Отодвинув занавеску, я выглядываю в окно и вижу, как его «Пагани-Хуайра» с визгом останавливается перед нашим домом.
О, Грех. Езда с превышением скорости? Ты серьезно?
Мне смешно, но я притворяюсь, что недовольная, когда открываю дверь и неодобрительно качаю головой, наблюдая, как он выходит из машины. Он в черном кашемировом свитере и темных потертых джинсах, крепко держит в руке бутылку вина. Его вид заставляет мое сердце биться быстрее.
В темноте Грех чувствует себя свободно, и кажется, что уличные фонари в округе подлизываются к нему, отбрасывая привлекательные тени на его лицо и тело.
Он выглядит неотразимым.
Опасным.
Аппетитным.
— Здравствуй, — приветствую я его, когда выхожу на улицу и импульсивно прижимаясь губами к его каменной челюсти. — Поцелуй за то, что пришел.
Он притягивает меня к себе и говорит мне на ухо:
— У меня тоже есть один для тебя, но он не для публики. — Его глаза дьявольски сверкают, наблюдая, как я краснею.
Я приглашаю его внутрь. Он выглядит темным в коридоре. Темнее, чем его волосы, чем воздух, которым он дышит.
Моя мать ждет с сияющей улыбкой.
— Малкольм, это моя мама…
— Келли, — нетерпеливо вставляет она. Она, кажется, хочет обнять его, но останавливает себя. Сент кажется слишком большим для обнимашек.
Он протягивает руку и нежно сжимает ее плечо, протягивая ей вино. Я наблюдаю, как мама делает отчаянную попытку сопротивляться его пленительной улыбке. И замечаю, что его грудной голос не помогает делу.
— Спасибо за приглашение, Келли. И за потрясающую дочь.
Мама, благодарно приняв бутылку, отходит поставить ее в лед.
Сент дотрагивается до моей щеки лишь на секунду, но этой секунды достаточно, чтобы я разволновалась еще больше.
Черт бы его побрал!
***
— Ты первый мужчина, которого Рейчел привела домой, — сообщает ему мама.
— Это первый раз, когда я прихожу к девушке. — Сент подмигивает мне, и мы с мамой улыбаемся.
Мы обе таращились на него несколько секунд, когда он открывал вино так, как может только человек, откупоривший дюжину винных бутылок.
А сейчас мы все наслаждаемся ужином, алкоголем и беседой.
— Я всегда считала, что у нее было бы больше друзей, если бы не ее воображаемая подруга Моника, — говорит мама.
— Матильда, — поправляю я.
Моя бедная мама так взволнована и взбудоражена, что даже не может собраться с мыслями.
— Матильда. Верно. Она все сваливала на Матильду. Рейчел вообще не любит ударять в грязь лицом, — продолжает она. — Она эдакая перфекционистка, поэтому, чтобы не злиться на себя, когда все шло не так, как было задумано, она обвиняла во всем Матильду.
Я стону и закатываю глаза.
— Если бы Матильда сидела сейчас здесь, я была бы не так сильно смущена.
Сент наклоняется ко мне.
— Я бы не приехал сюда из-за Матильды. Только ради тебя.
Его губы кривятся, когда я краснею.
— Рейчел сказала мне, что вы рисуете, верно? — спрашивает он у моей матери.
— Есть такое. Обожаю яркие цвета, — говорит она и с гордостью показывает на свой клубнично-шпинатный салат. — Рейчел тоже когда-то рисовала, это ее картина. — Она показывает на маленькую рамку с отпечатком моей руки.
— Я это не писала, а просто приложила ладонь. У Сента есть такая же, мама. Большая.
— О, неужели? — Ее глаза расширяются в благоговении. — Они продаются, но в данном случае это был подарок от организации в поддержку против насилия.
Когда мы приступаем к основному блюду, моя мать рассказывает Сенту все о моем участии в «Конец насилию». Сент об этом ничего не знал, ну, или только то, что я занимаюсь этим уже десять лет, поэтому сейчас внимательно слушает, подчищая свою тарелку.
Еще ему рассказывают историю моего детства...
Как «Конец насилию» помогли маме и мне справиться...
О моих мечтах о карьере, которую я одновременно и любила бы, и хорошо себя обеспечивала...
Как я хотела, чтобы работа мечты мамы стала реальностью...
