Впрочем, не станем утомлять уважаемую публику подробностями. Просто уладим возникшие между знакомыми и родственниками споры. Во-первых, телевизор, черно-белый кинескоп старушки "Березки", был повержен не ногой, как доказывала Светлана Юрьевна, а утюгом. Во-вторых, эмаль в ванне пострадала вовсе не от падения в нее (неоднократного) электропроигрывателя "Аккорд-моно", а от предшествовавшей этому акту попытки ударным способом разобрать утюг. Ножки у стульев отлетели, встретившись с полом, а у стола были отъяты (действительно) ловким движением ноги. Стеклянные створки серванта сравнивались в прочности с содержимым полок - сервизом на шесть персон и разнокалиберными рюмками, ну а что касается кухонной утвари тарелок, чашек и стаканов, то глубоко заблуждаются и Юлия Аркадьевна, и соседка Андроновичей Анна Алексеевна Лесовых (мама, надеюсь, вы не успели забыть, Вадика Каповского, нами нареченного Купидоном),- все содержимое кухонных полок не было единым махом брошено в угол, отнюдь, живописная гора черепков росла по нескольку сантиметров в сутки все три дня разрушительной вакханалии.
Другое дело, с чего все началось. С кухни, со стакана, запущенного в угол. Хрясь. Хотя, позвольте, нет. вовсе нет, все началось с радиоточки, с сетевого приемничка, так и не допевшего песню "Вся жизнь впереди, надейся и жди". С коротким "Не на..." пластмассовый болвамчмк отправился в панельную стену, с коей соприкоснувшись, разделился на электрическую и диэлектрическую части (на форму и содержание), после чего, пару раз хрюкнув и чавкнув под остервенелой пяткой, навсегда лишился и голоса и внешности.
До этой безжалостной вспышки больше недели, целых девять дней с момента получения злополучной телеграммы Алиса находилась как бы в раздумье, придя из универа, она валилась у себя в комнате (бывшем мамашином кабинете) на кушетку и вставала с нее (приподнималась и перегибалась через край) с крайней неохотой, лишь сменить бобину в магнитофоне (верном товарище) с литовским, напоминающим мужицкую беседу именем "Дайна" ("Ну, дай!" -"Ну, на!").
За четыре дня до материнского приезда, вечером двадцать седьмого мая, Алиса (Алиса Олимпиевна) впервые, словно очнувшись, стряхнув меланхолию (а может быть, совсем уже выздоровев, то есть одолев мерзкий кашель), продемонстрировала характер - ликвидировала политинформатора-запевалу. На следующий день для успокоения пришлось неистовствовать гораздо дольше, в тот вечер останки приемника расцветили осколки стакана, а затем и скрыли посудные черепки, пали стулья, обои украсились разноцветными разводами. С этого часа началось ворчание справа и снизу, но апогея соседское брюзжание достигло тридцатого, когда без покаяния был угроблен телевизор, обезображен сервант, сокрушены книжные полки, расчленена настольная лампа и обращен в безмолвную груду проводов и железа верный друг, безотказный "- Дай! - На!".
Итак, получив согласие Мельникова занять в его комнате пустующую (?) койку. Лиса купила в магазине две бутылки проспиртованных помоев, расфасованных по 0,75 литра, пришла и в без того уже обезображенный дом растерзать его окончательно. Надо сказать, с той поры как из-под мышки извлеченный термометр показал тридцать восемь и два. Лиса ничего дурманящего в рот не брала и три предыдущих дня, следовательно, усердствовала в трезвом (если по отношению к ней сие определение вообще уместно) уме и твердой памяти, однако с чувством подавленности, замыкавшим ежедневную последовательность бешенства и удовлетворения, на третий, очевидно, самостоятельно справиться уже не надеялась.
В общем, последний акт безумного хепенинга не занял и тридцати минут. Начался с первым криком: "I'm speed king"- и закончился с последним: "Into the fire".
- В пламя!- завизжал Гиллан, и покорная хозяйской воле "Дайна" въехала в бетонный угол проходной комнаты - зала, блистательно завершив огневой аккорд сиреневой молнией короткого замыкания. Убив музыку, она сдернула алюминий пробки и (пытаясь, должно быть, сим нехитрым способом остановить неуловимое мгновение) выпила разом как минимум половину содержавшейся в бутылке нервно-паралитической смеси, после чего села на пол среди руин и завыла, издала звук, неизвестно какими чувствами вызванный, но очень долгий и жалостливый. Честное слово.
Ночью она явилась к Емеле. Утром к нему постучал Грачик. Остальное ясно, неизвестна лишь малость,- покинув общагу в воскресное утро тридцать первого мая. Лиса побрела к Новосибирскому морю, села на песчаном берегу народнохозяйственного водохранилища, смотрела на далекие острова, слушала перестук поездных колес и гадала: "А не передумает ли мать и на этот раз?" HOW TO CORRECTLY MISPRONOUNCE THE WORD LOVE
Итак, весна закончилась. В полночь последнее воскресенье мая встретилось с первым понедельником июня. Господа церемонно раскланялись.
