяновского тетра.
— Ну?
Мехельсон вздохнул:
— Понимаете, раньше все главные роли мне доставались, а теперь паскуда-режиссер сказал, что формат у меня не тот стал, мол, морда слишком потерта уже жизнью для Гамлета и седины с морщинами много. Старый, видите ли, я стал. И теперь мне приходится играть персонажей, что за весь спектакль молвят одну лишь фразу “Кушать подано-с” или “Не изволите ли взять зонт, сударь? Кажется, дождь начинается”.
Морщины – дело спорное, а вот ораторского мастерства ему было не занимать. Однако тут мы не на сцене, так что я с чистой совестью эту исповедь прервал.
— Ты мне зубы не заговаривай, на свадьбу зачем приперся?
— Так я и говорю же… Не хватает мне всего этого. Публики признания, восхищенных женских взглядов, праздника жизни, так сказать. Вот и бывает, что раз в неделю я захаживаю на свадьбу чужую. К тому же, поесть и выпить знатно можно. Так что, товарищ милиционер, отпускайте меня с Богом. Нет такого преступления — на свадьбы чужие заявляться.
— Преступления нет, но вот если я гостям все расскажу, то морду тебе поправить могут на раз-два. Для симметрии будет два фонаря, вникаешь?
— А зачем им говорить? — искренне возмутился актер. — Вы сами видели, как я народ веселил и речи толкал. Я же живость и изюминку внес. Теперь будет что вспомнить. А то, что драка из-за меня учинилась, так это только на руку. Всем запомнится такая свадебка. Чего обсуждать, как скучно сидели за столом, а моменты мордобития через десятки лет вспоминать будут. И улыбаться, и вздыхать от ностальгии. Какими мы все были молодыми и дурными… Так что сие торжество я ни коим образом не ущемил. А, скорее, наоборот. Внес, так сказать, кульминацию в сегодняшний вечер.
Я призадумался. А ведь Яков Андреевич чертовски прав. Без его присутствия свадьба смотрелась бы пресновато. Получается, что он сработал как подсадной тамада. Но бесплатно, за еду отрабатывает.
— Ладно, — махнул я рукой и вернул ему паспорт. — Обойдемся без отделения, – конечно же, никуда я его доставлять изначально не собирался, просто хотел пугануть и выгнать на улицу. — Иди домой. Ну или в театр.
— А остаться мне нельзя? — умоляюще посмотрел на меня актер. — Хорошо тут у вас. Душевно.
— Как же ты останешься, если дядя Петя крови твоей испить хочет.
Гусар только по-барски махнул мягкой рукой.