— Ее жизнь переплеталась с множеством людей, — добавляет она.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— И со мной, — шепчет он с лукавым блеском в глазах. Малкольм не злиться, просто спокойно допивает вино. С умиротворением и чем-то еще. Его словно... озарило. Как будто рассказы моей матери пролили свет на то, что долгое время ускользало от него.
Кажется, ему сейчас комфортнее, чем несколько секунд назад. Он сконцентрирован, скрещивая приборы в пустой тарелке. Затем Сент откидывается на спинку стула и складывает руки за головой, смеясь над рассказами моей матери о выходках юной Рейчел.
Он выглядит... домашним. Здесь, со мной и моей матерью.
Со мной что-то происходит — внезапно я чувствую себя очень уязвимой.
Я думаю о его матери, пока он разговаривает с моей.
Во время разговора он часто повторяет: «Неужели она действительно так делала?», явно забавляясь.
А моя мама никак не поможет промолчать!
Из-за этого сейчас чувствую себя чрезвычайно, глубоко обнаженной перед Малкольмом.
Малкольм уже много обо мне знает. Что мне нравится, чего я боюсь и о чем мечтаю. Что я надеюсь делать хорошие вещи, но иногда делаю плохие. Ему известно, какая я на вкус.
И теперь, когда мужчина моей мечты знает меня по рассказам матери, я чувствую себя совершенно беззащитной. Как будто у меня больше нет от него тайн, в то время как он представляет собой коробку с секретами, которую я никогда полностью не открою.
Джина права: возможно, чтобы защитить себя, я воздвигла не одну стену. Но чувствую, что все они вот-вот рухнут.
— Рейчел была не особо общительна в юности, — говорит мама, принося с кухни мой любимый десерт — шоколадный пирог с мятой. — Слишком уж была сдержанной, что, разумеется, меня беспокоило. Только в «Конец насилию» она поделилась с окружающими, что у нее нет отца. С такими же людьми, как она, познавшими утрату. Ей было некомфортно разделить эту потерю с кем-то другим, тем, кто, как она думала, не поймет.
Я пытаюсь отшутиться, но мой смех дрожит. И только после того, как Сент тянется к моей руке под столом и сжимает ее, я выдыхаю.
Потому что он дает понять, что не осуждает меня.
«Я очарован тобой», — помнится, сказал он.
Я украдкой бросаю взгляд на его профиль. Он чувствует это и поворачивается. Наши взгляды встречаются, и мне кажется, что он целует меня своими глазами.
Сегодняшний вечер внезапно кажется невероятно значимым. Сент словно сделал для меня, дал мне то, что не делал и не давал никому больше.
Дальше мама докладывает, что в подростковом возрасте я читала по выходным.
— Она не была тусовщицей? — он спросил об этом мою мать, но явно для того, чтобы подразнить меня. Могу сказать это по взгляду — и улыбке — который он мне посылает.
Улыбке, которую ни одна женщина на Земле не смогла бы перенести с сухими трусиками.
— О нет, хотя ей нравится веселиться, — уверяет мама. — Но Рейчел вернулась даже с выпускного в двенадцать. Ее кавалер не смог заинтересовать ее настолько, чтобы она осталась подольше. На самом деле ее никто не интересовал. Раньше я думала, что ей нужен мужчина настолько неотразимый, что ее истории будут казаться блеклыми на его фоне, что он сделает ее реальность намного более захватывающей, чем выдуманный мир.
Я чувствую на себе его ласковый взгляд.
— Значит, такого не нашлось, — хищно заявляет он.
Я задерживаю дыхание.
— Никого, — подтверждает мама.
«Кроме тебя», — говорю ему глазами, когда он мне улыбается.
То, как он смотрит на меня сейчас, стискивая зубы, намного лучше секса.
— Грех, нам просто необходимо найти кого-то, кто рассказал бы мне твои неловкие истории, чтобы мы поквитались, — поддразниваю его хриплым, застенчивым голосом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он снова сжимает мою руку под столом, а его голос падает на октаву.
— Погугли. Тогда ты не просто поквитаешься.
— Кстати, она придумывала истории о семьях, — продолжает мама. — Обычно очень сладкие. Я переживала, потому что она была слишком оптимистична для реального мира, но, полагаю, именно так она справлялась с потерей Майкла.