You say yes, I say no
You say stop, I say go, go, go
You say good bye and I say hello
Небесный маэстро (правящий сезонный бал) улыбнулся и тому и другому:
Oh-La-Di, Ob-La-Da
Life goes on, bra
Впрочем, героям нашего необыкновенного сочинения внимать вселенской мазурке не надо. Увы, май, как известно. у Штучки закончился еще до одиннадцати, а для Емели, Лысого и Лисы тянулся нескончаемый до половины третьего. И все же, когда в предрассветной синеве замерло движение, когда ехидная луна одиноко зависла над верхушками сосен, когда все живое в комнате номер триста девятнадцать угомонилось, впало в беспамятство, еще глядевший в потолок (от усталости и нервного возбуждения забыться немедленно не способный) Мишка Грачик yслышал музыку.
В безбрежном космосе ночи, в торжественной, величавой безмолвности Лысый лежал под клетчатым тонким одеялом (ноги - солдатиком, руки зайчиком), лежал и слушал плывшие к нему откуда-то из бесконечно далекого somewhere сюда в темноту, в этот мрак и безобразие, откуда-то из неведомого, счастливого и светлого, предела звуки "Strange kind of woman":
Her name was Nancy...
...та-там-там... offencive...
...та-там-там... тарам-та-там... for everyone,
вибрировала басовая струна.
I need you, I want you...
...Ту-ру-ту... ту-ту-ту,- откликалась на зов Мишкина душа и оживала, расправляла крылышки, поводила клювом, переступала с ножки на ножку. И мерзости дня уходили прочь, и сладкое чувство скорого полета вновь согревало усталое тело, и в беспросветности ночи заблестели глаза, но не от слез, не от печали и безысходности, нет, вера стеснила грудь, надежда воскресила мечту.
Та-там-там-та-та-там!
Итак, музыка. Шизгара, заказавшая по своему образу и подобию мелодию нашего приключения, отмерившая целые, половинки, восьмушки и шестнадцатые эпизодов, она (позволим себе непозволительное), как гоголевский, всесильный и дьявольский, смех, она одна, властительница сердца и ума, на заре наполняет опустевшее пространство, парит над уставшими и ослабшими своими героями, для дел грядущих их готовя.
Baby you can drive mv car
Yes..."
Beep beep mm beep beep yeh
Возвращает грезы и иллюзии и вместе с ними мальчишескую веру в наоборот, в неправильность правильного, в разумность высунутого языка и в нелепость "пятки вместе. носки врозь".
- Встать!
Сядем.
- Руки по швам!
Сунем в карманы.
- Прекратить болтовню!
Веер beep mm beep beep yeh.
О, эта мечта, мечта об исполнении желаний, рука об руку идущая с наукой все делать шиворот-навыворот, с искусством обмануть, наколоть, опарафинить всех этих дядь и теть, этих hard-hearted woman and soft-headed men. О Шизгара, ты зов искать свой путь к заветной цели там, где не станет никто.
You can celebrate anything you want
You can penetrate any place you go
You can radiate everything you are
- Мальчик, что ты любишь?
- The Who.
- А это что, позволь узнать, такое?
- А это английская битяра.
- А "битяра" с более пристойным, пардон, названием есть?
- Есть. Moody Blues.
О, мир теряет свои гордые пропорции, если встать на голову, все прочие вокруг смешно ужимаются до двух дырочек, вдыхающих кислород и выдыхающих углекислоту. В самом деле, может быть, первый шаг к счастью и мечте как раз и совершается в тот момент, когда к левому уху протягивается правая рука? И может быть, главное - преодолеть смешную, ей-Богу, боязнь белое назвать черным, или голубым, или зеленым... или понедельник пятницей?
Ain't got nothing but love babe
Eight days a week
Eight days a week I love you
И снова Битлз показывают пример, преподносят урок непослушания, да, да, это у них челки падают на брови, пиджак лишается воротника, и за деньги уже невозможно купить радость. Это у них восемь дней в неделю любовь, то сеть "лав", точнее, "лов", в общем, перефразируя в нашей игре "задом наперед" русский разночинский лозунг для мерсисайдского просторечия, скажем - как пишется, так и слышится. Yes it is.
Love, love me do
You know I love you
I'll always be true
So please love me do. who ho love me do
Лов, лов ми ду! Лов, любовь, битловский синоним слову - радость, крику - кайф, мечта об исполнении желаний. Из восьми песен, сочиненных дуэтом Джона и Пола для первого парлафонского long play'я, только в одной нет восторженного "лов", в песне с выразительным названием "Misery". Зато в "Love me do", составляя призывы, просьбы и обещания, возвышенный глагол встречается двадцать два раза. (Сие не предел. Впоследствии тот же показатель у "All you need is love" составил, если не подводит метод загибания пальцев, тридцать восемь единиц.)
