Секретарь суда, чье место находится рядом с судьей, встает со стула, зал замирает в ожидании.
„Господа присяжные! Вы вынесли свой вердикт?“
Старшина суда присяжных, сельский житель средних лет, по случаю суда надевший твидовый пиджак с кожаными нашивками на локтях, смотрит на судью. Произнося ответ, он, как и все остальные, избегает встречаться взглядом с Кейт.
„Да, Ваша честь“.
„Признаете ли вы Кейт Доуни виновной в умышленном убийстве Арона Келлера?“
„Да, Ваша честь. Мы признаем Кейт Доуни виновной в умышленном убийстве, — четко выговаривает старшина присяжных. И затем добавляет громче, заглушая шепот и возню в зале: — Совершенном в состоянии аффекта“.
Спустя краткий миг всеобщего шокового оцепенения тишину прорывает крик, вобравший в себя всю материнскую боль и безысходность, и еще через мгновение миссис Доуни падает без чувств. Невнятное копошение в зале плавно переходит в гул. Рой Доуни наклоняется, чтобы поднять тело жены. К ним спешит женщина-полицейский. Судья Харлоу поворачивает голову, но в этот момент стекла его очков в роговой оправе отражают яркий свет, поэтому никто не видит выражения его лица.
Кейт Доуни тоже оборачивается, чтобы увидеть мать, лежащую без сознания.
Неотвратимо близится самый решающий и самый жестокий момент ее жизни. Через несколько минут судья Харлоу огласит приговор, и ее судьба будет решена.
Кейт — одна из девочек-близнецов, чрезвычайно похожих друг на друга, не имеющая ничего, что бы принадлежало исключительно ей. Один день рождения, одно лицо, одни глаза, один цвет волос. В выступлении защиты прозвучала версия, согласно которой возможной причиной преступления могло стать отчаянное желание Кейт доказать свою индивидуальность, совершив самостоятельный поступок.
Но даже если мотив преступления являлся таковым, то и здесь ее постигло разочарование, поскольку долгожданный час, когда наконец всеобщее внимание будет приковано только к ее персоне, был неизбежно омрачен тенью своей сестры».
Отец Майкл долго сидел, закрыв лицо руками. На глаза ему попалась колонка отчета судебного медэксперта: «…горло перерезано до кости острым предметом справа налево; все без исключения кровеносные сосуды, жилы и вены повреждены. Порез однократный, края раны ровные… Колотые раны на теле…»
Ощутив приступ тошноты, Майкл перевернул страницу, но и там сухие слова судебно-медицинской терминологии продолжали преследовать его: «…пропитанная кровью пижама… колотое ранение внешней стенки желудка… ножевая рана глубиной четыре дюйма…»
Силы небесные! Скупой профессиональный язык будил воображение, рисуя кровавые сцены в самых ярких красках. Он встал. В туалетной комнате с покрытыми зеленым кафелем стенами он умылся холодной водой и взглянул на свое отражение в зеркале. Равнодушное стекло предъявило ему собственный взгляд, на котором читалось одно — шок.
Неужели эту женщину ему предстоит найти и, более того, спасти? На минуту он задумался, а не бросить ли ему все это? Если ей суждено умереть, если на то Божья воля, то кто он, собственно говоря, такой, чтобы вмешиваться?
Но тут он вспомнил слова профессора Шона о том, что смерть одного из близнецов нередко влечет за собой смерть другого. Нет. Не Кейт он будет спасать. Он будет спасать сестру Гидеон.
Сидя за столом, он потягивал воду из бумажного стаканчика, разглядывая беспорядочные горшки с цветами. Затем снова вернулся к газетным вырезкам. Прочитав еще несколько статей о судебном процессе, он наткнулся на одну из последних статей в «Гардиан». Она была написана в 1989 году некой либеральной писательницей, одной из тех, что особенно сильны по части вышибания слезы у публики. Она была напечатана на женской страничке и озаглавлена «ТРАГЕДИЯ СЕСТРЫ-БЛИЗНЕЦА». Он прочел и ее, надеясь, что хоть она прольет свет на эту непростую историю. По своей сути это было интервью со специалистом, занимающимся исследованием предменструального синдрома.
Майкл очень отдаленно представлял себе, что это такое. Вероятно, что-то связанное с месячным циклом. Статья многое прояснила.
Время совершения убийства пришлось у девочки как раз на период менструации. Менструальную кровь взяли на анализ. Анализ выявил чрезвычайно низкий уровень прогестерона.
Ниже приводились количественные показатели, которые вряд ли бы о чем-то сказали человеку несведущему, однако эксперт утверждала, что они являются неоспоримым доказательством того, что Кейт, несмотря на столь юный возраст, страдала предменструальным синдромом в довольно серьезной форме, при которой возможна временная утрата самоконтроля. «Эта патология вполне могла повлиять на состояние ее рассудка. Нет никакого сомнения в том, что судья не счел предменструальный стресс значимым фактором в ее деле. Медицинское освидетельствование попросту не было принято во внимание».
Далее приводились рассуждения о природе предменструального синдрома и его наиболее изуверских формах, когда женщины, переживая подобное состояние, убивали собственных детей. Выходило так, что Кейт совершила убийство, подчиняясь диктату биоритмов своего организма.
Отец Майкл уже собирал газетные вырезки в папку, когда на глаза ему попадались странные фразы: «Во время заседания в суде двенадцатилетняя девочка-близнец Кейт Доуни не выказала абсолютно никаких эмоций», «…счастливый улыбающийся маленький мальчик, только начинающий жизнь», «…решение суда отправить ее на медицинскую экспертизу», «Кейт покидает зал заседаний, полиция пытается подавить гневные крики протеста…»
Отец Майкл заплатил сорок пять фунтов за пользование библиотекой, собрал сделанные им ксерокопии и вышел из здания. Он остановился у первого попавшегося на пути паба с названием «Чеширский сыр» и вошел внутрь. Заказав порцию виски «Джек Дэниелс», он направился в самый дальний угол. Необходимо было осмыслить все, что он узнал за последние два часа.
Нет, он просто обязан найти Кейт ради того, чтобы спасти ее сестру. И если для этого ему придется спасти убийцу, да будет так. На все воля Божья. Он лишь орудие в руках Провидения.
Глава 19
Перед освобождением заключенные часто впадают в панику.
Однажды ночью Кейт проснулась в холодном поту от непонятного внутреннего толчка, тщетно силясь спросонья понять, который час. Тишина вокруг висела глухой, непроницаемой завесой, что было довольно странно и необычно. Ночью в тюрьме никогда не было тихо.
В какой-то момент ей почудилось, что она мертва, ее больше нет. В первую минуту она не могла сообразить, где находится. Она не ощущала своего тела, сознание не фиксировало ни малейших ощущений физической оболочки, которые сопутствуют пробуждению, — затекшая нога или занемевшее плечо — ничего подобного.
